А что, если бы - Роберт Коули (ред.)

Битва в Тевтобургском лесу, 9 г. н.э.

Удобный случай представился осенью 9 года. В это время Вар повел свои три легиона (15 000 солдат, сопровождаемых десятью тысячами рабов, женщин, детей и тому подобного народа, не представлявшего собой вооруженной силы) из летних лагерей близ Миндена на зимние квартиры, находившиеся где-то западнее, видимо неподалеку от современного города Хальтерн. Арминий выдал маршрут движения римлян разделявшим его тайную ненависть к империи херускам, которых поддержали придерживавшиеся того же образа мыслей племена хатты и бруктеры. Орда вопящих варваров обрушилась на растянувшуюся римскую колонну на полпути меж двумя опорными пунктами, в холмистом, изрезанном оврагами Тевтобургском лесу.

 Историки и по сей день спорят относительно точного места этой кровавой расправы, ссылаясь на скудные письменные, археологические и топонимические свидетельства (старые рукописи, найденные во мху римские монеты и фрагменты военного снаряжения, а также географические названия «Кнокенбан» — Улица Костей или «Мордкассель» — Котел Смерти). Одни историки считают, что нападение произошло в верховьях реки Эмс, другие называют реки Липпе и Везер, но все сходятся в одном: римляне гибли, как загнанный на бойню скот. Сложный рельеф — путь пролегал по узким лощинам между крутыми склонами — грязь под ногами и густые заросли не позволили легионерам использовать свое преимущество в тактике и вооружении. Носившие тяжелые метательные копья и короткие испанские мечи, позволявшие в рукопашной косить врагов как пшеницу, римляне были обучены сражаться строем, в открытом поле, а в густых зарослях растянувшаяся на девять миль, отягощенная огромным обозом колонна так и не смогла сформировать боевые порядки. Варвары напали на римлян в сумерках, принявшись метать копья с холмов и скал. Под непрекращавшимся холодным дождем они три дня и три ночи методично истребляли римское войско, пока не уничтожили его полностью. Вар покончил с собой. Так же поступили и другие римские командиры, знавшие об обычае херусков живьем прибивать пленных врагов к стволам священных дубов.

Голову Вара Арминий послал богемскому варварскому царьку Марободу[58], а тот, из собственных дипломатических соображений, переслал ее в Рим, Августу, на которого это произвело сильное впечатление. Как пишет Дион Кассий, император «в великой горести разорвал свои одежды», а Гиббон со свойственной ему иронией добавляет, что «...Август отнюдь не проявил избытка твердости и самообладания, каких можно ждать, зная его нрав».

Охвативший город страх перед варварским нашествием породил множество странных, пугающих слухов — толковали, будто одна из Альпийских вершин упала в огненное озеро, в храм Марса ударила молния. На северном небосклоне видели множество зловещих комет и метеоров, стоявшая на перекрестке, указывая в сторону Германии, статуя Победы непостижимым образом развернулась в противоположном направлении, к Италии. По свидетельству Светония, император устроил великолепные игры в знак благодарности Юпитеру Лучшему и Величайшему за то, что германцы не появились на Палатине и Капитолийском холме[59]. Объявив день смерти Вара днем национального траура, Август долгие месяцы не стриг волос и бороды, и историки сообщают, что до самой его смерти, последовавшей в 14 г. н. э., люди порой видели, как он мечется по дворцу, бьется головой о стены и тонким, старческим голосом восклицает «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!»

Сделавшись из-за поражения в Тевтобургском лесу объектом насмешек, Август отказался от намерения цивилизовать дикую Германию, а своему преемнику Тиберию завещал проводить благоразумную и осторожную политику: «Довольствуйся существующим положением и, не колеблясь, подавляй всякое желание расширить пределы империи».

 В целом Тиберий следовал этому наставлению, однако в 15 году позволил своему племяннику Германику предпринять карательную экспедицию против херусков. Германик сжег немало полей и языческих капищ, перебил множество варваров, правда не столько воинов, сколько застигнутых врасплох женщин и детей, и в мрачном лесу, где-то между реками Липпе и Эмс, наткнулся на так и оставшиеся не погребенными останки товарищей по оружию. Тацит в своих «Анналах» пишет о людских и конских скелетах, громоздившихся там, где легионеры полегли, пытаясь организовать отпор, и о черепах, прибитых к деревьям. В результате римляне вернули двух или трех золотых орлов, принадлежавших легионам Вара[60], но навязать Арминию решающее сражение и разгромить его так и не смогли. По возвращению войска из похода в 16 г. н. э. Тиберий принял решение установить северную границу империи по углу, образуемому Дунаем и верхним Рейном.

С уходом римлян Furor Teutonicus остались без амфитеатров, но копий, чтобы драться, и песен, чтобы распевать, напившись допьяна, им хватало. Арминий, более известный среди своих под именем Герман, стал для германцев героем, а затем и легендой. В этом отношении с ними солидарен Тацит, считающий, что Арминий «...был, бесспорно, освободитель Германии, который выступил против римского народа не в пору его младенчества, как другие цари или вожди, но в пору высшего расцвета его могущества <...> у варварских племен его воспевают и посейчас»[61]. При этом то, что Арминию так и не удалось объединить в деле освобождения Германии все северные племена, и даже то, что в 21 г. в возрасте тридцати восьми лет он, из-за стремления к единоличной власти, был убит соплеменниками, не имело значения. Потомки простили ему все ошибки и неудачи за смелый вызов, брошенный могуществу и властолюбию Рима, причем не только в Тевтобургском лесу, но и в боях с легионами Тиберия и Германика. Память о нем была освящена пролитой вражьей кровью.

Тацит, писавший свои исторические труды в правление Траяна, придерживался весьма невысокого мнения о многих преемниках Августа, а потому несколько идеализировал варварского вождя, приписывая ему те положительные качества (простоту, верность, свободолюбие), которые хотел противопоставить порочности и моральному упадку времен Калигулы, Нерона и Домициана. «Никто в Германии,— писал он,— не находит порок привлекательным и не называет его "современным", дабы искушать или поддаваться искушению. В своей "Германии" историк развивает эту тему, одобрительно высказываясь о присущих саксонским племенам[62] самодостаточности, умению преодолевать трудности и довольствоваться малым и, признавая их силу и мужество, высказывает надежду, что они «сохранят если не любовь к нам, то хотя бы ненависть друг к другу, ибо пока судьба империи увлекает нас дальше, фортуна не может преподнести нам лучшего подарка, чем разногласия среди наших врагов».

 Что же до последующих поколений германцев, то они разукрасили эту историю тяжеловесным орнаментом тевтонского мифа. На протяжении третьего и четвертого веков нашей эры имя и торжество Арминия символизировали доблесть варваров, хлынувших на юг после упадка Рима. В восьмом веке Тевтобургская победа ассоциировалась со славой Карла Великого, в двенадцатом с завоеваниями Фридриха Барбароссы, хронисты зрелого и позднего Средневековья расширили этот комплиментарный список, включив в него династии Габсбургов, Виттельсбахов и Гогенцоллернов. В представлении немцев конца XVIII века Герман пировал с Зигфридом в чертогах Валхаллы, а в начале XIX века, на яростной волне немецкого романтизма, жители ничем не примечательного городка Детмольда проголосовали за водружение на вершине самого высокого в Тевтобургском лесу холма колоссальной статуи Германа. Никто не ведал, в каком именно месте встретил свою кончину Вар, но поскольку это вполне вероятно случилось неподалеку от Детмольда, городской совет задумал воистину циклопическое, общей высотой в 2000 футов, сооружение — изваяние героя с воздетым мечом на постаменте с вырезанными из живых дубов готическими колоннами. Предполагалось, что его будет видно с расстояния в 60 миль.

Грандиозная затея провалилась из-за нехватки средств, но идея, не нашедшая воплощения в бронзе, осуществилась в трудах ряда историков конца XIX века, представлявших различные течения европейского национализма, причем не только немецких, но также английских и даже французских. Леопольд фон Ранке видел в доблести Германа одно из первейших доказательств превосходства истинных арийцев (крепких голубоглазых блондинов с отличной кожей), противостоявших натиску представителей неполноценных рас, которых свела вместе под римскими орлами алчность и тяга к постыдной роскоши. Некоторые французские интеллектуалы ухитрились отыскать в лесах древней Германии корни Ньютоновой теории, а известный в Викторианскую эпоху историк-оратор сэр Эдвард Кризи считал Арминия достойным воздвижения ему памятника на Трафальгарской площади. В своем труде «Пятнадцать решающих битв мировой истории» он писал: «Окажись Арминий бездеятельным или неудачливым, наш остров никогда не носил бы имя Англия».