Время — назад!: Фантастические рассказы. - Алексей Калугин

— Все в порядке. — Сержант Котто хлопнул Дрожкина по плечу и глянул на него так, что солдат умолк на полуслове. — Все в порядке, — повторил он, улыбнувшись Ерко. — Ты поднялся на ноги прежде, чем вся дурь из головы вышла, тебя немного занесло, и ты сбил с ног ДрожКина.

Котто еще раз хлопнул Дрожкина по плечу, вроде как по-дружески. Словно ожидая удара, рядовой испуганно втянул голову в плечи.

Котто чуть сильнее надавил на плечо Дрожкина. Сообразив, что от него требовалось, рядовой сел на табурет.

— Слушай, а как далеко ты можешь заглянуть? — снова обратился к Ерко сержант.

— Не знаю, — немного смущенно улыбнулся Николай. — Я сегодня первый раз попробовал «шах». Даже не ожидал, что так получится.

— Надо бы это проверить, — сказал Котто.

— Нет, — отрицательно качнул головой Ерко. — Я больше «шах» в рот не возьму.

— Почему? — строго посмотрел на него сержант. Ерко прикусил губу. Рассказывать о монстрах, что поджидали его на выходе из транса, было глупо. А какие еще доводы он мог привести?

— Мне это не доставляет никакого удовольствия, — сказал он.

— Чудак, — усмехнулся Котто. — Дело не в удовольствии, а в том, что твои способности наверняка можно использовать с пользой для дела.

Ерко недовольно поморщился.

— Для какого дела?

— Пока еще не знаю, — честно признался Котто.

Что чувствует человек, способный на то, что недоступно никому другому? Наверное, все зависит от самого человека. Ерко вначале почувствовал растерянность и недоумение. Он не мог поверить в то, что под действием «шаха» его сознание действительно способно удивительнейшим образом нарушать законы пространства и времени. Должно быть, именно желание убедиться в том, что все его сверхъестественные способности — это только невероятное совпадение, помноженное на причудливую игру воображения, которое заставляет верить в невозможное, подтолкнуло его к тому, чтобы снова попробовать «шах».

На этот раз эксперимент проходил под строгим наблюдением рядового Мияги, сержанта Котто и еще полутора десятка заинтересованных свидетелей. Задача, которую поставил перед собой Ерко, казалась невыполнимо сложной. Он попросил Мияги подняться на каменный гребень, тянущийся по краю Сырого провала, и кинуть вниз, как можно дальше, на самое дно котловины монету, которую Ерко собирался отыскать мысленным взором.

И ему это удалось. Хватило одной дозы «шаха», чтобы вновь скатиться по радужному водовороту, сорваться за край и в момент падения увидеть яркую вспышку стоп-кадра, запечатлевшего монету достоинством в два евро, вставшую на ребро и почти наполовину ушедшую в песок на дне котловины.

Ерко пришел в себя, лежа на полу. Руки и ноги его были растянуты в стороны и прижаты к полу. В грудь давило колено сержанта Котто, куртка которого была разодрана так, словно по ней полоснул когтями огромный хищный зверь.

— Очнулся, — как будто с облегчением выдохнул Котто.

— Что произошло?

Ерко дернулся, пытаясь освободиться.

Помедлив несколько секунд, сержант Котто убрал колено с груди Ерко и знаком велел остальным отпустить его.

Николай сел и растерянно посмотрел по сторонам.

Выражения лиц тех, кто окружал его, были настолько разными, что, глядя на них, трудно было что-либо понять. Один только Дрожкин насмешливо ухмылялся.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Мияги.

— Что я должен помнить? — недоумевающе посмотрел на него Николай.

— Ты набросился на сержанта с такой злостью, будто собирался разорвать ему горло. Мы все вместе с трудом смогли остановить тебя. Ты был похож на дикого зверя.

— На бешеного зверя. — Котто одернул на себе порванную куртку. — Между прочим, куртку ты ногтями располосовал.

Ерко удивленно посмотрел на свою руку, совсем не похожую на лапу хищника, и попытался вспомнить, что произошло после того, как он увидел стоп-кадр со вставшей на ребро монетой. Никаких визуальных образов. Только воспоминание. Воспоминание о страхе. О диком, животном ужасе, вырвавшемся из черных глубин подсознания. Это было куда страшнее тех монстров, что в прошлый раз пытались преградить ему путь на выходе из транса. Как будто он вдруг натолкнулся на то, что несло с собой мучительную и неминуемую гибель... Нет, то, что поджидало его на выходе из транса, как раз и было самой смертью. Он должен был умереть. Либо слиться со смертью в единое целое, чтобы самому стать смертью.

Ужас пронзил тело, словно ледяная игла. Между лопаток, щекоча, побежали капли пота. Не давая сделать вдох, грудь сдавил упругий обруч. Ерко чувствовал смерть внутри себя. Только чья это была смерть, он пока не знал.

— Ты не приходил в себя полторы минуты. — В голосе Мияги звучала неподдельная тревога.

Опершись рукой о пол, Ерко медленно поднялся на ноги. Казалось, каждое движение давалось ему с неимоверным трудом. Он словно преодолевал сопротивление колоссальной, совершенно немыслимой в условиях Марса силы тяжести.

— Что это значит? — спросил он, глядя в пол.

— Какой-то побочный эффект. — Мияги пожал плечами, поскольку совершенно не был уверен в том, что говорил.

— А как насчет монеты? — спросил Дрожкин, по-прежнему продолжая глупо ухмыляться. — Ты ее видел?

Ерко даже не взглянул в сторону того, кто задал вопрос.

— Два евро.

Мияги тихо языком цокнул — удивленно, а может быть, восхищенно.

— К черту все, — отчаявшись привести в порядок разорванную куртку, сержант Котто сорвал ее и, скомкав, кинул в угол. — Не знаю, что с тобой происходит под «шахом», Ерко, но лучше никогда больше его не пробуй.

— Да, — согласился Мияги. — Трудно сказать, к чему все это может привести.

Ерко молча кивнул. Он был уверен, что больше никогда не положит на язык кусочек фильтра, пропитанного «шахом». Он не хотел снова встречаться лицом к лицу со смертью, потому что знал, что смерть сильнее его. Несоизмеримо сильнее и коварнее. В борьбе с ней у него не было ни малейшего шанса на победу.

И все же Николаю пришлось снова попробовать «шах». И не один раз.

Каким-то образом об удивительных способностях рядового Ерко стало известно полковнику Остринскому. Сержант Котто подозревал, что это Дрожкин постарался, но прямых доказательств у него не было.

Убедившись в том, что под воздействием «шаха» Ерко действительно может видеть то, что недоступно взору, полковник Остринский решил использовать удивительную способность рядового с целью сбора разведданных. Достоверная информация о системе обороны траггов дала возможность нанести внезапный удар именно на том участке, где противник менее всего этого ожидал.

Война на Марсе давно зашла в тупик, из которого, казалось, не существовало иного выхода, кроме переговоров с противником. Но командование такой вариант не устраивал. Война должна была закончиться полной и безоговорочной победой землян. В противном случае все то, что происходило на Марсе на протяжении последних двух лет, теряло какой-либо смысл. Даже если бы удалось выбить траггов из зоны Сырого провала, вряд ли эта победа серьезно повлияла бы на дальнейший ход боевых действий, но она была необходима для поддержания духа армии землян. И полковник Остринский полагал, что ради этого стоило рискнуть. Его не пугало то, что буйство, в которое впадал Ерко на выходе из транса, от раза к разу становилось все более неистовым и продолжительным. В целях безопасности полковник приказал Ерко надевать наручники перед тем, как он примет «шах». Коме того, на сеансах ясновидения, которые теперь проходили в кабинете Остринского, присутствовали четверо солдат, удерживавшие Ерко, когда он впадал в буйство. По мнению полковника, приступы бешенства Ерко не стоили того, чтобы обращать на них внимание.

После них парень быстро приходил в себя. А то, что чувствовал он себя после сеансов ясновидения разбитым и подавленным, так это можно было просто не замечать — любая работа отнимает силы. Серьезная проблема заключалась в том, что во время транса Ерко видел лишь небольшой фрагмент территории, на которую мысленно пытался проникнуть. Только на то, чтобы отыскать основной рубеж обороны траггов, у него ушло девять сеансов. А сколько еще «шаха» нужно будет проглотить для того, чтобы в конце концов собрать законченную картину из тех разрозненных фрагментов, что ему удавалось увидеть? По сути, у Ерко не было выбора — откажись он от предложения полковника Остринского, и оно легко трансформировалось бы в форму приказа. Но, если вначале он с внутренним содроганием клал на язык пропитанный «шахом» кусочек фильтра, заранее представляя себе тот невообразимый ужас, у которого не было ни формы, ни названия, что непременно будет поджидать его на выходе из транса, то со временем он стал чувствовать только злость. Злость помогала ему вырваться из холодных когтей виртуальной смерти, которая не желала отпускать его назад, в реальный мир. Но она же и не давала ему становиться самим собой после выхода из транса.