Страхослов - Джоанн Харрис

Hópital des Poupées[109] мадам Мэндилип[110] находилась на Плас де Фролло, треугольной площади на отшибе рю Пигаль, столь же захолустной, как и тупичок Шапталь. Маленький магазинчик редко был открыт, покупателей там было немного. Вся витрина была уставлена запылившимися куклами. Их застывшие улыбки и стеклянные глаза напоминали Кэйт о ее детской комнате в отчем доме. Она всегда боялась старомодных, немного потрепанных кукол, которые ей так любили дарить тетушки. Оформление витрины было неслучайным – это позволяло отпугнуть зевак. Если когда-то и существовала женщина по имени мадам Мэндилип, она давно покинула эту лавку.

Наконец-то Кэйт добралась до безопасного пристанища. Она постучалась в дверь в ритме начала арии герцога Мантуанского из «Риголетто». Эти детские игры в шпионов, столь любимые среди так и не повзрослевших, казалось, мальчишек клуба «Диоген» и агентства «Призрак Оперы», неизменно вызывали у нее улыбку. Условный стук, пароли, невидимые чернила, шифровки – и это не говоря о накладных усах и, конечно, масках. Но нож в рукаве напоминал ей, что и она не устояла перед соблазнами смертоносной игры.

Перс впустил ее. Он был исполнителем воли месье Эрика в мире вне стен Оперы. Многие считали, что его начальник – лишь миф, но Перса и в Опере, и в городе знали. У него были свои осведомители, часто он выступал посредником при переговорах и заставлял людей платить по счетам. По слухам, Перс был чревовещателем, и это он заставлял говорить маску в гримерке за зеркалом. Кэйт знала, что это неправда, но понимала, как такой слух мог появиться.

Сдержанного смуглого Перса еще иногда называли Дарога. По сути, это было не имя, а титул – начальник полиции. Эрик и Перс помогали полиции в провинции Мазендеран много лет назад, хотя теперь дорога туда им была заказана. Слухи об их делах в Персии дошли до клуба «Диоген». Они якобы сбежали от тамошней полиции, украв зелье вечной молодости у матери шаха. Это могло бы объяснить, почему директор организации «Призрак Оперы» и его главный помощник не стареют с течением времени. Впрочем, еще один способ казаться вечно молодым – носить маску и редко показываться на людях.

Клара и Юки пили чай из самовара.

– Итак, дамы, как вам представление? – спросила Кэйт.

Клара Ватсон поморщилась.

– Мне было скучно… Правда, угри мне понравились. Очаровательные создания.

Юки Кашима покачала головой, и колокольчики в ее прическе тихо звякнули.

– Я мало что поняла. В этом кровопролитии не было чести, только зря затраченные усилия. И отрубить голову… не так просто. Голова не отваливается, как у куклы, от слабого прикосновения.

Кэйт не хотела знать, как Юки стала знатоком в деле обезглавливания. Нет, мысленно поправилась она, на самом деле ей хотелось бы это узнать. Ей хотелось знать все, даже если правда окажется неприятной. Именно поэтому она была отличной журналисткой и ее взяли в «Ангелы Музыки».

И все же история Юки – насколько Кэйт понимала, в этой истории были огонь и кровь, удостоившиеся бы постановки на сцене Театра Ужасов, – сейчас мало ее заботила.

Налив себе чаю, Кэйт добавила в чашку сахар и молоко – в глазах всех присутствовавших в комнате это было варварством, и разве что куклы ее не осуждали.

– Не могу сказать, что постановка показалась мне скучной, – признала Кэйт. – Хотя после четвертого-пятого выколотого глаза это начинает немного надоедать. В своей чудовищной манере Гиньоль даже интересен. Он создает качественное зрелище. Кем бы он ни был, он звезда. По крайней мере, в этом театре. Гротескный, но блистательный. Морфо не может сравниться с ним, хотя у него есть поклонники. Что касается всего остального… Ну, никто не идет в Театр Ужасов, чтобы насладиться драмой, роскошными декорациями, серьезным сценарием или даже актерской игрой. Впрочем, учитывая сложившиеся обстоятельства, игра актеров была весьма убедительна. Это место полностью соответствует своему названию. Оно воспроизводит древнейшие развлечения – гладиаторские бои до смерти и публичные казни.

– Только в Европе истинное мастерство в этих искусствах было утрачено, – заметила Клара. – Вот в Китае…

Кэйт уже наслушалась от этой англичанки, как замечательно живется в Китае.

Перс вмешался до того, как Ангелы начали пререкаться. Открыв записную книжку, он достал карандаш.

– Мисс Рид, миссис Ватсон, по вашему экспертному мнению, совершались ли сегодня на сцене настоящие преступления?

– Только преступление против искусства, – сказала Кэйт.

Перс задумался. По слухам, пропавшие на Монмартре появлялись на один вечер в Театре Ужасов. Кэйт подозревала, что руководство театра активно поддерживает эти слухи. Любой человек сцены знал о ценности «смерти на потеху публике».

– Если, конечно, это не фокус с канарейкой Макса Валентина, – добавила Клара.

Кэйт не знала, что она имеет в виду.

– Максимилиан Великий был иллюзионистом, – объяснила Клара. – Он не был особо знаменит, и большинство своих фокусов почерпнул или украл у других мастеров. Ничего нового. Тем не менее был у него один фокус, приводивший в недоумение его соперников. Фокусники не любят конкурентов и гордятся своим умением разгадывать трюки. Любому, кто сможет повторить фокус Максимилиана, предлагалась награда. Ни один из великих иллюзионистов с этим не справился. Маскелайн, Робер-Уден[111], Мельес[112]. А фокус был такой: Макс демонстрировал залу птичью клетку, в которой пела милая маленькая канареечка. Затем он складывал клетку в блин. Снимал крышку. Пуфф! Клетка пуста. Но вдруг птичка вновь заводит песню – в другом месте зрительного зала. За креслом в партере, в вырезе ассистентки, в кармане зрителя в переднем ряду. Каждую ночь канарейка исчезает и появляется вновь.

– Я, кажется, разгадала фокус, – сказала Кэйт. – Канарейки дешевые, так?

– Именно. В конце концов фокусник по имени Янус Старк[113] понял, как это работает. Пружины, сдавливающие клетку, невероятно мощные. Каждый вечер канарейку давило всмятку. Птица погибала мгновенно. А другая канарейка занимала ее место – до следующего представления, когда уже она оказывалась в клетке. Как только это вскрылось, Максимилиан обанкротился. Европейцы сентиментальны до глупости. Мне кажется, многие канареечки предпочли бы умереть в мгновение славы, исполнив последнюю песнь, чем жить в безвестности. До этого вечера я лелеяла надежду, более того, даже была уверена, что Театр Ужасов предлагает шанс на славную смерть. В рамках культуры Востока это было бы великолепно. Но реальность, как это часто бывает, разочаровала меня.