Весна Гелликонии - Брайан Олдисс

Увлекаемый толпой, Юлий вдруг увидел огромное помещение, стены которого были изогнуты и освещались неверным светом. По правде говоря, он увидел только часть прохода, по которому должна была пройти чернь. И в тот момент, когда по этому проходу двинулся Юлий, в обрамленном далеком пространстве появился сам Акха — высоко над головами людского сборища.

Юлий уже не слышал, что говорил ему Киале. Взор Акха был устремлен на него, чудовищный дух тьмы внезапно обрел зримые черты.

Гремела музыка — пронзительная, подстегивающая нервы. Она играла для Акха, который стоял, огромный и недоступный, с гневом во взоре. Его невидящие каменные глаза видели все. С губ его стекало презрение.

Ничего подобного Юлий не видел в своей безмолвной пустыне. Колени его задрожали и могучий голос внутри него, голос, совершенно непохожий на его собственный, воскликнул:

— О, Акха, наконец я верю в тебя! Ты — властелин мира! Прости меня, позволь мне быть твоим слугой!

И все же, вместе с этим голосом, который молил, чтобы его поработили, звучал другой, более трезвый. Он говорил:

— Народ Панновала должен понять великую истину, которой следует проникнуться, поклоняясь Акха.

Он удивился противоречивым чувствам, обуревавшим его, причем острота противоречия не уменьшилась, когда они вошли в помещение и высеченный из камня бог стал виден лучше. Нааб говорил: «Мы не должны оставаться безучастными зрителями в великой битве между Небом и Землей». Сейчас он почувствовал, как эта борьба идет внутри его самого.

Игры были захватывающими. За состязаниями в беге и метании копья последовали выступления борцов, в которых принимали участие люди и фагоры. Причем у последних рога были отпилены. А затем началась стрельба по летучим мышам, и Юлий, отбросив на время свои благочестивые мысли, стал с интересом наблюдать. Он боялся летучих мышей. Высоко над головой потолок Река был унизан пушистыми тварями, которые размахивали своими крыльями в перепонках. Лучники выходили на арену и по очереди выпускали в летучих мышей стрелы, к которым были прикреплены шелковые нити. Пораженные стрелами мыши падали вниз и служили трофеями счастливцам.

Победителем оказалась девушка. На ней было прекрасное одеяние, плотно охватывающее ее шею и свободными складками падающее вниз. Натягивая лук, она тщательно прицеливалась и сбивала одну мышь за другой. Волосы у нее были длинные и темные. Звали ее Искадор. Толпа бурно ее приветствовала, но, казалось, никто больше не радовался ее победе, чем Юлий.

Затем были бои гладиаторов — мужчины против мужчин, мужчины против фагоров. Кровь и смерть заполняли арену. И все это время, даже когда Искадор натягивала свой лук, изгибая свой прелестный стан, даже тогда Юлия не покидало ощущение радости от обретения чудесной веры. Он как должное принял наполнившую его сумятицу чувств, которая должна была уступить место спокойной вере, приходящей вместе с умудренностью жизни.

Он вспомнил легенды, которые слышал, сидя у отцовского костра. Старшие рассказывали о двух часовых в небе, и о том, как люди однажды оскорбили Бога Небес, имя которому было Вутра. И поэтому Вутра перестал обогревать землю своим теплом. Сейчас часовые ждали того момента, когда Вутра вернется, чтобы снова с любовью посмотреть на землю: может, люди стали вести себя лучше. И если бы он убедился, что дело обстоит именно так, он положил бы конец этим холодам.

Что же, Юлий должен был признать правоту слов Сатаала: его народ дикари. Если бы это было не так, разве позволил бы его отец утащить себя фагорам? Да, в сказаниях должно быть зерно истины. Поскольку здесь, в Панновале, существовал более аргументированный вариант сказания, Вутра оказался просто мелким божеством. Но он был мстителен, и в небесах ему жилось свободно. И именно из небес исходила опасность. Акха был великим земным богом, правившим в подземелье, где человек чувствовал себя в безопасности. Двое часовых не были благосклонны к людям; поскольку они находились на небе, то принадлежали Вутре и могли напасть на человечество.

Заученные стихи стали приобретать смысл. От них исходил свет истины. И Юлий с удовольствием стал повторять про себя то, что раньше заучивал так неохотно, устремив при этом свой взгляд на Акха.

Небеса вселяют напрасные надежды,Небеса не знают границ.От всех их напастей и бедВас защищает земля Акха над нашими головами.

На следующий день он со смиренным видом предстал перед Сатаалом и сказал, что обратился в новую веру.

Барабаня пальцами по коленям, Сатаал обратил к нему свое бледное обрюзгшее лицо.

— Как ты обратился в новую веру? В эти дни ложь наводнила Панновал.

— Я взглянул в лицо Акха. Впервые я увидел его так отчетливо. Сейчас мое сердце открыто.

— Еще один лже-пророк арестован на днях.

Юлий ударил себя кулаком в грудь.

— То, что я чувствую внутри себя, не ложь, отец.

— Это не так просто, — заметил священник.

— Нет, это очень просто, и сейчас все станет очень легко! — Он упал к ногам священника, рыдая от охватившей его безумной радости.

— Ничто не может быть просто.

— Владыка, я всем обязан тебе. Помоги мне. Я хочу быть священником, как и ты.

В течение следующих нескольких дней Юлий бродил по темному лабиринту переходов. Он уже не чувствовал себя подобно заключенному, брошенному во мрак подземелья. Он находился в благословенном месте, защищенном от всех жестоких стихий, которые сделали его дикарем. Он понял, какое это блаженство — жить в теплом полумраке, без восходов и закатов, без дней и ночей, без свежего дыхания ветра…

Он понял, как прекрасен Панновал со всей его подземной архитектурой. В течение столетий пещеры украшались росписями художников, резьбой по камню, причем многие фрагменты повествовали о жизни Акха и тех битвах, в которых он принимал участие, а также о будущих сражениях, которые он будет устраивать, когда люди поверят в его силу. Там, где картины стерлись, поверх их были написаны новые. Художники постоянно были за работой, часто с опасностью для жизни взгромоздившись на леса, которые, подобно скелету какого-то мифического длинношеего животного, поднимались вверх, к самой кровле.

— Что с тобой, Юлий? Ты ничего не замечаешь вокруг, — сказал Киале.

— Я хочу стать священником. Я так решил.

— Но они не позволят стать священником тебе, человеку со стороны.

— Мой учитель обратился по этому поводу к властям.

Киале задумчиво потрогал себя за нос, затем потер уголок рта, как будто слова Юлия озадачили его. Но глаза юноши настолько привыкли к вечному полумраку, что он мог замечать любое изменение лица своего друга. Когда Киале, не говоря ни слова, шагнул вглубь своей лавки, Юлий последовал за ним.