Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

Я сказал: «Я просто ничего не ел с восьми утра, не успел взять дома бутерброд». Тут и выяснилось, что я у них никогда ничего не ем. Роман заорал: «Сидишь у нас целый день и не ешь?! Ты что, о…л?!» И ужасно покраснел, вытянул губы трубочкой и сказал: «Давай-ка без этого, обещай, что будешь есть как дома, а то я тебе таких п…й навешаю». Я сказал: «Ладно, иногда буду есть».

Алиса, дрянной жиртрест, со мной не попрощалась. Сама наговорила слишком откровенного, лишнего, и сама злится. Ну и черт с ней!

У меня зарплата! Чувствовал себя миллионером, как будто могу купить всё. Кроме прокладок (зашел в Аничкову аптеку, но не смог выбрать: на коробках нарисованы капли, когда я стал думать о смысле этих капель, чуть опять не свалился в обморок).

Купил:

– на рынке у метро «Пр. Большевиков»: 1 кг мяса – 5 тыс. руб., 1 кг масла – 3 тыс. руб.;

– в ларьке у метро: кроссовки Ларке – 12 тыс. руб., 37 размер (кроссовки незаметно отдам маме, как будто это она купила Ларке, а не я).

Осталось 40 тыс. руб. (чуть меньше, еще купил два йогурта вишневых по 600 руб., Ларка любит вишневый), – это маме, пусть сама купит себе прокладки и какую-нибудь кофту, что захочет, остальное на хозяйство.

Обычно я иду от метро пешком, но сегодня решил в честь зарплаты купить хот-дог и поехать на автобусе.

Купил хот-дог и пошел пешком.

И в очках

Скотина открыл мне дверь со словами:

– А у нас радость, Алиса ногу сломала!

В коридоре стояла новая, в упаковке, инвалидная коляска.

– Врач! У нас врач! Сказал! Сказал: «Сложный перелом, лежать три месяца. А папа сказал: «Это для нее большая радость, теперь она три месяца будет лежать и жрать!» – возбужденно рассказывал Скотина, пытаясь залезть в инвалидную коляску. – Ты меня покатаешь?.. Давай сначала ты меня, а потом я тебя!..

Алиса лежала на диване, загипсованная нога на подушке, бубнила: «Я хочу есть, дайте бутерброд», в карауле у дивана стояли Роман, врач и… Взглянув на нее, я подумал: «Ой!.. Такие люди бывают только в театре» – длинное нервное лицо, белое, словно загримированное под Арлекина, с ярко подведенными черным глазами, ярко-красными губами, – и больше ни о чем не думал, просто рассматривал ее, как залетевшую на Фонтанку райскую птицу. Райская птица привлекает внимание длинным пушистым хвостом и ярким оперением – так написано в энциклопедии, имеет желто-зеленую голову и голубой клюв. Райская птица в совиных очках и в бусах – на ней были огромные, в пол-лица очки в черной пластмассовой оправе и множество разноцветных ниток, она словно вся состояла из бус, красных, малиновых, вишневых, оранжевых. Она была либо стара, либо очень стара, на мой тогдашний взгляд, ей было сорок лет или сто, – и она была в джинсах! Она выглядела так по-другому, так своевольно, что рядом с ней хотелось немедленно сделать что-нибудь: запеть, подпрыгнуть, начать другую жизнь, вот почему я подробно ее описываю.

Роман называл ее Энен. Я не удивился этому странному имени, у нее, такой необыкновенной, должно было быть красивое инопланетное имя. Откуда у Романа Энен? Встретил ее когда-то, как меня, и отложил в долгий ящик, а сейчас вытащил?

– Вот, лежит, дура дурой, – Роман показал на Алису пальцем, как на неодушевленный предмет. – А ведь она не такая красивая, чтобы быть такой дурой.

– Бутерброд, я хочу бутерброд… А можно два?

– Ромочка, у тебя такая милая дочь… – Энен наклонилась к Роману и громко шепнула: – Знаешь что? Она у тебя выглядит как беспризорница!.. Ты же отец, ты должен был ее направлять. Только не говори мне, как все мужчины: «Я работаю…»

– Я всё решил. Раз уж ей три месяца лежать, так пусть хоть лежит с пользой. Пусть учится манерам.

– Дайте бутерброд!..

– Я сказал манерам. А не бутерброд.

Роман, Алиса и Энен разговаривали как персонажи абсурдистской пьесы, каждый в своей логике и в своем темпе. Периодически каждый апеллировал к врачу, уточняя: «Сколько лежать?», и врач, не удивляясь, повторял: «Три месяца».

– Алиса! Энен сделает мне из тебя приличного человека. Чтобы ты не сморкалась в занавеску. За три месяца сделает из тебя интеллигентного человека.

– В меру интеллигентного, – уточнила Энен. – Так, чтобы не путала Ренессанс с Росинантом, не больше…

– Бутерброд дайте! Я хочу бутерброд, два!..

– Фигос тебе под нос! Ешь яблоки.

Энен наклонилась к Алисе:

– Детка, неужели у тебя совсем нет силы воли?! Ты уже давно могла превратиться в другого человека! Я вот увидела, что не влезаю в платье, и похудела за два дня.

– Нафига мне превращаться в другого человека?.. Бутерброд, дайте мне уже кто-нибудь бутерброд, а то я встану!..

– Не встанешь. Будешь лежать и жрать, что я захочу: интеллектуальную пищу. Ха-ха, – Роман прихлопнул рукой по Алисиному одеялу.

– О-о-о! – завыла Алиса. – Какого хрена ты делаешь! Мне больно!

Энен нетерпеливо пристукнула каблуком – хватит галдеть!

– …Итак, ты просишь меня сделать из этой, с позволения сказать, цветочницы культурную барышню. Не знаю, не знаю… У профессора Хиггинса было полгода, чтобы сделать из Элизы Дулиттл герцогиню, а у нас всего три месяца. Хиггинс водил Элизу в оперу, в музеи, а мы будем ограничены диваном… Ну, а чего хочет сама Элиза? Детка, ты хочешь стать интеллигентным человеком?

– Я есть хочу, – мрачно отозвалась Алиса.

Энен кивнула.

– Ромочка, детка желает остаться цветочницей… Кстати, Ромочка, твоя мама была прелестной, лучшей в мире Элизой. Когда она произносила «Кто шляпку спер, тот и тетку пришил», зал умирал от смеха. И твой отец был неплох в роли профессора Хиггинса… пожалуй, слишком добродушен. Зато он был отличным Журденом!.. А может быть, ты пригласишь к своей дочери учителя философии и учителя танцев, чтобы сделать из девочки аристократку?

– Вот только не надо петь моему папе дифирамбы! – рассердилась голодная Алиса.

– Не буду. – Энен внимательно посмотрела на Алису, пояснила: – Речь шла о пьесе Мольера: Журден приглашает учителей, желая стать аристократом… Но что, по-твоему, означает выражение «петь дифирамбы»?

– Вы сами знаете – «издеваться». Вы издеваетесь над папой: что он, как все новые русские, хочет, чтобы его дети стали аристократами.

– Твой папа не новый, он из хорошей семьи. …Ромочка, каким ты был славным мальчиком, с чудесными манерами, пока не… Ну, об этом не стоит говорить при твоих детях… Кто бы мог подумать, что из тебя получится такой заботливый отец! Если что-то нужно твоему ребенку, ты мгновенно находишь, где это продается… Я имею в виду, ты быстро меня нашел.

Энен иронизировала, но ведь Роман старался, он был готов доставить к Алисиному дивану все, что считал правильным: учителя философии, учителя танцев… Кто бы еще, пока Алисе накладывали гипс, уже все решил: нашел Энен и доставил к Алисе одновременно с яблоками и инвалидной коляской?..

Роман и правда взял Энен из долгого ящика.

Энен (НН – Нелли Николаевна) была подругой его отца: отец Романа водил сына к ней, как и ко всем своим любовницам. Роман говорил: «Папаша не хотел театральных страстей в жизни и ленился скрывать… Сначала мама истерила, а потом тоже завела любовника, и все стало нормально». Роман никогда недовольства родителями не выказывал, как и особенной любви. Об отце говорил как о дружке: «Мы с папашей славно выпили», или «Хорошо погуляли», а о матери однажды сказал: «Когда папаша умер, мама тут же показала мне огромную фигу». Какую он имел в виду фигу – материальную, эмоциональную? Наверное, она показала ему все возможные фиги. Сам Роман считал, что эгоизм матери, молниеносно выкинувшей его из дома после смерти отца, словно он был не сын ее, а пасынок, сыграл положительную роль в его жизни: недонянченный сын преуспел, стал первым в городе миллионером. Теперь «прелестная Элиза» вела себя с сыном как требовательная любовница, всякий раз приходила на Фонтанку за чем-то: не за деньгами (денежное содержание Роман каждый месяц отвозил ей сам) и не за внуками. Лучшая в мире Элиза была отнюдь не лучшей бабушкой, Алиса и Скотина толком не были с ней знакомы.

– Я же ее внучка, она бы хоть вид сделала… – говорила Алиса после ее визитов.

– Зачем делать вид? Ей наплевать на все условности, – удивился Роман.

Роману и самому было наплевать на условности, не было человека, которому было бы так наплевать. Может быть, из-за родительского равнодушия к условностям Роман вырос таким великолепно безразличным к чувствам других людей? Может быть, Роман пьянел так страшно из-за того, что слишком добродушный Хиггинс водил его к любовницам, и так мучил Алису – все из-за отца, судя по фотографиям в фойе театра, слишком добродушного в любой роли?.. Люди любят психоанализ за то, что каждому дается возможность в чем-нибудь родителей обвинить. Но если считать, что нас однозначно формирует родительское отношение, все эти «любит – не любит», что же сыграло роль в превращении моего юного отца с черно-белой фотографии на лыжне (без шапки, смеется) в неудачника среднего возраста? Его неправильно любил дед?..