Игра в мечты - Евгений Титов

За короткое время моя страна быстро поделилась на тех, кто правит и живёт, как пожелает, и тех, кто подчиняется, выживает, как может и… молится на тех, кто ими правит. Впрочем, она всегда это умела ловко делать. Самое главное, чтобы царь-государь был свой, а не пришлый, со стороны. Времена варягов давно прошли.

Сил больше не было смотреть на всё это. Я твёрдо решил валить, пока не закрыли оставшиеся границы. Пропасть между ССР (Святой Светлой Русью – как теперь официально называлась страна, в которой я ещё в прошлом веке появился на свет) и остальным миром с каждым годом увеличивалась. Используя старые нелегальные связи, я мог ещё пробраться в свободную нейтральную Внутреннюю Монголию. Так что в отличие от Довлатова, которого вынудили уехать, я банально бежал. Словно заяц от половодья.

В жизни своей, кроме сумки с вещами на первое время, я ничем обременён не был. Два официальных брака детей мне не дали. Последний вообще продлился три часа двадцать с небольшим минут. Несколько гражданских разваливались подряд буквально через пару месяцев – никто со мной не смог ужиться, и я рос под солнышком, как лопух у забора, – одиноким и запылённым.

Самое заветное для отъезда уместилось на одном жёстком диске: любимые фильмы, песни, и книги, так как после отключения от глобальной сети качать было нечего и неоткуда, и, конечно, в первую очередь в надёжные цифровые папки упаковал я свои фото- и видеовоспоминания.

За день до отъезда я еще раз провёл инспекцию одинокого шкафа, сиротою примостившегося в углу комнаты. Часть бумажных книг я надёжно спрятал до лучших времён – закопал ночью в полиэтилене в песок за гаражами, а часть пришлось сдать, чтобы не вызвать подозрения, в Комитет по спасению сакральности при РЦПЦ для дальнейшего их уничтожения. На одной из полок, за нейтральными пока что книгами по строительству, садоводству, ремонту автомобилей и комиксами с Ильёй Муромцем, я нашёл фотоальбомчик под снимки 10 на 15. Присел перелистать и убедиться, что карточки я отсканировал, когда наткнулся на несколько мною позабытых.

Эти фото были с давней нашей поездки на зимнюю рыбалку, где-то в … годах прошлого века. Несколько дней были очень солнечными, и я пытался сделать портреты моих друзей сидящими над лунками на льду. Ребята стеснялись, придумывали себе серьёзные скучные лица, прямо как старички из политбюро на плакатах на демонстрациях моего детства. Когда я разложил снимки в ряд, то даже засмеялся.

Серьёзный, задумчивый взрослый Стас в пол-оборота смотрел куда-то вниз и в сторону, Бáдхи в вязаной детской шапке с ушками и пимпочкой, шуточной такой, – с ожиданием вниз и вбок, а суровый Вовка, покрыв голову капюшоном пуховика, с прищуром изучал лунку под собой. Ещё один снимок, которому остроумный Стас придумал очень точное и весёлое название: «Якут и чукча идут бить нерпу».

Вовка с Бадхи, раскосые и припухшие после вчерашнего, ослеплённые солнечным снегом, стоят у домика на фоне озера, бело-золотого безмолвия, видимо, переговариваются, совсем не позируют. Бадхи держит пешню, а Вовка – бур. Очень похоже! Им бы под ноги бросить пару морских котиков – не отличишь от настоящих северных аборигенов.

Я улыбнулся и достал последний снимок, где мы стоим все вместе на крыльце: я, Стас, Бадхи, Вовка и ещё один человек, самый высокий среди нас. Мы смеялись перед снимком долго. Вовка хохмил, Бадхи подключился, и в этот момент сработал затвор моего старого «Кэнона», стоящего на табурете в снегу, расписанном жёлтыми ночными узорами. Отличный живой снимок был бы, если бы у высокого вместо лица не оказалось белого засвеченного пятна, а Стас по привычке не отвернулся, будто его позвал кто-то неожиданно. Помню, что кадр я разглядывал на компе с максимальным увеличением, отдавал печатать в разные ателье и мастерские. Белое пятно не убиралось.

Я присел с альбомчиком на пластиковый ящик из-под водки «Хоть залейся!» и стал вспоминать, откуда этот человек вообще взялся, и как всё тогда было.

На ту рыбалку – на последний лёд – собирались мы как никогда долго. То у меня не получалось с отпуском, то Бадхи не на кого было оставить магазин, то у Вовки со Стасом появлялись, как осенние опята, какие-то тёрки по бизнесу. Уберут в одном углу – в другом вылезет. А весна началась ранняя и быстрая, как вёрткий окунь. Кажется, только недавно выпивали за милых дам, а уж через пару дней – апрель и асфальт сухой. На посту через Оку остановивший в три ночи нашу «девятку» гаишник, услышав в ответ, что едем на последний лёд на озеро Селигер, только что жезлом у виска не покрутил. На Оке лёд уже давно с хрустом сошёл, какая рыбалка? Вы что, ребята? А ну-ка, дыхните! Но мы твёрдо верили в то, что лёд на Селигере есть.

Малюсенький домик в одну комнату с печкой и тремя старыми продавленными диванами объегорили мы на компанию недавно. Числился он по документам как недостроенная баня. Зато хитрый мент, у которого мы домик купили, построился вплотную к озеру. Только узкая тропинка и лодочный сарай отделяли дом от края озера. Благодать! Зимой, то есть весной, мы ехали в домик впервые, веря, что печь не подведёт, лёд не треснет, рыба клюнет. Про рыбу не стоило даже беспокоиться, поскольку в Серпухове, на Вовкиной родине, должны мы были захватить пятым в машину одного волшебного человека, который обеспечит рыбалку на сто процентов. Нам с Бадхи, сидящим сзади, не особенно улыбалась эта новость. Было тесновато – меж нами стоял куль с картошкой, бур и мой рюкзак с вещами.

Узнать более подробно про того волшебного человека я стеснялся. С Вовкой знаком был мало. Я слегка опасался его жизненной напористости, природной бойкости, а Стас, который нас и познакомил, подрёмывал на переднем сидении. Бадхи через несколько километров всё же пригнулся к водительскому сидению и осторожно спросил у Вовки, скорость была непростая – сто тридцать «девятка» летела легко.

– Володь, а что это за человек?

– Да он, блин, ваще! Мне Седой рассказал. Ващеее! Он рыбу, это… как его, не приговаривает, а как в цирке, этот, ну, блин, выступает…

– Фокусник? – спросил я осторожно.

– Да, не! Этот… он ещё людей усыпляет, а они потом ходят, разговаривают, а остальные над ними угорают.

– Гипнотизёр, – понял Бадхи.

– Во! Седой говорит, рыбы нашаманил ему – ващеее!

– Много, да?

– Да, блин, ващее! Он, что там творил! Рыба на берег выскакивала. Мы его, значит, щас с собой выдёргиваем, и всё! Рыба наша полюбэ. Отлично, прекрасно, великолепно!

– Хорошо бы, – опасливо поддакнул Бадхи.

А я промолчал, несмотря на вколоченное жизнью и образованием сплошное советское материалистическое воспитание. Гипнотизировать рыбу? Ну-ну, удачи вам! Но перечить главному авторитету Серпухова и лично Вовки – легендарному Седому было бессмысленно, а может даже и опасно.

Для начала мы заехали к Вовке домой. Ночной, но бодрый Ефимыч, Вовкин отец, сам заядлый рыбак, вынес нам сумки с какими-то снастями и припасами, прищурил правый глаз и завистливо спросил:

– Ну, что, хэ, ребята? На рыбалку? Хэ! Удачи вам! Ни хвоста, ни чешуи!

Вовка хмуро огрызнулся:

– Да рыба будет стопудово! Мы по наводке Седого там ещё одного с собой берём, он рыбу нам это, загипнотизирует.

Ефимыч чуть не упал.

– Вова, на какую уху тебе нужен рыбный гипнотизёр, когда я тебя сам научил ловить? Бросай ты это дело! А главное, ребята, живите дружно! А рыба, хэ, рыба ещё наловится!

У дома гипнотизёра, на самой окраине города, где на весь квартал нервно, в страхе перед серпуховской шпаной дрожала одна единственная сорокавольтовая лампочка над вывеской «Опорный пункт милиции», нас никто не ждал. Мы простояли минут сорок. Номера квартиры Вовка не знал и нервничал, пожалуй, больше, чем мы, вместе взятые. Он поминутно рассматривал тёмные подъездные дыры с вывороченными дверьми, не решаясь заглянуть внутрь, повторяя:

– Блин, ну, где он, этот гадский гипнотизёр?

Мы выходили из машины несколько раз покурить. Бадхи пытался отвлечь Вовку разными житейскими вопросами. Стас был хмур и, кажется, ещё пьян после вчерашнего какого-то застолья, молчал, изображая абсолютно трезвого человека. Я тоже молчал, думая, как мы разместимся сзади и как впихнём вещи в багажник.

Когда я уже начал задрёмывать, из ближнего к нам подъезда в свет фар шагнул высокий мужчина, лет за сорок в серой кроличьей шапке с опущенными ушами, квадратных очках и зимнем драповом пальто с коричневым облезлым воротником. В руках он держал потрёпанный ранец времён Потёмкина и покорения Крыма. Ростом мужчина был под два метра. Мы переглянулись с Бадхи и вздохнули. Даже Вова удивился:

– Ну, йод те в рот!

Дядя Стёпа подошёл к машине с Вовкиной стороны, наклонился к открытому окошку и посмотрел на Вовку.

– А-а, назад давай, – оживился Вовка. Мужчина поглядел через окошко на нас с Бадхи и призадумался.

– Да ща всё уберём, – засуетился Вовка.

Начали разгружать из багажника вещи, чтобы ещё больше сжать несжимаемое, утрясти неутрясаемое. На асфальт полетели валенки, бахилы АЗК, пакеты с продуктами, прикорм, жерлицы, мешки со снастями, куль с картошкой, бур, пешня, рюкзаки. Мы начали заново всё укладывать, распихивать, утрясать. Багажник закрылся только тогда, когда я принял на коленки свой рюкзак, Бадхи зажал между коленями новенький рыжий бур, а к Стасу в ноги подсунули две банки с соленьями. Гипнотизёр торжественно держал перед собой свой драгоценный ранец. Мы двинулись в путь, неблизкий и опасный.