Путеводитель на Парнас - Константин Александрович Уткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы согласились с тем, что в стихе должны быть: рифмы, соблюдаться размер, и количество катренов хоть и варьируется, но не может быть ни большим, ни меньшим, а идеальным.
Только как этого добиться?
Вот тут засада, дорогие мои пишущие друзья. Поскольку, если вы занимаетесь творчеством, как колдовством, а не болтовней, то в момент написания вы находитесь в измененном, мягко говоря, сознании, вам даже трудно собой управлять. Это измененное состояние называется вдохновением, и посещает одинаково как гениев, так и бездарей (простите, повторил десятый раз). Разница, как мы помним, исключительно в конечном продукте и способности этот продукт редактировать.
Так вот о редактировании. Раньше было проще – у вас был специально обученный человек, который подгонял ваши стихи под свои вкусы. Не скажу, что всегда это было правильно, но, тем не менее, этот человек подходил к стихам со своим опытом и образованием и знал, что делать. Сейчас специально обученные люди исчезли, их заменили другие, с иными навыками – как можно быстрее опустошить ваш кошелек.
Вы же свой кошелек просто так не облегчите, верно? То есть вы согласны поделиться своими кровно заработанными деньгами, но лишь в обмен на такое приятное поглаживание. Всем, и вам в том числе, приятна не критика, но похвала, пусть даже в виде критики. Нормальная критика называется «критиканством» и несет явный негативный оттенок, и ярлык этот наклеивается на любого, кто не произнес три раза «ку».
Чтобы не возвращаться к началу, – в похвалах нет никакого толку. Похвала допустима в одном лишь виде: «Ты талантлив. А вот теперь давай работать». После этого вы можете спорить, ругаться, не соглашаться, отстаивать свою позицию, можно даже бить друг дружку по лицу и втыкать вилки в мягкое место – дело обычное, поэты – люди легко возбудимые и экзальтированные. Но, повторяю, это если вам повезло, и на вашем литературном пути встретился настоящий редактор.
(Редактор – вымирающий нынче вид литературного работника, обладающий опытом и знаниями для совершенствования текста.) Сегодня же редактируют все – блогеры, графоманы, графоманы, графоманы, журналисты, графоманы, блогеры, графоманы и журналисты. У каждого из них свой взгляд на литературу, за который они вполне способны пересечь вам кадык, у них громадный опыт в два-три года, несокрушимое самомнение и полное отсутствие стыда.
Нынешнее интернет-поколение вообще со стыдом знакомо слабо, всемирно насаждаемый эксгибиционизм этому не способствует, так же как и тихой работе над словом. В истеричной гонке мусора важно выставить его поскорее, потому что через секунду пред глазами публики появится еще триста тысяч подобного контента, и вы будете вытеснены на периферию внимания. Кажется, даже теоретически, что работа над словом не важна, но тут все-таки немного другое. Потому что мусор – он везде и всегда мусор, он летает на ветру и нигде не задерживается, ни в жизни, ни в памяти.
Единственный способ оставить стихотворение в других поколениях – это довести его до совершенства, сделать таким, чтобы оно создавало зарубки в сознании и заставляло его искать и находить. Только редактор может вам в этом помочь. Тем более в работе с внешним редактором, с опытным человеком есть один плюс – вы можете с ним не соглашаться. Право авторского вето никуда не делось, всегда можете парировать тем, что мне, как автору, хочется оставить именно этот вариант, как бы алогично это не выглядело. Только злоупотреблять авторским вето не стоит, иначе вся работа будет сведена к нулю.
Должен ли внешний редактор сам писать стихи? Вот честно, не знаю. Знаю только, что поэты обладают чувством вкуса, которое позволяет оценивать ваши тексты, но при этом не всегда обладают беспристрастностью. Есть мнение, что все редактора – это писатели-неудачники, но с ним можно поспорить.
С другой стороны, я знал людей, не способных написать ничего, кроме любимых всеми шаблонов, но которые при этом обладали безукоризненным вкусом и глазом как у орла, моментально замечали любые огрехи и шероховатости.
Все-таки талант редактора – это отдельный дар, очень редкий, очень ценный. Любой поэт должен бегать за хорошим редактором, как собачка, заглядывать в глаза и стоять на задних лапках. Хороший редактор – это кратчайший путь в бессмертие.
Но что делать, если вам не повезло и не встретился хороший редактор? Ничего. Придется растить и воспитывать своего собственного редактора, внутреннего. Это совокупность вашего опыта, образования, прочитанных поэтов, разобранных трудов филологов (труды филологов – это страшно. Это может отбить всю охоту писать. Тем более, что тайну творчества они открыть все-таки не могут), и весь огромный массив литературы, так или иначе оказавший на вас влияние.
В этом плане очень характерен сайт со свободной публикацией – называть его не буду, чтобы не делать рекламы этому позорному стойбищу графоманов с графоманом же во главе. Там собираются люди мало того бездарные, необразованные, но и неспособные учиться. Они именно что не могут и не хотят. Кругозор у них узок, мысли куцые, слова пошлые. Редактировать их невозможно, более того, с ними невозможно даже разговаривать про литературу – они не способны ни к оценке, ни к разбору. Их подавляющее большинство, их настолько много, что сайт стал вонючим удушливым болотом (впрочем, весьма удобным хранилищем). Они не способны – вот в чем беда.
Так что придется вам на свой страх и риск вычитывать, править свои произведения самостоятельно. Тут требуется хорошая память, потому что старые стихи уходят в прошлое, вытесненные новыми, где благополучно жду своей судьбы. В самом деле – я, например, не очень люблю возвращаться к старым текстам, боюсь увидеть нечто невразумительное, беспомощное и косноязычное. К счастью, мои опасения, как правило, не оправдываются, но вот огрехи видны сразу и требуют немедленного исправления. И так почти всегда. Иногда приходится что-то править в стихах и через десять, и через двадцать лет. Не очень понятно, почему все эти годы внутренний редактор спал, не давая рабочего пинка внутреннему поэту, но что есть, то есть.
Глава 10. Литературный институт
Те, кто меня знает, знают, как я люблю Литературный институт. Точнее – старый, легендарный Лит, чьи скрипучие полы помнят шаги Паустовского, а Платоновские аудитории помнят его, Платонова, пьянки с Шолоховым. Тот приезжал с Дона, привозил самогону, копченой рыбы, сала, арбузы; друзья запирались на несколько дней и пили, пили, пили.
Но это ладно – домик в самом центре Москвы, пятнадцать минут





