Коллекция страхов прет-а-порте - Анна и Сергей Литвиновы

А папуля – обычно-то всегда защищал ее от нападок дружка – вдруг сорвался на визг:

– В п-погреб! Б-быстро! «К-клико», на втором с-стеллаже.

– Да подавись ты! – буркнула Сонька.

Пошла в погреб и по пути пожаловалась Маруське: «Шизанулся».

Шампанское нашлось там же, где папик и говорил, – на нижней полке. Соня, как полагается, поместила его в ведерко со льдом, подала хрустальные бокалы, порезала персики.

– О-открывай и р-разливай, – скомандовал папик.

Она повиновалась.

Плеснула Черкашину, Зырянину (мужики, джентльмены хреновы, требовали наливать им первыми). Потом хотела налить себе и Маруське – грех же какой-то – не пробованной ранее «Вдовы», тем более коллекционной, не испить, – да папик вдруг как завопит:

– А вам, мормышки, не положено! Продукт дорогой!

Сонька аж опешила – когда это папик для нее дорогих продуктов жалел?!

Зырянин, змей, ясное дело, поддакивает:

– Дело говоришь, Андрюша! И так на них тратимся… А ну, кыш, прошмандовки, отсюда!

Сонька с Маруськой и ушли. И, попивая на кухне не менее коллекционный «Хеннесси», дружно решили: обалдел Сонькин папик. Точно – шизанулся.

В этот вечер обошлось без стриптиза и даже без секса – возлияния джентльменов подкосили. Зырянин, охая, убрел в спальню – Черкашин же так и уснул в кресле возле потухшего камина и даже свою разлюбезную «Вдову» не допил.

А Сонька с Маруськой долго болтали в кухне и потом ушли спать в одну из гостевых комнат – почивать возле перегарных спутников не хотелось ни одной, ни другой.

…На следующий день девушки проснулись поздно, ближе к полудню. Побрели в кухню варить кофе. По пути заглянули в гостиную – Черкашин так и дрыхнет в кресле, как его вчера оставили, храп на весь особняк развел. Зырянина тоже не слышно – похоже, и он спит.

За окном сиял чудный, солнечный, без комаров, денек, и девушки решили позавтракать на черкашинском островке, «под сенью богини». Отволокли туда кофейник, и чашки, и круассаны, и свежую клубнику, и ликерчика маленькую бутылочку, кофе сдобрить. Сонька и сигареты прихватила – хотя папик всегда, если застигал ее за курением, закатывал страшенную ворчню.

Завтрак получился изумительным – хохотали, курили, прикармливали круассанными крошками черкашинскую гордость, золотых рыбок (те плавали в закольцованной речушке), а потом стряхивали на доверчивых земноводных сигаретный пепел.

Идиллию нарушил Черкашин. Девушки и не заметили, как он, небритый, бледный, глаза красные, подкрался к островку – даже сигареты не успели загасить и ликер не спрятали.

– Ну, ща начнется… – потерянно проворчала Маруська.

Но ругаться, вопреки ожиданиям, Черкашин не стал. Молча сел на свободный стул, жестом отказался от кофе, равнодушно взглянул на Соньку (она пыталась незаметно закопать каблуком в землю недокуренную сигарету). И тихо произнес:

– У Зырянина, похоже, инфаркт.

– Что?! – дружно выкрикнули Сонька с Маруськой.

– У Зырянина инфаркт, – тихо и отчетливо повторил Черкашин. И добавил: – Он умер.

– Так вот: Сонька ни капли не сомневалась, что Зырянин – не просто умер. Она была уверена: его отравил Черкашин, – закончила свой рассказ Лера. – Отравил – тем самым шампанским.

…Надя, Лера и журналист Полуянов по-прежнему сидели в кофейне.

Разговора с Черкашиным, на который так надеялся Дима, у него не вышло: беседовать казиношник не пожелал. Категорически. И уж тем более – отказался давать комментарии по поводу смерти своей подружки.

Так что Черкашин погрузился в свой «мерс» и поспешно стартанул прочь от «Континенталя», а журналист вернулся в кофейню, к своим дамам. Сообщил раздосадованно:

– Увы, пока мимо: послал меня Черкашин. – И тут же заверил: – ПОКА послал. Ну, ничего, зайдем позже. И – с другой стороны.

– А как он выглядит? – поинтересовалась Надя. – Страдает?..

– Глаза небось бегают? – подхватила Лерочка.

– Вид у него был, прямо скажем, ошарашенный, – покачал головой Полуянов. – Будто он только что, минуту назад, о Сониной смерти узнал. Или Черкашин – такой актер хороший?

– Актер, актер! – подхватила Лера. – Придуриваться, как никто, умеет. И вообще – сволочь.

А Надя добавила:

– Лера говорит, чтоб ты с Черкашиным осторожней был. Что он – убийца.

Дима, ясное дело, немедленно обратился в слух и потребовал «полной и дословной информации». Лера – продолжая гордиться, что вся компания «замкнута» на нее, – рассказала. Точно, почти слово в слово, передала Наде с Димой недавнюю Сонькину историю про Черкашина, его школьного друга Зырянина и его безвременную смерть.

– Минуточку, – озадаченно спросил Дима, когда Лера закончила. – А какие у Сони доказательства-то были? Что Зырянина этого – именно Черкашин отравил?

– Доказательств полно, – пожала плечами Лера. И начала перечислять: – Во-первых, он шампанское, «Вдову» эту, и сам не пил, и Соньке с Маруськой не дал. Получается, только Зырянин один его и лакал. И он же – и умер. В ту же ночь. Хотя здоров был, как семь быков.

Надя скептически улыбнулась, а Дима что-то черкнул в блокноте, но комментировать свои записи не стал.

– Потом, – продолжила Лера, – Сонька проверила: все бокалы из-под шампанского Черкашин сам вымыл, а остатки из бутылки вылил и саму бутылку лично на помойку отнес.

Встретила очередной, полный скепсиса, Надин взгляд и добавила:

– Хотя по хозяйству он никогда ничего не делал. Принципиально.

– Что еще? – спокойно поинтересовался Дима.

– Разве мало? – удивилась Лера. – По-моему, дураку ясно: в этой «Вдове» отрава и была.

– А какая официальная причина смерти? – строго спросила Надя.

– Ну, ясное дело – инфаркт, – презрительно дернула плечом Лера. – У Черкашина ж все схвачено: и менты свои, и доктора купленные.

– И все-таки, – не отставала Надя. – Когда Черкашин сообщил Соне и Марусе, что Зырянин мертв, – что было дальше? Приезжали милиция, «Скорая»?

– Да вроде Сонька говорила, кто-то приезжал, – промямлила Лера. – Но кто конкретно – не помню… Участковый, что ли, был, говорила…

Надя неожиданно предложила:

– А хочешь, Лерочка, анекдот?

Лера неуверенно улыбнулась – разве до анекдотов сейчас? Но все же кивнула:

– Давай.

– Оказывается, фотомодели бывают и умными, – с усмешкой произнесла Надя. – И умные фотомодели – фотографируются для обложек энциклопедий.

Признаться, Лера не поняла, что ей делать: смеяться или обижаться. И Дима, кстати, не улыбнулся – только хмыкнул, с укором взглянул на Надю и вернулся к прерванной беседе:

– Скажи, а участковый, который в особняк Черкашина приходил, – он с Соней разговаривал? – заинтересовался Дима.

– Ясное дело, – кивнула Лера.

– И она рассказала ему о своих подозрениях? – спросила Надя.

– Да что ж она – дура, что ли? – раскипятилась фотомодель. – Черкашин ей любовником был, а Зырянин этот кто?! К тому же она его сама не терпела. Так что умер – и умер, ей же лучше.

– И вот теперь убили ее… – задумчиво протянула Надя.

Лерины губы предательски дрогнули, глаза, словно готовясь к слезам, заблестели. Надя с Димой переглянулись – и, похоже, оба подумали: «Не такая уж она и железная, как хочет казаться…»

– Может быть, Соня решила шантажировать Черкашина? – предположил журналист. – Она ничего тебе об этом не говорила?

– Шантажировать? – непонимающе уставилась на журналиста Лера.

– Ну да, – кивнул Полуянов. И, боясь, что юная модель его не поняла, «разжевал»: – Ну, вроде: «Купи мне спортивную «бэху» – а я тогда насчет Зырянина молчать буду…»

– Ничего она такого мне не рассказывала, – покачала головой Лера. На минуту задумалась и прибавила: – Хотя хвасталась дня три назад, что скоро вроде разбогатеет. И на крутой тачке рассекать будет. Но она не про «бэху» говорила, а про джип. А я еще ей сказала – как рассекать-то, без прав?

– Вот оно как… – задумчиво протянул журналист. – Ну а Сонька не говорила тебе, как она разбогатеть-то собирается?

– Да я и не спрашивала, – смутилась Лера. – Сонька столько всего всегда болтала… Всякой ерунды…

– А зря, Лерочка, не спросила, – упрекнул Дима.

– Я теперь понимаю, – согласилась фотомодель.

Девушка погрустнела. Отодвинула чашечку с недопитым кофе и внезапно подумала: «Нет, ничего нет хорошего, когда ты – главный рассказчик. Дико утомляет!..»

И попросила:

– А пойдемте домой. – И призналась: – Устала я, как сволочь.

У Леры дома газет не выписывали.

Маманя говорила, что не хочет на них деньги переводить, да и врут они все. А новости можно по телевизору узнавать. «А что, по ящику не врут?» – однажды спросила у матери Лера. Голос ее при этом звучал саркастически. (Ей очень нравилось это слово – «саркастически». И другое, похожее, – «сардонически», хотя она не очень хорошо представляла, что оно значит. Однако, если б Лера могла, она бы со всеми разговаривала только саркастически и сардонически.) Но мать, например, ее саркастический тон не воспринимала, всегда беситься начинала, вот и в том разговоре ее отбрила: «По телевизору тоже врут, зато забесплатно».