Развод. Зона любви (СИ) - Соболева Ульяна ramzena

Я сжимаю пальцы в кулак.

— Мне ничего не надо.

— Лжёшь.

Я не отвечаю.

Потому что боюсь, что она права.

Я захожу в кабинет, и воздух будто сгущается. Здесь всегда холоднее, чем в коридоре, даже стены кажутся серее, как будто всё здесь создано для того, чтобы ломать людей. Я уже готовлюсь к его взгляду — тяжёлому, оценивающему, холодному. Готовлюсь к сухим вопросам, к приказам, к очередному давлению. Но всё не так.

Владимир сидит за столом, бумаги перед ним, но он не смотрит в них. Он смотрит на меня.

Глаза серо-синие, глубокие, будто скрывают что-то большее, чем он позволяет показать. В них напряжение, скрытая буря, но ещё что-то, что я не могу сразу разобрать. Он не отводит взгляд. Я чувствую это кожей. Он изучает меня, дольше, чем обычно.

Я замираю.

Этот взгляд цепляет, разрывает мою защиту, проникает слишком глубоко.

— Подойдите, Брагина.

Его голос низкий, ровный, но не такой, как обычно. В нём нет жёсткости, нет приказа, но есть что-то ещё — странное, пугающее.

Я приближаюсь, останавливаюсь у стола.

Он медленно, с каким-то почти ленивым движением, откладывает бумаги в сторону, сцепляет пальцы в замок, долго молчит.

А потом говорит.

— Я изучил ваше дело.

Я сжимаю пальцы, замираю, но не подаю виду. Сердце пропускает удар, потом ещё один, бьётся глухо, отзываясь в висках.

Он наклоняется чуть ближе, взгляд твёрдый, уверенный, разрубающий меня на части.

— Вы невиновны, Брагина.

Я перестаю дышать.

Слова доходят до меня с запозданием, как сквозь вату. "Вы невиновны, Брагина." Я слышу их, понимаю их смысл, но они не вжимаются в реальность, не цепляются за сознание. Как будто это ошибка. Как будто он оговорился. Как будто это не для меня. Я смотрю на него, но не вижу. Голова гудит, тело будто не моё, лёгкие сжаты так, что я забываю, как дышать. Он сказал это. Он сказал то, чего я даже не смела ждать. То, что я так давно хотела услышать, но уже не верила, что услышу.

Я привыкла. Привыкла к тому, что никто не верит. Что в глазах людей я — преступница, аферистка, мошенница, женщина, которая сама загнала себя в это дерьмо. Привыкла, что правда — это не то, что я знаю, а то, что записано в протоколе, одобрено судом, подтверждено печатями. Привыкла, что никто не будет спасать. Что даже если я буду кричать, меня никто не услышит.

Но сейчас. Сейчас эти слова разбивают во мне что-то тёмное, тяжёлое, сросшееся с костями. Я чувствую, как губы дрожат, как пальцы впиваются в колени, сжимая ткань халата. В груди что-то сдавливает, больно, слишком больно, так, что хочется согнуться пополам, но я держусь. Воздуха не хватает, я сглатываю, но в горле ком, от которого не избавиться.

И вдруг я понимаю, что слёзы уже подступили к глазам.

Чёрт. Нет.

Я резко отворачиваюсь, стискиваю зубы, ненавижу себя за эту слабость. Я не могу заплакать. Не перед ним. Не перед этим человеком, который всегда смотрел на меня с холодной отстранённостью. Я слышу, как он двигается, и вдруг осознаю, что он уже рядом.

Я не слышала, как он подошёл. Не чувствовала, как сократилось расстояние между нами. Просто вдруг понимаю, что его тепло слишком близко, что оно пробивается сквозь одежду, разливается по воздуху, давит, окружает меня. Я не вижу его лица, не смотрю на него, но знаю — он стоит почти вплотную.

Он не говорит ничего.

Не произносит глупых слов утешения. Не даёт пустых обещаний.

Просто стоит рядом.

И от этого мне становится ещё хуже.

Потому что я чувствую его. Чувствую, как он смотрит. Чувствую, что он видит мою дрожь, мой сжатый до боли рот, мои кулаки, стиснутые так, что ногти впиваются в ладони. Чувствую, что он понимает.

И я ненавижу его за это.

Потому что я слишком давно не чувствовала, как это — когда рядом кто-то, кто не предаёт.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. В этом взгляде нет холодности начальника, нет отстранённой строгости, к которой я привыкла. Там что-то другое. Опасное. Затягивающее. Что-то, от чего внутри пробегает дрожь, от чего хочется отвернуться, но я не могу. Его серо-синие глаза — глубже, темнее, чем обычно, и в них слишком много того, чего я не должна там видеть. Не должна ощущать. Но ощущаю.

Я замираю.

Он не отводит глаз.

Я чувствую, как между нами натягивается невидимая нить, слишком тонкая, слишком хрупкая, но уже неразрывная. Это длится всего секунду, но за эту секунду всё меняется. Всё, что было до этого, кажется ненастоящим, а то, что происходит сейчас, слишком реальным.

Воздух в кабинете стал густым, тяжёлым. Я слышу, как глухо тикают часы на стене, слышу своё дыхание, но больше ничего не существует. Только он. Только этот взгляд.

Он борется с собой.

Я вижу это в том, как напрягается его челюсть, как ходят желваки, как он глубоко втягивает воздух, будто старается подавить то, что разрывает его изнутри.

Но он всё равно тянется ко мне.

Медленно, почти нерешительно, но я чувствую, как его пальцы касаются моей руки. Тёплые. Горячие. Совсем не такие, какими должны быть руки мужчины, который привык держать дистанцию.

Я не двигаюсь.

Не отдёргиваюсь, не сжимаю пальцы, не делаю ничего, чтобы прервать этот момент. Я чувствую, как его ладонь сжимает мою. Сильно, но бережно, будто он понимает, что я могу испугаться, что могу убежать.

— Я помогу вам… — его голос звучит низко, с каким-то хрипотцой, от которой по коже пробегает горячая волна. Он смотрит на меня так, что я боюсь дышать. — Постараюсь.

И в этот момент я понимаю, что мы оба сделали шаг, от которого уже не будет возврата.

Я не хочу верить, что это может быть правдой. Всё внутри сопротивляется, кричит, требует от меня отвернуться, вырваться из этого наваждения, стереть с кожи тепло его пальцев, выжечь из памяти этот взгляд. Я не могу. Не имею права. Я слишком хорошо знаю, чем заканчиваются такие моменты. Слишком много раз меня предавали, слишком глубоко вгрызалась в душу боль, слишком жестоко обнажалась истина, в которую я не хотела верить. Мужчины — они всегда предают. Так было. Так будет. Так должно быть.

Но он стоит рядом. Не говорит ничего, не двигается, не делает попыток приблизиться, но что-то в нём ломает мою броню. Я чувствую, как ледяной панцирь, который я годами выстраивала вокруг себя, даёт трещину. Я пытаюсь убедить себя, что это просто эмоции. Просто усталость. Просто стресс, из-за которого я сейчас так остро ощущаю каждое движение, каждый вдох, каждую секунду.

Но правда страшнее.

Я вижу, как он смотрит на меня. Не как на заключённую.

Как на женщину.

Я читаю это в его взгляде, в том, как он не отводит глаз, как сжимает челюсть, будто борется сам с собой. Я не могу дышать, мне кажется, что воздух в комнате стал слишком густым, слишком вязким. И я понимаю, что всё зашло слишком далеко.

Я была для него подопечной, делом, которое нужно контролировать, следить, не выпускать за рамки. Но что-то изменилось. Я вижу это. Я чувствую это. Теперь он смотрит иначе. Теперь я не просто одна из сотен женщин, которых он видел за свою карьеру. Я та, кто, возможно, может его изменить.

Но может ли он позволить себе это?

Я резко отстраняюсь, делаю шаг назад, будто этот шаг способен разорвать ту нить, что натянулась между нами. Ещё шаг. Потом ещё один. Я не смотрю ему в глаза, не могу. Мне нужно уйти. Сейчас же.

Я поворачиваюсь и иду к двери.

Слова, которые он только что сказал, звучат в голове, не давая покоя. "Я помогу вам… постараюсь." Они вибрируют в сознании, разбиваются о внутренние стены, отзываются эхом. Я почти забыла, каково это — когда кто-то хочет бороться за тебя.

Но готова ли я снова доверять мужчине?

Я захлопываю за собой дверь и понимаю — всё изменилось. Это не просто момент. Это точка невозврата.

— Почему вы так думаете? — мой голос звучит тише, чем хотелось бы.