Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

— На нас похожи, — заметил Хейзит.

— Да, но только очень отдаленно. — Гийс поправил палкой распадающиеся дрова и подложил еще. — Ты видел, какого они роста?

Хейзит видел. Всех троих павших врагов раздели, однако их доспехи никому из вабонов не подошли. Оказались слишком велики. Сгодились разве что шлемы, кстати, очень похожие на их собственные. Один был вообще точной копией шлема Гийса с узкими прорезями для глаз. Другой отличался тем, что имел два дополнительных внешних обода для прочности, как у бочки. Третий выглядел особенным и наименее удобным: он закрывал голову и шею полностью, как ведро, разрез толщиной в два пальца шел от нижнего края вверх, раздваивался под носом и расходился, как крылья, на глаза. Кто-то пошутил, что он надежно защищает щеки. Будь он поменьше или вабоны покрупнее, кто-нибудь наверняка остановил бы на нем свой выбор, а так он в силу своей длины просто лежал на плечах примерявших его и не позволял толком повернуть голову.

— Они мне понравились.

— Что ты сказал?!

— Если бы не наши бравые парни, которые налетели на нас, не подумав и не спросясь, я бы нашел с ними общий язык. По-моему, они хотели проехать и спрашивали дорогу. Наверное, Живград — это название.

— Совсем рехнулся? Может, тебе к шеважа съездить, общий язык поискать? Я слышал, некоторые бабки умеют красить волосы в рыжий цвет. Глядишь, убедил бы дикарей отойти подальше.

— Смешно, смешно… — Хейзит протянул к огню ладони. — Почему все считают, что противника можно и нужно побеждать обязательно силой?

— Ты знаешь другой способ?

— Наверняка — нет. Но предполагаю, что можно побеждать, например, духом?

— Интересно, — Гийс прищурился, — и чем же дух, по-твоему, отличается от души?

— Душа — это то, что дает нам жизнь, — начал Хейзит, не уверенный в том, что знает, как закончить, — а дух… а дух не дает нам умереть.

Гийс промолчал. Ему вспомнился давнишний разговор с Ворденом. Они стояли на стене замка, разглядывали с высоты противоположный берег Бехемы, и Ворден пытался вдолбить в голову юного ученика, почему герои стали тем, кем стали. Он тогда произнес фразу, которая показалась Гийсу странной:

— Герой не знает, что он герой. Об этом узнают лишь его потомки.

Теперешнее упоминание Хейзитом смерти натолкнуло Гийса на новое понимание слов Вордена.

— Ты имеешь в виду, что дух — это храбрость, которая помогает нам вершить то, благодаря чему нас потом помнят?

Их прервали громкие голоса снаружи. Хейзит не заметил, как вскочил и взял топор наперевес. Гийс уже выскользнул за полог шатра. Бросившись следом, Хейзит оторопело замер на пороге, обнаружив, будто вернулось теплое лето: повсюду в черном воздухе порхали огненные светлячки. От неожиданности у него подкосились ноги. Началось! Снова привиделся ночной штурм заставы, когда дикари окатили их градом зажигательных стрел и в два счета решили исход боя, превратив его в жестокое побоище. Хейзит по привычке, о которой даже не догадывался, перевел падение в прыжок в сторону, откатился в тень и… наткнулся на Гийса, стоявшего здесь же.

— Ты чего это вытворяешь? — поинтересовался тот, протягивая другу руку. — Но смотрелось красиво!

Суть происходящего дошла до Хейзита сразу, как только он стряхнул с себя навязчивый поток страшных воспоминаний и пригляделся к «светлячкам». Это были не вражеские стрелы, а факелы, сновавшие повсюду. И носили их обычные вабоны, его соплеменники, причем в большинстве своем женщины, рыдающие, завывающие и не желающие обращать внимания на уговоры мечущихся следом за ними мужчин. То были вдовы и матери павших воинов. Хейзит без помощи притихшего в тени Гийса сообразил, как и почему все это произошло. Исли с повозками и ранеными вернулся в Вайла’тун. Сразу прошел слух о битве. Примчались те, чьи дети и мужья могли быть среди пострадавших. Не найдя любимых среди выживших, женщины не придумали ничего лучше, как прямо в ночь отправиться к карьеру. Успокаивающие их мужчины не были воинами из долгожданного подкрепления. Это были отцы и братья погибших. Теперь все они плакали, кричали друг на друга, пели заупокойные песни — одним словом, привлекали как можно больше внимания со стороны шеважа и новых врагов.

Хейзит заметил в мелькании факелов знакомую ладную фигурку. Ее он рассчитывал увидеть здесь меньше всего. Ругнувшись для порядка и пытаясь всячески скрыть охватившую его радость, вышел из укрытия и поймал девушку за тонкую руку.

— Тэвил, какого рожна ты тут потеряла?

Признав брата, Велла бросилась ему на шею, прижалась всем телом, но сразу же отпрянула, изловчилась и больно саданула кулачком под ребра.

— Почему ты не вернулся домой? А? Мать чуть с ума не сошла. Почему, я тебя спрашиваю? — Теперь она дубасила его в грудь обеими руками, судя по всему, и за себя, и за мать.

— Эй, эй, эй, сестричка! — Хейзит, виновато улыбаясь, даже отступил под ее напором. — Еще немного, и тебе все-таки придется меня хоронить.

В объятиях брата Велла наконец обмякла и прошептала:

— Мы очень испугались, что ты ранен. Ты цел?

— Я не ранен. — Он чмокнул ее в лоб и вдохнул чистый запах волос. — А теперь вытирай слезы и топай домой, красавица.

— Нет!

— У нас тут и в самом деле бывает опасно. Ну зачем вы все сюда понабежали? Ты же понимаешь, что сейчас я не могу вернуться. Как бы ни хотел. Мне нужно во что бы то ни стало довести до ума печь. Жаль, сейчас темно и ты не видишь, какая она получается.

— Утром покажешь…

— Велла!

— Да, Велла. — Она смерила его смеющимся сквозь слезы взглядом с головы до ног. — Ты ведь не хочешь, чтобы я одна ночью шла домой. Потому что больше никто обратно не пойдет. Посмотри, что творится.

Хейзиту не нужно было смотреть. Он слышал. И понимал, что сестра, разумеется, права. Если не себя, то ее он наверняка сможет защитить. Она у него единственная. И какая же красавица стала!

Велла взяла брата за руку.

— Давай уйдем отсюда. Мне больно за них. Вон женщина, видишь? Она всю дорогу надеялась, что найдет мужа живым и здоровым. А теперь рвет на себе волосы.

— Если и мне уготовано погибнуть, — сказал Хейзит, гладя сестру по волосам, — обещай, что ни ты, ни мать не будете так жутко голосить. Ты ведь понимаешь, что это бессмысленно. А если он еще слышит ее, то ему во много раз тяжелее покидать этот мир.

— Если тебя убьют, мы должны что, радоваться? — Она зло стряхнула его руку с головы.

— Уж лучше радоваться, чем горевать. Воины гибнут, защищая вас, и вовсе не хотят, чтобы вам их гибель причиняла еще больше мук. Последнее время я, как ты знаешь, много разговаривал с виггерами. Они не боятся смерти, они по-своему уважают, но не боятся Квалу. Наверное, им это понимание передается от тех, кто ушел туда, за Пограничье, откуда нет возврата. Думаю, что, если воин, вставая на этот путь, боится погибнуть, он плохой воин.