Сам я родом из СССР. Воспоминания о себе любимом - Владимир Сергеевич Неробеев

дрожали, можно сказать тряслись, но создавалось впечатление, будто он старался аккуратно с листа пересыпать в волшебную шкатулку бисер, жемчуг и другие драгоценности. И как всегда, я оказался в дурацком положении: словно остолоп застыл на месте, но, а как нарушить эту сказочную идиллию?! Старичок услышал моё частое дыхание, повернулся ко мне и спросил:

–Что Вам, солдатик?

Я рассказал о цели своего прихода. Старичок оказался директором школы. Сам он преподавал историю.

–По поводу того, что тут учатся сверхсрочники и офицеры, а ты рядовой срочной службы, – проблем никаких не будет, – уверил меня Пётр Семёнович, – за партой все равны: и генерал, и рядовой. У нас почти вся футбольная команда СКА учится. Они военную форму в глаза не видели. Сидят наравне с офицерами. – Подытоживая разговор, директор сказал:

– Справочку об окончании девятого класса надо сдать нам. А ты будь любезен напиши заявление о переводе в школу и принеси три фотографии. Да, – спохватился Пётр Семёнович, – реши вопрос о посещаемости школы. Мы за этим следим очень строго.

Трудно было поверить божьему одуванчику, что он строг. «Да он муху не обидит» – подумалось мне, когда я радостный и довольный покидал Дом Офицеров. Бывают в жизни минуты, когда ты передвигаешься по земле не ногами, а словно крылья у тебя за плечами. Вот в таком приподнятом настроении я возвращался в часть, рассекая собой встречный ветер и чуть ли, не горланя «непобедимую и легендарную». Сзади услышал чей-то голос. Оглядываюсь: писарь Ротов чуть ли не бегом бежит мне вдогонку. В руках у него увесистая почтовая сумка. В обязанность писаря входила доставка корреспонденции из города в часть. Смешно сказать, «обязанность», да это награда всевышнего: каждый день свободно передвигаться по городу, среди гражданских лиц. Перед глазами проходит жизнь, о которой иные солдаты забыли уже и думать, – света божьего не видят, занятые ежедневной службой. «Баловень судьбы» так называли Ротова в части. Симпатичный высокий парень с северным акцентом с первого дня службы особенно не напрягался. Он держал себя как с солдатами, так и с офицерами одинаково независимо, ни с кем особенно не сближаясь. Но и не был заносчивым, знал себе меру.

–Ты как заводной, – тяжело дыша, проговорил Ротов, – замучался догонять. – Он ловко кинул сумку на правое плечо, спросил меня, – откуда путь держишь?

Я сказал ему.

–При мне сегодня Чистосердов заходил к Чибису. Тот разрешил посещать школу, а мне приказал оформить тебе ксиво. Вот такое, как у меня, – он достал из бокового кармана гимнастёрки запечатанный в прозрачный пластик бланк, где указаны дни и часы увольнения: ежедневно с восьми утра и до десяти вечера, – у тебя будет свободный выход по понедельникам, средам и пятницам с обеда до десяти вечера. Ещё одним «сачком» стало больше, – засмеялся Ротов. До конца службы эта кличка ко мне прилипла: иначе Ротов меня и не называл. И дураку понятно, что его душила «жаба», потому как я был «сачком» с большими привилегиями, чем у него: меня ждали поездки с ансамблем в части, расположенные рядом с Черным, Азовским и Каспийским морями. Но это будет несколько позже.

Как потом я убедился, моя учёба не шла в разрез с занятиями ансамбля. С хором готовили программу с утра и до обеда, а после тихого часа рекреацию клуба занимали танцоры. «Херовики», как шутя называли себя певцы, после обеда занимались хозяйственными делами, в крайнем случае, проводили в ленинской комнате политзанятия. Но это скорее всего для отвода глаз, ибо завистливые люди во все времена водились, и могли трепануть языком в ненужном месте, что ансамблисты сачкуют. А так замусоленная газета с докладом Хрущёва сиротливо валялась и пылилась на столе. С некоторых пор красным уголком (ленинской комнатой) пользовались солдаты строительной роты, жившие за деревянной перегородкой. Строители также как и мы относились к политзанятиям спустя рукава. Понятное дело, целый день вкалывай на ветру, в дождь и слякоть, а тут еще в свободное время слушай одну и туже дребедень. У них командиром роты был смешной дядька, капитан Озолин. Как-то он дежурил по части. Зашёл в столовую пробу снимать. А тут мимо, чуть не сбив его с ног, непочтительно прошмыгнул солдатик. Озолин остановил его и приказал привести себя в порядок. Солдат чего-то заартачился, мол, некогда. Озолин строго урезонил его, вызвав хохот по всей столовой:

–Ты посмотри, кто перед тобой стоит. Я же не чучело, я советский офицер.

А однажды в красном уголке произошло подобное. Мы совместно со строителями, коротая время, ждали ужина, и вроде бы как занимались политзанятиями. Капитан Озолин сидел за столом, составлял наряды, или готовил какие-то отчёты. Один солдат громко матернулся. Озолин, сильно грохнув кулаком по столу, сказал:

– Если ещё хоть раз услышу мат, как въебеню десять суток.

Оставлю это без комментариев.

Сколько таких чудаков было! Помню один старикашка посещал часть. Он утверждал, что на картине, где Ленин нёс бревно, вторым несущим был не кто иной, а он, старикашка. (Потом выяснялось, что по стране таких несущих уже перевалило за сотню). Ему приятно было общаться с молодёжью, а тем более в конце каждой встречи его кормили в солдатской столовой. И с таким аппетитом уплетал солдатскую пищу, что казалось, он явился с голодного края. Наверное, не случайно в конце каждой беседы он говорил солдатам:

– Старость приходит так незаметно, и так неожиданно обламывает вам крылья, что из бойцовского красавца-петуха вы превратитесь в ощипанную ворону, не умеющую да же сварить себе похлёбку. Готовьтесь к старости, молодые люди, она не за горами.

В другой части, поговаривают, объявлялся и такой старикашка: он утверждал, что был последним, кто видел Чапаева живым. Его просили рассказать, как это было.

–Ну, как было. Я залёг с пулемётом на крутом берегу Урала. Смотрю, на середине реки плывёт человек. Я дал очередь из пулемёта, и человека не стало. Потом мне сказали, то был Чапаев.

Этот случай, скорее всего, из тех анекдотов, которыми сыпал Мазурок. Кстати, как я только вошёл в казарму, он гоголем стал ходить вокруг меня:

–А я знаю кое-какие новости, – заискивающе смотрел мне в глаза Мазурок, хитро улыбаясь. Он дождался, когда мы остались наедине, и сообщил:

–Капитан Чистосердов говорил по телефону с генералом Прокошиным. Они хотят выбить в министерстве штатную единицу хормейстера и начальника ансамбля в одном лице. Тогда капитан Чистосердов останется только худруком. Тебя он прочит начальником и хормейстером.

Новость, прямо скажем, особо меня не зацепила. Возможно, в другое время я бы её воспринял с радостью, но сейчас моя голова была забита другими проблемами. И первая из них, – учёба в школе. Вот спросите меня, на кой чёрт она мне