Десант стоит насмерть. Операция «Багратион» - Юрий Валин

— Утомил, — хмуро сказал Станчик. — Мне что, «наган» отцепить и тебе дать? Нету стволов. А к тем, что есть, патронов по десятку. Топор тебе выдали, наточили? Вот и радуйся.

— Что топор? Гранату хоть дайте. У тетки Степаниды и то карабин есть.

— Красивый карабин. Хрен знает, какой он национальности и системы, но патронов к нему сроду не имелось. А гранат у нас четыре штуки, и все для дела нужны.

— А я для баловства прошу?

— Кабы для баловства, другой бы разговор шел, — Станчик поскреб подбородок. — Вот что, Поборец. Мы в штабе подумаем. Будет решение, приказом проведем.

Не забыл. Через неделю Михась стал пулеметчиком. Вторым номером. Беда была в том, что теперь Поборца уж и вовсе навсегда к лагерю прицепили, и о боевом задании даже нечего было и думать.

— Мы свое слово еще возьмем, — повторял первый номер Филиппыч. — Тяжелое оружье, оно стратегического значения.

Станковый пулемет был действительно единственным тяжелым оружием «Лесного чапаевца». Кроме винтовок имелся еще «дегтярь» и единственный автомат, но что они по сравнению со станкачом?

— Ты смотри, Михась, что за техника! Это ж когда еще придумали, а как умно, — не уставал восхищаться Филиппыч.

Пулемет, называвшийся по-иностранному трудно — «Швар-лоз»,[25] действительно вызывал уважение: массивный, с мудреными винтами и краниками, костылем-прикладом, хитроумно складывающейся треногой. В крышке лентоприемника была устроена масленка-самотек, откуда при стрельбе аккуратно подкапывало на ленту, поочередно смазывая каждый патрон. Филиппыч уверял, что при таком остроумном устройстве задержки в стрельбе просто невозможны, и бережно хранил «мерзавчик»[26] с особо чистым маслом для швейных машин.

Пулемет отбили у немцев еще до Михася — в сентябре 41-го. С тех пор «Швар-лоз» находился при штабе и своим грозным видом внушал уважение отрядным гостям. Усилиями Филиппыча тяжелое вооружение содержалось в полном порядке, из охладителя вовремя сливалась и регулярно менялась вода. Имелись смутные планы в надлежащий момент выдвинуть машинку к чугунке и обстрелять немецкий состав. Тяжелые пули непременно паровозный котел пробьют.

Беда была одна: к «Швар-лозу» имелось ровно 48 патронов. Михась это точно знал, поскольку десятки раз вместе с Филиппычем разряжал холщовую, с латунными вставками-пластинами, ленту, протирал и смазывал головастые патроны. Ленту заново снаряжали, и она ждала своего важного диверсионно-железнодорожного часа. По насмешкам Борьки-Херсона, набитого куска ленты должно хватить ровно на секунду обстрела и ответный паровозный свисток. Насчет секунды Михась сомневался — если каждый патрон отдельно протираешь, не так уж их и мало кажется. Ружейной смазки хлопцы по случаю приволокли целый бидон, и боец Поборец с тоской прикидывал, что те пулеметно-полировальные занятия до морковкиного заговенья затянутся.

Своего часа «Швар-лоз» все-таки дождался.

Дело было уже в марте. Михась к тому времени давно связным от бригады ходил, но в тот день заночевал в «Лесном». От внезапных выстрелов скатился с нар, без шапки вылетел наружу.

— Уходим, — командовал Станчик. — Без паники и не вошкаться!

Метались по лагерю, хватая необходимое имущество, партизаны. Подвывала тетка Степанида, тянула испуганных коров.

Снег уже стаивал, и то, что немцы рискнут подобраться по ненадежному льду реки, заподозрить было трудно. Не обычная облава-гонялка, а выверенная операция. Вел их кто-то. Михась, уже наслышавшийся про дела со шпионами и предателями в других бригадах, скорее удивлялся тому, каким чудом до сих пор на «Лесного чапаевца» карателей не вывели. Ведь во всех деревнях знали, где лагерь зимует. Обычно о полицейских операциях заранее предупреждали, «Лесной» успевал уйти, а тут…

Часовые немцев прозевали, но врасплох застать лагерь не получилось. Спас стыдливый городской Гоша, вечно маявшийся животом. Сейчас он и влетел в лагерь, одной рукой поддерживая штаны, другой размахивая винтовкой.

— Немцы! В маскировке белой. Я одного прямо с места…

— Уходим через Пень-остров и дальше на Иванищи, — морщась, приказал Станчик. — Разведчики путь щупают. Боевой взвод отход прикрывает. Живее! И не трусовать мне!

На реке, за ивняком, щедро поливали из автоматов. Потом зачастил немецкий пулемет. Щелкали пули по ветвям…

Михась покрутился в секундной растерянности — все ж отвык от «Лесного». Увидел Филиппыча, выволакивающего из штаб-клуни увесистое тело «Швар-лоза». Кинулся помогать…

— Не путайся. Патроны тащи, — рявкнул первый номер.

Под звяканье в коробке легковесной ленты Михась догнал пулеметчика — Филиппыч уже свернул с тропки, шагал трудно, по колено увязая в осевшем снегу. Мелькнули залегшие за упавшим стволом партизаны, стукнула винтовка, передергивая затвор, обернулся Заяц, крикнул:

— На тот берег повылезли. Скопляются, гады.

Филиппыч не ответил, сопя, ломился через снег и кусты, коротколапый «Швар-лоз» сидел на его плечах, тянулся рылом к реке, внюхивался.

Простучала с немецкой стороны очередь, посыпалась с деревьев труха — словно ошалевшая белка с десяток шишек разом растрепала.

— Ты, Михась, кланяйся нижей, — прохрипел пулеметчик. — Не ровен час…

Дальше ползли на карачках, Михась подпихивал лапу пулемета, железяка оставляла борозду в снегу. Филиппыч рывками волок пулемет, взбрыкивал подпаленными валенками…

Выползли к взгорку.

— Тута, — пулеметчик смешно закружился, трамбуя локтями и коленями сырой снег. Впереди открывался изгиб речного русла, ивняк на том берегу…

— Вон они! — Михась разглядел хоронящегося за кустами полицая в черном полушубке, рядом пригибались двое — белые, расплывчатые фигуры, дальше мелькнули еще…

— Ясно, там. Куда они денутся? — Филиппыч поспешно утер усы, открыл крышку ствольной коробки, достал из-за пазухи бутылочку с заветным маслом. — Ленту готовь!

Кожаный наконечник ленты еще не подмерз, с готовностью проскользнул в приемник. Пулеметчик бережно подправил набитые патроны:

— Эх, так и не насобирали. Сейчас бы ленты две. Спешить не будем. Вот что, Михась, лети к командиру — скажешь, на позиции мы. Придержим.

— А ленту подправлять?

— Успеешь. Галопом давай.

Михась кивнул и кинулся назад. У тропки столкнулся с хлопцами — тоже рысили к лагерю.

— Минометы ставят. Сейчас всучат — мама не горюй! — крикнул Заяц.

— Филиппыч на фланге с пулеметом остался, — сказал Михась.

— Как бы не отрезали…

Тут засвистело, и сразу две мины хлопнули у лагеря.

Землянки бойцы проскочили в обход, и Михась догнал командира уже у Пеньковой гати.

— Филиппыч остался у речки прикрывать. Говорит, «придержим».

— Добро, охолодить немца надо. Дуй вперед, к разведчикам.

— Так он же там… Один он!

Станчик сгреб за ворот, тряхнул в силу:

— Вперед, слыхал, Поборец? Задержимся, прижмут нас. Не видишь, что делается?

Мимо тяжело прогалопировала докторова корова: на ее боках подпрыгивали вьюки, следом с причитанием бежали Нюрка и Степанида, не удержавшие веревку…

«Лесной» уходил, выбрасывая вперед и в стороны опытных разведчиков и охранение. Михась с двумя бойцами перешел чавкающее снежное месиво за Пень-островом. Остановились вылить из валенок воду. Минометный обстрел позади прекратился, видимо, немцы и полицаи выходили к опустевшему лагерю. Изредка доносилась строчка «шмайсера», отдельный винтовочный выстрел. И когда в эту тревожную почти-тишину вошло размеренное татаканье пулемета, его услышали все уходящие «чапаевцы». Неспешный, непрерывный рокот — солидный голос «Швар-лоза» с иной машинкой спутать было невозможно. Единственная длинная строчка. Михась, конечно, не считал, но наверняка все сорок восемь длинных тупоголовых манлихеровских пуль ушли как по секундомеру. Замолк пулемет, мгновение тишины, вспыхнувший треск винтовок, давящиеся от злобы строчки немецких МГ. Потом заработали минометы…

Отряд уже вышел за Иванищевский хутор, а позади все еще доносилось хлопанье мин…

Что стало с первым номером «Швар-лоза», Михась так и не узнал. Никто из отрядных Филиппыча ни живого, ни мертвого больше не видел. Конечно, по-разному бывает. Может, и живой. Тогда в «Лесном» четверых недосчитались. Из них позже только Зайца нашли — достало бойца осколком, заполз в кусты, да там и умер. В деревнях говорили, что немцы с полицаями уйму своих потеряли, когда окруженный лагерь добивали. Теперь, мол, вся закраина Мокути телами партизан усеяна. Михась ко всякому вранью привык. Брехню в ленту набивать не надо — пуляй ею, сколько влезет. Что ж языком не воевать?

…Тропа вывела к смутно знакомому озерцу. Впереди слышались голоса, кто-то смеялся.