Винтовая лестница - Константин Кедров

За этим послесловием полгода спустя последовала статья Сергея Чупринина в "Литературной газете" "Что за новизною?", а затем развернулась бурная дискуссия, не затихающая и по сей день. Заговор молчания вокруг поэзии Парщикова, Еременко и Жданова был наконец-то нарушен.

Брошена техника, люди - как на кукане, связаны температурой тел,

Но очнутся войска, доберись хоть один до двенадцатислойных стен идеального города, и выспись на чистом, и стань - херувим.

Новым зреньем обводит нас текст и от лиц наших неотделим.

(А. Парщиков)

Новый небесный град поэзии, воздвигнутый из сияющих слов и "двенадцатислойных стен", ещё не обжитой. Кому-то В нем неуютно, кто-то предпочитает четырехстенный четырехстопный ямб, о котором ещё Пушкин сказал: "Четырехстопный ямб мне надоел". Кто-то верит, что земля всего лишь кругла.

Кругла, красна лицом она,

Как эта глупая луна,

На этом глупом небосклоне.

Метаметафористы видят землю иначе.

Земля конусообразна

И поставлена на острие,

Острие скользит по змее,

Надежда напрасна.

Товарняки, словно скорость набирая,

На месте приплясывали в тупике,

А две молекулярных двойных спирали

В людей играли невдалеке.

(А. Парщиков)

Честно говоря, я понимаю, что все эти конусы, двойные спирали, восьмерки выворачивания уже примелькались в глазах читателя. Но это архетипы реальности мироздания. Интуитивное осмысление этого и привело меня к созданию неожиданного на первый взгляд текста:

Невеста, лохматая светом, невесомые лестницы скачут, она плавную дрожь удочеряет, она петли дверные вяжет, стругает свое отраженье, голос, сорванный с древа, держит горлом - вкушает либо белую плаху глотает, на червивом батуте пляшет, ширеет ширмой, мерцает медом под бедром топора ночного, она пальчики человечит, рубит скорбную скрипку, тонет в дыре деревянной.

Саркофаг, щебечущий вихрем, хор, бедреющий саркофагом, дивным ладаном захлебнется голодающий жернов "восемь", перемалывающий храмы.

Что ты, дочь, обнаженная, или ты ничья?

Или, звеня сосками, месит сирень турбобур непролазного света?

В холеный футляр двоебедрой секиры можно вкладывать только себя.

(К. К.)

Я писал это в 1978 году, когда не было теории Метаметафоры, но уже зарождалась Метаметафора.

Сразу же скажу, что мне как филологу трудно было бы отрешиться хотя и от подсознательного, но постоянно присутствующего культурного пласта древнерусской метафоры. Хочу сделать это очевидным для читателя. Речь, конечно идет не о творческом состязании с древними, а о некоей точке отсчета. Если взглянуть в такой перспективе, яснее становится, что "двоебедрая секира" - месяц умирающий и воскресающий; невеста, лохматая светом, - комета, она же звезда Венера и Богородица - "невеста не невестная". В поэтическом акафисте поется: "Радуйся, лестница от земли к небу", - вот почему "невесомые лестницы скачут". "Дыра деревянная" - в середине вывернутой скрипки Пикассо - черная дыра во вселенной; холеный футляр двоебедрой секиры - все мироздание; скрипка - образ вечной женственности, пляска на червивом батуте - попрание смерти. Вязать дверные петли можно только вывернув наизнанку "микромир" вязальных петель до "макромира" петель дверных. Сама дверь - тоже каноническое обращение к богородице - "небесная дверь".

Метаметафора не гомункулус, выращенный в лабораторной колбе. Вся теория метакода и Метаметафоры возникла из стихов, а не наоборот. В поэзии антропная космическая инверсия сама собой порождает метаметафорический взрыв. Трудно судить, насколько осуществилась моя мечта передать словами миг обретения космоса.

Сколько бы ни было лет вселенной, у человека времени больше.

Переполняют меня облака, а на заутрене звонких зорь синий журавлик и золотой дарят мне искренность и постоянство.

Сколько бы я ни прожил в этом мире, я проживу дольше, чем этот мир.

Вылепил телом я звездную глыбу, где шестеренки лучей тело мое высотой щекочут из золотого огня.

Обтекая галактику селезенкой, я улиткою звездною вполз в себя, медленно волоча за собой вихревую галактику, как ракушку.

Звездный мой дом опустел без меня...

(К. К.)

Нам кажется, что человек неизмеримо мал, если глядеть с высоты вселенной, а что если наоборот, как раз оттуда-то он и велик. Ведь знаем же мы, что одно и то же мгновение времени может растягиваться в бесконечность, если мчаться с релятивистской скоростью. Вся вселенная может сжаться в игольное ушко, а человек окажется при инверсии больше мироздания.

Метаметафора, конечно, условный термин - важны новые духовные реальности, обозначенные этим словом, открываемые современной физикой, космологией и... поэзией. Может быть, прежде всего поэзией.

Метаметафора как-то одновременно в разных точках Пространства возникла в поэзии.

Парщиков жил в Донецке, Иван Жданов в Барнауле, в сибирской деревне А. Еременко, а я преподавал в Москве. Есть какое-то информационное поле, связующее творческих единомышленников, незримое звездное братство. Не о нем ли думал Александр Еременко, когда с улыбкой писал:

Пролетишь, простой московский парень,

Полностью, как сука, просветленный.

На тебя посмотрят изумленно

Рамакришна, Кедров, и Гагарин...

Потому что в толчее дурацкой,

Там, где тень наводят на плетень,

На подвижной лестнице Блаватской

Я займу последнюю ступень.

Кали-Юга - это Центрифуга,

Потому что с круга не сойти.

Мы стоим, цепляясь друг за друга,

На отшибе Млечного Пути.

(В "Дне поэзии"-1983, где напечатано это стихотворение, "Кедров" заменили на "Келдыш", а "сука" на "Будда".)

В. Хлебников видел даже в числах "быстрого хохота зубы". В Метаметафоре не хохот, а некая обэриутская космическая самоирония. Однажды Альберт Эйнштейн сказал: "По-моему, математика - это простейший способ водить себя самого за нос". Любой поэт и читатель, лишенный чувства юмора, окажется таким незадачливым математиком.

Смеялся Осип Мандельштам, смеялся Хлебников, смеялись обэриуты. Метаметафора порой иронична.

Можно, конечно, вспомнить наши опыты в конце 70-х годов с двухмерным пространством, чтобы почувствовать новый ироничный облик метаметафоры в таком тексте Алексея Парщикова:

Когда я шел по каменному мосту,

Играя видением звездных воен,

Я вдруг почувствовал, что воздух

Стал шелестящ и многослоен...

В махровом рое умножения,

Где нету изначального нуля,

На Каменном мосту открылась точка зрения,

Откуда я шагнул в купюру "три рубля".

У нас есть интуиция - избыток Самих себя.

Астральный род фигур,