Тайна опустевшего причала - Максим Шахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Меня зовут Галина…
Эстонка в ответ неуверенно улыбнулась и кивнула головкой:
– Очень приятно, а…
– …Вы – Эне. Эне Трийну. – Алексеева спокойно смотрела в глаза собеседницы.
– Мы знакомы? Простите, но я…
– Пожалуй, то, что я знаю ваши имя и фамилию, вовсе не свидетельствует о нашем знакомстве. Нет, мы никогда раньше не встречались…
Огромные глаза эстонки потемнели, а из голоса мгновенно исчезли нотки дружелюбия и вежливости:
– Тогда какого… почему…
«А мне вот такой ты нравишься гораздо больше!»– подумала Галя и спокойно закончила фразу:
– …хотя такая встреча могла произойти еще в конце апреля 2007 года.
Небольшой аккуратный ротик Трийну остался приоткрытым, тонкие брови сошлись к переносице, образовав две вертикальные складки на лбу.
«Думай, умница, думай. Вспоминай, – подбодрила ее про себя Алексеева. – Эти дни помнят не только в Таллине, и даже не в одной Эстонии».
В ночь на 27 апреля в Таллине, на холме Тынисмяги, по решению эстонских властей должен был состояться снос «Бронзового солдата» – памятника «Воину-освободителю Таллина от немецко-фашистских захватчиков» – и перезахоронение останков павших на воинское кладбище. Это решение спровоцировало трехдневные массовые беспорядки в столице и на северо-востоке Эстонии, в ходе которых один русский погиб, 160 человек получили ранения, а около 1,2 тысячи – арестованы.
Короткое раздумье завершилось прямым вопросом:
– Кто вы такая?!
– Я – одна из тех, кто до конца защищал честную память об освобождении вашего города!
Гюльчатай ничем не рисковала: она знала, что в защите Бронзового солдата активное участие принимал Тойво Круус, который во время тех беспорядков был задержан и вместе с другими арестованными двое суток содержался в D-терминале Таллинского морского порта. А кто же мог теперь вспомнить, была ли среди задержанных высокая темноволосая русская девушка по имени Галина?!
– А когда нас заперли в портовом терминале, я оказалась рядом с одним известным эстонским журналистом… – Галя замолчала и пристально посмотрела в бездонные синие глаза собеседницы.
За столом воцарилось молчание. Его прервала Эне, настороженно проговорив:
– Он ничего мне о вас не рассказывал.
«Правильно, девочка, молодец! Здраво сообразила, что не стоит тратить время на уточнение твоих связей с Круусом».
– Возможно, вы сами это объясните, когда я чуть-чуть расскажу о себе.
Подумав, эстонка кивнула.
– Я – сотрудник российского МИДа. Так, чуть выше рядового. Благодаря хорошему знанию нескольких языков командую небольшой группой переводчиков, а еще иногда дублирую секретаря-референта директора второго Европейского департамента, куда входят бывшие прибалтийские республики СССР, в том числе Эстония. В те дни делегация этого нашего департамента находилась в Таллине. В очередной раз скрупулезно согласовывали договор по Нарве-Ивангороду. Я была в составе делегации. Наверно, если я скажу, что случайно оказалась у Бронзового солдата, вы не поверите. – Алексеева усмехнулась. – И правильно. Впрочем, неважно, каким был мой интерес. Важно, что меня арестовали в числе других митингующих и вместе с ними заперли в портовом терминале. Вот там я и оказалась в одном из трех залов вместе с Тойво Круусом. До этого лично мы никогда не встречались, но с его публикациями, особенно по русскому вопросу в Эстонии, в департаменте были хорошо знакомы.
Гюльчатай перевела дух и отпила кофе. Эстонка слушала, не перебивая и не задавая никаких вопросов.
– В общем, за сутки заключения в кошмарных, надо сказать, условиях мы познакомились, много беседовали… а потом за мной пришли. Это наш директор надавил на все официальные рычаги. Как вы знаете, остальных начали отпускать только еще через сутки. Но тогда люди готовились к худшему. Я оказалась единственным шансом для Тойво как-то успокоить близких ему людей. Он очень коротко рассказал мне о вас, представив своей невестой, дал ваш телефон и адрес. Но заставил пообещать, что я найду вас и все расскажу, только если его судьба останется неизвестной через два дня. Вот, пожалуй, и все. Еще до истечения контрольного срока я узнала, что Тойво был освобожден. Так и не состоялась наша с вами, Эне, встреча.
В рассказе Алексеевой не было никаких натяжек, тем не менее она пристально следила за малейшими проявлениями реакций эстонки. Все вроде было в порядке. Теперь собеседница должна была задать логичный вопрос…
– Почему же вы опять очутились в Таллине и через столько времени решили встретиться со мной?
«Неглупые люди более предсказуемы, чем дураки…»
– Некоторые… э… материалы Крууса будут в ближайшее время опубликованы в российской прессе. Я привезла с собой их отредактированный вариант. – Заметив, что Трийну собирается возразить или что-то спросить, Гюльчатай опередила ее: – Нет-нет, это нельзя сделать через Интернет. Необходимо личное прочтение и удостоверение согласия на печать собственноручной подписью. Впрочем, Тойво был в курсе: не так давно мы связывались с ним по Скайпу. Вот так я оказалась здесь. И сразу неприятная неожиданность: мобильник Крууса не отвечает. Мало того, его квартира пустует уже несколько дней, я поинтересовалась у соседей. Даже в редакции не знают о возможном месте его пребывания! Впрочем, там, по-моему, никто не удивляется и не тревожится: такое поведение, как они говорят, в привычках Тойво.
Но я никак не могу заставить себя оставаться спокойной! Понимаете, эта публикация очень много значит для него, не мог Круус просто взять и уехать куда-нибудь или позабыть, перепутать… – Чуть виновато взглянув на собеседницу, Алексеева мастерски изобразила смущение, нерешительность и предельную откровенность. – Поверьте, мне непросто было решиться обратиться к вам! Одно дело тогда, в экстремальных условиях, а сейчас… да и времени уже достаточно много прошло. Но вы – единственный человек, который может помочь мне, если не найти Тойво, то хотя бы узнать, где он.
Эне Трийну продолжала смотреть в стол, ее тонкие пальцы машинально переставляли пустую фарфоровую чашечку по блюдцу: стук-стук, стук-стук… Наконец она вскинула свои пушистые ресницы:
– Знаете, я вам верю. Даже понимаю, как женщина, ваши колебания. В этом плане никаких неожиданностей за прошедшее время не случилось: мы по-прежнему близки с Тойво и действительно собираемся пожениться.
Эстонка замолчала. В ее глазах появились непонимание и тревога. Галя не торопила ее.
– У него такая работа, что мне часто приходится ждать. Я научилась. Даже волнуюсь гораздо меньше, чем раньше, когда он отсутствует по несколько дней. А во время тех волнений у «Бронзового солдата» вообще чуть с ума не сошла! Но теперь, пока… пока… вы не появились, у меня было спокойно на душе. А… сейчас вспоминаю его последние слова, и как-то тревожно становится… не по себе…
Она продолжала говорить, а в ухе Гюльчатай неожиданно ожил микроскопический динамик:
– Галка, я без предисловий. – Девушка сразу узнала голос Аракчеева. – За вами наблюдают! Я вижу и вас обеих, и этого человека. Да не крути ты головой! Он сидит на траве метрах в тридцати слева от крайних столиков…
Кафе, которое выбрала Эне, располагалось на краю городского парка. Своим фасадом оно выходило на короткую улочку Старого города и было «зимним», то есть в маленьком, но уютном помещении, размером со среднюю двухкомнатную квартиру, стояли шесть или семь столиков, которые в теплую погоду практически всегда пустовали. А его тыльная сторона представляла собой просто бетонированную площадку с небольшим тентом над барной стойкой, которая вдавалась прямо в зеленый газон парка. На ней и стояла дюжина столов под яркими разноцветными зонтиками. Было очень удобно отдыхать в непосредственной близости от подступающих чуть не вплотную высоких деревьев и наслаждаться ароматом цветущих парковых кустов.
Здесь, в Таллине, по европейскому подобию не создавали в городских скверах строго разграниченных пешеходных зон. Не вкапывали намертво уродливых скамеек и прекрасно обходились без всяких изгородей, поребриков, а также табличек с надписями типа «не сорить», «не курить», «мусор не бросать» и «по газонам не ходить!». Люди могли расположиться где угодно: под сенью деревьев или прямо на открытой травяной поляне, могли неспешно прогуливаться по едва обозначенным тропинкам, могли сидеть, лежать, даже спать (!) или прыгать, если душа того требовала. И, что удивительно, не было ни отвратительных мусорных куч, ни поломанных деревьев и вырванных кустов, не было повального пьянства!
– …с прижатым к уху мобильником. Теперь перебирается поближе. Похоже, его очень интересует ваш разговор, а мобильник – это закамуфлированная «подслушка». Он точно «вел» не тебя! Ты подошла сюда «чистой», гарантирую. Подожди, мне Снайп звонит!
Алексеева успела даже вставить несколько междометий в монолог Трийну, пока не услышала:
