Ветер северо-южный, от слабого до уверенного - Александр Чуманов

Ну, а четвертый сопалатник, тот, временно неразговорчивый, и при всем желании не мог принять угощения. Он временно не мог широко открывать рот, поскольку лопалась на губах и лице еще не окрепшая молодая кожица. А посему весь его рацион ограничивался жидкой кашицей, которую вливали бедняге в рот навещавшие его по очереди угрюмые родственники, а также санитарки или сами сопалатники, когда было больше некому это сделать.

Родственников и самого беднягу утешала медсестра Валентина.

- У нас таких жареных каждую осень - не по одному, - сообщала Валентина натурально веселым голосом, - нынче как-то ненормально - всего один. Ну, ничего, еще осень впереди.

Почти все обгоревшие погреба сушат. Зажгут паяльную лампу - и уходят. Потом приходят - лампа не горит. Весь кислород съела и потухла. Поджигают снова, а то, что в воздухе бензиновые пары, -не понимают. Вот тебе и пожалуйста.

- Ладно, еще глаза целые, - с готовностью поддакивали родственники.

- С глазами проще, - объясняла квалифицированная Валентина, - их рефлекс защищает. Они, как чуть что, автоматически захлопываются.

Таким образом, всю передачу, принесенную Лизаветой, Афанорель постепенно, до следующего вечера съедал, в основном, сам, и не то что он был рабом живота, но в этой невеселой обстановке дополнительная домашняя еда имела не столько материальное, сколько духовное значение, она изрядно скрашивала традиционную скуку лечебного учреждения.

И если Афанорелю дополнительные калории не могли, во всяком случае пока, нанести ощутимого вреда, поскольку в свои тридцать два он был еще вполне юн и поджар, то Тимофееву те же самые дополнительные калории угрожали серьезными последствиями.

- Кончай жрать, Тимофеев, - говорил иной раз дядя Эраст, сочувствуя тому, четвертому, - не видишь, что ли, человек страдает от этих терзающих душу запахов. Ведь ему пока что чревоугодие недоступно. А если не можешь не жрать, так выйди в коридор.

Против этих слов, конечно же, нечего было возразить Тимофееву.

Вот так они все и жили в ожидании любых новостей, а также выписки домой, которая рано или поздно постигает всех без исключения больных. Правда, случается, некоторых выписывают на слишком постоянное место жительства...

Так между разговорами, уколами, поеданием домашних приношений и постоянно одолевающей дремотой подошло время обеда. Время обеда подошло, но куда-то одновременно подевались все люди в белых халатах, исчезли из коридоров вечно спешащие куда-то специалисты, и столовая продолжала оставаться на замке, хотя около нее уже толпилось почти все переменное население стационара.

Конечно, хотелось поскорее покончить с обедом, который все-таки ощущался определенным этапом в жизни каждого обитателя стационара, виделась безусловная медицинская польза от ежедневной тарелки горячего супчика, пусть неопределенного содержания и проблематичной калорийности.

Поэтому уклоняющихся от обеда почти не случалось, и очень странным казался этот надежно запертый пищеблок в столь урочный час.

Люди толпились у двери столовой вперемежку, мужчины в байковых пижамах, женщины в халатах той же расцветки, из-под которых чуть не на четверть высовывались застиранные бумазейные рубахи. По-видимому, и халаты, и рубахи когда-то были пошиты одного размера, но после первой же стирки сказалась неодинаковость усадок двух разных материй.

Впрочем, это мало кого волновало, женщины были в большинстве своем и причесаны-то кое-как, наспех и небрежно, а о косметике и вовсе речи не шло. Да, а какое происхождение имеет слово "косметика"? Мне думается - то же, что и слово "космос". Иначе откуда получаются такие космические лики при интенсивном пользовании косметикой?.. Люди сердились и волновались перед вызывающе запертой дверью. Тут же находилась и наша троица.

И вдруг в толпе разъяренных людей в больничном обмундировании прошелестело слово "укрепа". Оно прошелестело настолько внезапно, что люди даже и не поняли, кто первым произнес.

- Укрепу привезли, укрепу им дают! - прозвучало уже более отчетливо и ясно, люди многократно повторили родившуюся меж них фразу и стали потихоньку успокаиваться, настраиваясь на более длительное, чем думалось поначалу, ожидание.

- Вот оно что, укрепу им привезли, укрепу по заказу дают, - повторил для своих сопалатников понимающим голосом Тимофеев, - ну, что ж, им тоже, небось, хочется укрепы, они, небось, тоже люди.

Тимофеев служил грузчиком в продмаге и эти всякие дела очень даже отлично понимал. Он был верным рядовым совторговли, хотя не имел на то ни особого образования, ни родовой традиции.

А между тем ему было тяжелей многих. Афоня стоял на костылях, вернее, висел на них и мог так провисеть неопределенно долго, у дяди Эраста вообще ничего по-настоящему не болело.

Тимофееву же приходилось обретаться в странно скрюченном положении, нежно придерживая рукой то место, через которое врачи совершили дерзкое проникновение в жирную тимофеевскую требуху. Он стоял так, держась одной рукой за стенку, а другой - за любимое свое место, стоял на одной ноге, оттопырив зад, вторая нога была полусогнута, потому что нагрузка на нее сразу отдавалась нарастающей и пугающей болью в паху.

Интересно, мог Тимофеев, нестарый и вполне довольный собой мужчина, позволить себе такую позу в обществе дам в любом другом месте, ну, скажем, в том же продмаге? Да нипочем! А здесь запросто позволял, еще и поглядывал при этом по сторонам, готовый на всякий случай к чьему-нибудь искреннему сочувствию, к вопросам, которые тоже не задают в иных местах.

- А что же такое "укрепа"? - недовольно спросит меня читатель, раздраженный пространными отступлениями то по одному, то по другому поводу, не отдавая себе отчета в том, что и все это повествование состоит из бесконечных отступлений, на отступлениях держится и ради отступлений затеяно.

Да, черт его знает, укрепа и укрепа! Дефицит какой-то. Кивакинские руководители, заметив довольно давно, что список дефицитных вещей, сопровождающий всю нашу жизнь, вопреки логике не сокращается в асимптотическом стремлении к нулю, а напротив, год от года увеличивается, решили не искать причины плохого явления, поскольку это не их ума дело, а принять зависящие от них меры. То есть заняться справедливым распределением дефицита, в меру понимания справедливости.

Так родилось в Кивакино интересное понятие "заказ". Заказ, который нельзя заказать, когда кому вздумается, который доставляют кивакинцу прямо на рабочее место, внушая ему таким образом повышенную любовь к родному предприятию, городу и начальству.

При этом каждый кивакинец думал, что это только ему так повезло с рабочим местом, а в другом месте, думал кивакинец, фигу с маслом получишь! И не то чтобы люди не обменивались совсем друг с другом этой несекретной информацией, обменивались, конечно, а все равно думали, что им повезло больше всех.