Рандеву с йети - Никита Велиханов

Проснулась она в прекрасном расположении духа и почти сразу же, успев только встать и одеться, позвонила Леснику. У них была договоренность: не только в случае получения любой сколь-нибудь значимой информации, но и в случае любой непредвиденной перемены обстоятельств она тут же выходит с ним на связь. Лесник взял трубку сразу, как будто дежурил у аппарата в ожидании ее звонка.

— Иван? Это Ольга. Срочная встреча.

— Лады. Через час, метро «Кропоткинская», у первого вагона к центру.

Что означало — минус две станции, то есть на «Фрунзенской», через сорок пять минут, и вагон последний. В том, что телефон не прослушивается, она была уверена почти на сто процентов. Почти. Но если бы и на все сто — это ничего бы не изменило. Договариваться между собой о встрече вслух прямым текстом, тем более по телефону, Лесник отучил их раз и навсегда. Кодов существовало несколько — в зависимости от места, времени и обстоятельств встречи. И все было понятно само собой. Лесника звали отнюдь не Иваном, как и она, естественно, была не Ольга. Она могла назваться любым двусложным женским именем, начинающимся на гласную. Если он звонил ей — тоже были свои правила.

Ирина глотнула кофе, подхватила сумку и выскочила из дома. Через сорок пять минут она вышла из последней двери последнего вагона поезда на «Фрунзенской», заметила краем глаза Лесника, стоявшего у стены двумя вагонами дальше, и тут же, ни даже взглядом на него не среагировав, пошла вдоль поезда, свернула налево, вышла к противоположному перрону, прыгнула в открывшуюся перед ней дверь встречного поезда, прошла в конец вагона и только тут обернулась. Лесник вошел в другую, ближнюю дверь, и стоял теперь прямо перед ней. Случайная встреча в случайном месте. Как и положено.

— Ну, что случилось? — Лесник говорил негромко, и в протяжном визго-вое-скрежете метрополитена голос его был рассчитан ровно так, чтобы слышала его одна Ирина — и только.

— Еду в командировку.

— Куда?

— Не знаю.

— Надолго?

— На две недели.

— С кем?

— Капитан Ларькин — в курс дела, очевидно, будет вводить по дороге.

— Вдвоем?

— Вдвоем.

— Н-да, — Лесник немного помолчал, — интересная выходит у нас с тобой петрушка. Не успела приступить к исполнению, из конторы — вон, информации — ноль и пять минут на сборы.

— Именно так и выходит.

— Значит, либо они хотят к тебе присмотреться в деле, либо ты им в данный момент в Москве не нужна. И они решили пожертвовать двумя неделями рабочего времени одной из основных своих рабочих лошадей только для того, чтобы убрать тебя куда подальше. Что, впрочем, не противоречит возможности присмотреться к тебе в деле.

— Ну и?

— Ну, пусть они к тебе и присматриваются. А ты к ним. Во-первых, из характера командировки на третий день станет ясно, зачем тебя в нее послали. Если лажа — значит, точно они тут что-то такое в Москве затеяли, к чему никак не хотят тебя подпускать. Если нет — тогда возможна обычная проверка. Тогда придется показать себя. На полную катушку. Взвейтесь, соколы, орлами. Как вернешься — сразу мне доклад. И не звони с домашнего — пока тебя нет, вполне могут над твоим домашним поколдовать по-свойски. Я, конечно, постараюсь проследить, проконтролировать, но, сама понимаешь, не такое это пока дело, чтобы устанавливать там у тебя круглосуточное дежурство. А технарь у них хороший — возможны самые нестандартные варианты. С Ларькиным постарайся сойтись поближе. Две недели — срок в самый раз. Ни больше ни меньше. Впрочем — не мне тебя учить. Ну, давай, ни пуха.

— К черту, — ответила Ирина и вышла на «Спортивной». И подумала, кому ж еще меня и учить, как не тебе. Кому еще.

29 июня 1999 года. Москва. Утро.

Поезд оказался «девяткой», с Павелецкого вокзала. Пункт назначения — Саратов. Вот уж неожиданность, подумала Ирина. Что ж, тем лучше. Дома и стены помогают. В городе — если эта их «аномалия» в самом городе — я дам капитану Ларькину сто очков вперед. Да и не только в городе. Потом — когда они начали загружаться в купе и у нее появилась возможность подержаться за те бесчисленные «багажные места», которые вез с собой Ларькин, — она поняла, что будет не город. Будет Волга. Два акваланга. Какое-то особенное ружье. И еще куча всяческого снаряжения, упакованного в мешки, коробки и сумки, предназначения не вполне ясного, но тяжести отменной. Багаж занял оба короба под нижними полками, багажную полку над дверью; затем Ларькин принялся распихивать оставшиеся коробки и сумки по обеим верхним полкам.

— Виталь, а как же попутчики?

— Какие попутчики?

— А вот эти самые, с верхних полок.

— Они у нас молодцы, — выдохнул в ответ Ларькин, втискивая между стенкой и рюкзаком очередную коробку, — они возмущаться не станут. Они нам вообще за всю дорогу слова поперек не скажут.

— Это еще почему?

— А потому что они, как говорит Илюха, суть существа сугубо виртуальные, — и Ларькин вынул из кармана не два, а четыре билета на все четыре места в купе.

— Что ж, весьма романтичная поездка на четвертый день знакомства, — вздохнула Ирина, — я, ты и приборы.

Когда поезд тронулся, когда были улажены все необходимые формальности с проводником, получено белье и виды на чай, настал черед разговора по душам.

— Ну что, — Ирина села напротив Ларькина и стала смотреть ему прямо в глаза, — я так понимаю, командировка выдалась спешная, секретная, то бишь не терпящая никаких отлагательств и утечек информации. Поскольку все вышеизложенные требования соблюдены — можно мне, наконец, получить входящие указания и оперативный инструктаж?

— Ладно, ладно, не суетись. — Ларькин, прищурившись, смерил ее взглядом и потянулся за черной кожаной сумкой, которая, в отличие ото всех прочих, осталась с ним, на нижней полке. — Шустрая какая. Все ей покажи да расскажи. Экая нетерпеливая.

Он открыл сумку и достал черную же кожаную папку, положил ее на столик между ними и раскрыл. Папка оказалась набита множеством ксерокопий — сделанных, судя по всему, в разное время, на разной бумаге, хотя аппарат вроде был один и тот же, — и выведенных на принтере распечаток. Часть ксерокопий была с газетных статей — одну такую Ларькин отделил от прочих и подал Ирине.

— На, читай.

Статья была из какой-то даже на слух неизвестной Ирине местной газеты с названием «Саратовский обозреватель», помечена вторым июня и называлась простенько и со вкусом: «Снежный человек на левом берегу Волги?» Ирина тихо простонала про себя и принялась читать. Стиль был соответствующий:

«Сообщения о встречах со странным человекоподобным существом время от времени приходят из самых разных уголков планеты. До недавнего времени на пространстве бывшего Советского Союза легенды о так называемом „снежном человеке“, или „йети“, были пространственно ограничены горными областями Памира, Тянь-Шаня и Кавказа. Но, судя по всему, этот список может пополнить и саратовское Заволжье…»

«Поздно вечером 29 мая Сергей Хворобец, водитель большегрузного автофургона, принадлежащего одной из саратовских частных фирм, возвращался по балаковскому шоссе домой в Саратов. По дороге он решил заехать к родственникам, проживающим в селе Сеславино Марксовского района. Но едва его машина свернула с трассы на проселочную дорогу, как последовал наезд на некое неизвестное науке существо. Говорит Сергей Хворобец:

— Там съезд такой с трассы, крутоватый, и сразу поворот, в общем, я пока завернул, пока съехал, пока развернулся — только-только газу дал, и тут на тебе, бац! Я сперва думал, на человека наехал. Они там пьющие все, в Сеславине-то, думал, может, пьяный кто на трассу шел, ну и полез под колеса, а я пока выруливал, не заметил. Темно уже было, одиннадцатый час. Ну я, конечно, стоп машина, вылез, подхожу, смотрю — матерь божья! Лежит на земле кто-то мохнатый. Я сперва вообще ничего не понял — для собаки крупноват, думаю, может, кабан, нет, вроде не кабан, а потом гляжу — а у него нога босая, человечья, и с пяткой, а сам весь в шерсти. Я, конечно, того, малость струхнул. Слазал обратно в кабину за монтировкой — на всякий пожарный, — подхожу поближе, а он шевелится. Хотел его монтировкой шибануть, а потом думаю — а вдруг все ж таки человек. Ну, мало ли. А я его сшиб, а потом еще и, вроде того, добил, значит. И сидеть мне тогда по самое нехочу. А близко подходить страшно. Потом он вроде так вздохнул — и оборачивается. Оборачивается, значит, а лицо как человеческое, только не человеческое совсем, и глазищи красные, и прямо как угли, чистый черт, и еще ощерился, а в пасти у него клыки, вроде как собачьи, только больше раза в два. Ну, тут меня такой страх взял, я уж и не помню, как обратно в кабине очутился, как на трассу вырулил — очухался только у КП энгельсского, а так мчал всю дорогу не разбирая. Хорошо еще, что никто там на дороге не голосовал, а то и впрямь сшиб бы и не заметил.