Трепет сердца - Мелисса Янг

Энн нахмурилась. Что-то в голосе Рейта, когда он говорил о мадам, неприятно резануло ее. Даже и без дальнейших описаний не трудно было представить себе эдакую элегантную, не имеющую возраста даму, одну из тех, что всегда внушали ей робость.

— Но ты говорил, что у тебя дела в Роттердаме, — возразила она, — а это место очень далеко от города.

— Все-то два часа езды, — раздался небрежный ответ. — И потом, живя здесь, я имею уважительную причину избегать тамошней общественной жизни, которая так же скучна, как и люди, в ней участвующие. Я думал, тебе здесь понравится. Ты же всегда предпочитала сельскую местность.

Энн отвернулась и стала смотреть в сторону. Верно, она предпочитала деревню и при иных обстоятельствах, вероятно, только наслаждалась бы такой поездкой, если бы не совершала ее с этим сердцеедом, да еще в качестве его жены.

А Рей тем временем уже выбрался из машины и начал помогать ей.

На сей раз на Энн не было любимых леггинсов со свитером. Ей пришлось сменить их на длинную юбку из джерси и такой же жилет, под которым была мягкая кремовая рубашка. Костюм дополнялся вязаным жакетом в тон всему остальному, который она прихватила для тепла. Она выбрала такой наряд, потому что он не мялся в дороге, чему она особенно обрадовалась в тот момент, когда дверь дома распахнулась и на пороге появилась хозяйка.

Так и есть — она, конечно же, была в черном — юбка шерстяного крепа (вероятно, от какого-нибудь известного кутюрье), дополненная простой атласной блузкой и вязаной кашемировой шалью, уютно окутывавшей ее плечи. Три нити крупного жемчуга охватывали шею. Жемчуг, естественно, был натуральный — так же, как и бриллианты в ушах и на пальцах.

Но не элегантность этой дамы заняла мысли Энн, неохотно шагающей к крыльцу рядом с супругом, а ее возраст, точнее — его отсутствие. Ей не было, как хотелось надеяться, лет пятидесяти-шестидесяти, а скорее — сорок. В общем, она была по возрасту куда ближе к Рейту, чем сама Энн.

Энн не понимала, почему это вызывало у нее такую враждебность к мадам, но хорошо видела, что та платит ей взаимностью. Не обращая никакого внимания на незнакомку, хозяйка повернулась к Рейту и холодно произнесла:

— О, я не ожидала, что ты привезешь с собой… подружку.

— Энни — моя жена, — твердо сказал Рейт, подталкивая ее вперед.

Подружка или жена — объяснение не произвело на мадам ровно никакого впечатления. Ее явно не обрадовало появление спутницы.

— Я отвела тебе те же покои, что и всегда, — по-французски обратилась она к Рейту, каким-то образом ухитрившись втиснуться между ними и повернуться к гостье спиной.

Сама Энн бегло говорила по-французски. У нее вообще была способность к языкам, а, кроме того, помогла возможность практиковаться, пока они с отцом находились в Брюсселе. По правде говоря, ее французский был куда лучше, чем у Рейта.

— Но если ты вдруг предпочтешь другие апартаменты… — продолжала хозяйка.

Другие апартаменты. Сердце Энн как-то неприятно стукнуло. Она-то надеялась, что они остановятся в каком-нибудь большом отеле, где никто не будет их знать, и, конечно, займут отдельные номера. В конце концов, Рейту тоже не интересно делить с ней спальню.

Они прошли по огромному и неуютному холлу, где гуляли сквозняки, и Энн порадовалась, что надела длинную юбку. В Голд Крауне было тепло благодаря низким потолкам и деревянной обшивке стен, а этот замок, с его величественными покоями и каменными стенами, должно быть, не протопишь, подумала Энн.

Мадам вела их по холодной каменной лестнице. Устилавший лестницу ковер, сильно потертый, был украшен гербами, видимо, того старинного рода, к которому принадлежал покойный муж хозяйки. Энн приостановилась, чтобы получше разглядеть этот геральдический орнамент. Насколько она поняла, один из символов должен был означать, что некогда представители рода были какой-то отдаленной ветвью французской королевской семьи.

Француженка шла впереди вместе с Рейтом, на родном языке выражая сожаление, что присутствие его жены не позволит им, как обычно, с такой приятностью ужинать наедине. На что Рейт вежливо отвечал по-английски:

— Разумеется, нет. Но я уверен, что моя драгоценная половина в полной мере оценит твое замечательное кулинарное искусство.

Энн недоуменно покосилась на него. Вот уж где совершенно необязательно разыгрывать роль любящего супруга. Ее так и подмывало сказать, что не станет возражать, даже если он будет ужинать наедине с мадам хоть до утра. Но вместо этого она довольствовалась тем, что с холодной вежливостью улыбнулась хозяйке и польстила на хорошем французском, что с нетерпением ждет возможности отведать ее замечательные блюда.

Мадам быстро, с прищуром, посмотрела на гостью и только чуть поджала свои ярко накрашенные губы. Больше она ничем не выдала своих эмоций, однако обращаться к Рейту по-французски перестала.

— Я надеюсь, вам здесь понравится, — учтиво проговорила она, обращаясь к Энн перед тем, как оставить их вдвоем, но ее тон и голос выражали полную отчужденность.

На этот раз пришла очередь гостьи проигнорировать ее реплику.

Когда женщина удалилась, Энн пришло в голову, что между француженкой и Рейтом, вероятно, были более тесные отношения, чем бывают между постояльцем и хозяйкой. Но, как ни странно, ей почему-то не захотелось язвительно высказывать это подозрение вслух. Ее пылкость и порывистость вообще были предметом домашних шуток, и она порой горестно сознавала, что склонна сначала говорить, а уж потом думать. Но тут, коль скоро дело касалось личной жизни всего лишь временного супруга, ее остановила не только разумная сдержанность. Ей пришлось признать, что сама тема интимных отношений была для нее слишком опасна, поскольку она рисковала сделать какое-нибудь неосторожное замечание и тем самым дать Рею возможность высмеять ее невинность и неопытность.

Она прошла вслед за мужем в гостиную в их покоях и ощутила устоявшийся в воздухе запах духов француженки. Молча оглядывала она убранство комнаты: старинную резную мебель красного дерева, богато украшенное, в золоченой раме, зеркало в стиле рококо, висящее над камином, таинственно поблескивающую шелковую драпировку стен. Роскошную обстановку дополняли вазы, полные белых, словно восковых, лилий. Да, такая комната способна вызвать робость, подумала Энни, уставившись под ноги, на чуть выцветший абиссинский ковер.

— Обычно я занимаю вот эту спальню, — услышала она за спиной голос Рейта, открывающего одну из двух дверей. — При ней — смежная ванная. Но, если ты предпочтешь…

Что бы она предпочла, так это оказаться дома, мрачно подумала Энн. И ему это хорошо известно.