В чужом пиру - Виктория Волгина

– Кто музыку платит, тот девушку и танцует.

Здесь унижение не облекалось в слова.

Однажды утром, как частенько случалось, Лера не нашла Колю в постели. «Удрал к родителям», – поняла она. Подошла к их спальне и постучалась…

– Принесите сюда Колины вещи, – подала голос Жанна.

Ничего не подозревающая Лера с вещами заходит в спальню и видит совершенно голого Бориса на постели. Жанна прикрывается простынёй. Коля лежит между ними. Ошалевшая Лера бросает Жанне вещи и опрометью выскакивает из спальни. «Что это было?» – пульсирует в голове. И тут она вспоминает из литературы, как римские матроны ходили голыми перед рабами, не считая их за людей. Кровь бросается ей в лицо.

Порой Лера начинала ощущать себя пленницей сумасшедшего дома. «Как же мне здесь доработать год и остаться в живых?» – с ужасом думала она. Чтобы спастись, по утрам стала пить сразу несколько успокаивающих таблеток. Это позволяло как-то продержаться день.

А по ночам за неимением другого она читала и перечитывала залежавшегося на книжной полке Бориса «Алхимика» Коэльо. То время, от двенадцати до часа ночи, что она выделила себе для чтения, Лера всеми порами впитывала веру в себя и мудрое спокойствие героя, преодолевающего непреодолимое и неуклонно идущего по предназначенному пути. Вместе с транквилизаторами это помогало.

И погода сильно испытывала психику. Она устанавливалась точно в соответствии с Лериными переживаниями. После роскошной осени неожиданно, в ноябре, наступил краткий период сказочной красоты зимы, когда и весь посёлок казался совершенно сказочным. Крупный медленный снег кружил день и ночь над ним, засыпая ели, дворцы, усадьбы и дороги. Щедрая природа добавляла и добавляла к рукотворной красоте посёлка свои волшебные штрихи… Но скоро сказка сменилась мрачной, дождливой, бесснежной порой на три долгих зимних месяца. Мрак день за днём висел над головой, грязь день за днём хлюпала под ногами. И Лера всерьёз задумывалась о феномене взаимовлияния человека и природы, сомневаясь в первопричине: небеса сеют мрак в душе или душа отражает свой собственный мрак в небеса? Всю эту тёмную пору, крепко подорвавшую психическое здоровье обитателей дома, вынесла на себе Лера, каким-то чудом выжив и не сойдя с ума. Только в марте, перед самым её увольнением, солнце пробилось сквозь тучи…

Ощущение пребывания в сумасшедшем доме добавляли зарубежные родственники, приезжавшие погостить. Довелось-таки Лере познакомиться с чудо-родителями Жанны. Их увлечения на Рублёвке распределялись так: отец налегал на чай с коньяком и хвастал перед местными рабочими своей шикарной жизнью, а мать отлавливала слушателей для подробных рассказов о своей жизни с мужем, в том числе и сексуальной.

Вечер. В столовой почти вся семья и челядь. Размягчённый и расслабленный очередной порцией чая с коньяком, где количество чая было уже символическим, дедушка мечтательно говорит:

– Эх, Жанка, вот если бы Ангелинка всем давала, как ты…

Немая сцена. Жанна кидает мрачный взгляд на отца:

– Ну, напился…

Лера, уложив ребёнка спать, озираясь, спускается в цоколь гладить бельё. Но мать Жанны, наторевшая в выслеживании мужа, все-таки настигает Леру в гладильной. Тот час, что Лера гладит, проходит под эмоциональные жалобы бабушки на мужа. Шестидесятилетний супруг почему-то не хочет вести с ней бурную сексуальную жизнь, унижает и обижает её как женщину. Лера спасается от бабушки в душевой. Когда она в первом часу ночи поднимается по лестнице, ей встречается Жанна и испуганно спрашивает:

– Где же вы были?

– Гладила и мылась в душе.

– Ох, а я уже думала, что вас мама поймала…

Домочадцы уже научились спасаться бегством от многоречивой и чересчур откровенной дамы. Но новички, вроде Леры, попадались. Мама однажды часа два рассказывала восемнадцатилетнему сыну горничной Ларисы о своей сексуальной жизни с мужем. Словесное недержание изливалось на любого зазевавшегося.

Сопровождая как-то на прогулку Леру с Колей, бабушка стала жаловаться на опущение органов, потом сказала:

– Конечно, какое тут будет здоровье, таскаешь-таскаешь эту мебель…

Лера ей посочувствовала, решив про себя, что мать Жанны всю жизнь работала на мебельной фабрике. Пришлось ей потом удивиться, узнав, что мама никогда не работала, и это хобби довело её до такого состояния.

Погостив с месяц (естественно, за счёт рублёвских хозяев), родители потом неделю собирались в дорогу. За эту неделю дом претерпевал как бы очередное мамаево нашествие: сметалось всё, что можно было смести. Гора из шестнадцати чемоданов высилась в коридоре.

– Эти вещи мы привезли с собой, – объясняла Лере бабушка.

Лера только глаза опускала. Более нелепого объяснения она никогда не слышала. Странные путешествия вещей повторялось с каждым приездом. На помощь срочно вызывался из-за кордона племянник, и себе чемодана два набиравший, после чего кавалькада из четырёх машин (одна была Ларисиного мужа) отправлялась на вокзал. Там, после боя с проводницей, не пропускавшей пассажиров с таким багажом, родители отбывали. Им даже в голову не приходила та простая мысль, что они ставят под удар дочь и её благополучие. Владельцам рублёвского дома никак не могли нравиться истребительные набеги. Пока гостили приезжие, они не появлялись в доме. Борис так вообще исчезал и материализовался только с отъездом родителей жены. Жанна выражала опасение, что однажды муж вообще не сможет материализоваться.

Потом наезжала другая бригада (выражение Жанны) – сестра с мужем и дочерью. Терпение рублёвских владельцев к тому времени уже было сильно истощено. И однажды разразился сильный скандал. Муж сестры, простой работяга, подвыпив, вступил в спор с хозяином дома, рублёвским дедушкой. Уже одно это вызвало гнев хозяина. Но когда этот работяга сунулся ещё с какой-то критикой в адрес рублёвского клана, плотину прорвало:

– Ты кто такой?! Ты знаешь, что на Рублёвке живут только олигархи?! Вон отсюда, шваль, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Но потерявший рулевое управление неугодный родственник и не думал выметаться Он буянил и хамил. Тогда старый олигарх призвал на помощь молодого племянника. Парней еле растащили. Бедной Жанне пришлось срочно эвакуировать зятя в московскую квартиру. После скандала он в доме не показывался. Приезжала только сестра с дочерью.

Через месяц-полтора передышки появлялись опять родители. Отдыхали, ели – пили, много фотографировались на фоне рублёвских усадеб и наиболее живописных мест, чтоб на родине было чем похвастаться соседям.

– Жаль, что мой папа не дожил до этого времени, – сказала как-то Лере Жаннина мать, – вот бы он порадовался на Жанку, как она живёт с мамками да няньками, с прислугой…

К концу проживания гостей опять начиналось тайное опустошение рублёвских закромов.

Однажды совершенно случайно семейства олигархов и простолюдинов пересеклись. Москвичи и закордонцы вечером оказались за одним столом, и подвыпившая мама Жанны искренне сказала:

– Почаще приезжайте к нам.

Повисло молчание, после которого рублёвский дедушка встал, вышел в соседнюю комнату и там дал волю гневу:

– Она меня приглашает в мой собственный дом. Меня!! До каких пор!..

Жанна опять не знала, куда глаза девать. Сильно потом досталось маме от неё. Вообще относительно мамы и Ангелины Жанны держалась одной политики. Точно так же, как Ангелину, она унижала и открыто третировала мать, частенько срываясь при «общении» с ней на ненормативную лексику.

Жанна и Борис тоже были чудо-родителями. Но на несколько иной манер. Борис целые дни безвылазно проводил за компьютерными играми. Дети ходили вокруг него хороводом, залезали чуть ли не на голову – он ничего вокруг не замечал. Дети могли кричать ему в уши – он их не слышал. Лера вначале, по наивности, думала, что Борис за компьютером занят важным делом. Это в её глазах ещё как-то объясняло игнорирование внешнего мира. Она была поражена, когда увидела, чем на самом деле занят тридцатипятилетний многодетный отец с утра до ночи. Правда, изредка он приходил в себя и рассеянно целовал детей в макушки. Этим и ограничивалось всё его воспитание. Детей невозможно было увести от него. Лера мучилась уговорами, нервничала. Борис ухом не вёл и пальцем не шевелил, чтобы помочь. Дети вовсю пользовались «отсутствием» папы: не шли обедать, ужинать, мыть руки, прятались за папу и под папу. Чтобы сын от него отстал, Борис дал ему однажды играть старинный кинжал из ценной коллекции его отца с наставлением:

– Только не поломай.

Коля, конечно, его поломал, и Лера спрятала поломанную вещь в шкаф. О кинжале папа потом никогда не вспомнил.

Жанна тоже воспитывала своеобразно. Младшую девочку не замечала вовсе, а сына, спустившись из спальни к обеду, заключала в объятия:

– Какая толстая жопка, какой пузень, какие ляхи!

Следовали поцелуи во все места, после чего ребёнок отдавался няне. Такой приступ неясности мог напасть на неё во время обеда, ужина, занятий – и всё тогда у нянь шло насмарку. Ребёнок не хотел есть, не хотел заниматься, а бедная няня должна была выпрыгивать из себя, чтобы уговорить его на что-то.