Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана - Азер Мамедзаде

Проект нового уложения, относящийся к материальному уголовному праву, «по содержанию своему, был сводом уложений современного ему действующего права (Уложения 1649 г., Воинских Артикулов, Морского Устава, сепаратных законов от 1648 по 1754 г.), дополненный некоторым количеством новых определений. В проекте 1754–1766 гг. преобладающим наказанием являлась смертная казнь, преимущественно в ее квалифицированных формах – сожжения, колесования, залития горла расплавленным металлом и даже разорвания пятью лошадьми и повешения за ребра. Последние два вида явились у нас вновь» (314, с. 151). Но этот проект Елизаветою не был утвержден, по причине слишком суровой системы кар. В 1744 г. было велено все дела о преступлениях, за которые положена смертная казнь, пересылать в Сенат. Исполнение смертных приговоров, таким образом, было предоставлено на Высочайшее усмотрение. С этого времени смертная казнь осталась только как исключение, вплоть до Свода Законов 1832 г. Другой особенностью Елизаветинского времени было смягчение наказаний по отношению к малолетним, виновным в тяжких преступлениях, к числу которых относилось и святотатство (260, с. 235–237).

Новая эпоха в истории изучаемого нами вопроса начинается с восшествия на престол Екатерины II (1762–1796 гг.). Выражением ее прогрессивных идей, усвоенных из западной уголовно-юридической доктрины XVIII в., был знаменитый Наказ, данный комиссии по составлению нового уложения. Этот Наказ не был памятником законодательным. «Я запретила на оный инако взирать, – пишет сама Екатерина, – как единственно он есть, т. е. правила, на которых основать можно мнение, но ни яко закон, и для того по делам не выписывать, яко закон, но мнение основать на оном дозволено» (190, с. 66–67). Но, несмотря на это, Наказ имел немалое значение и, несомненно, влиял на дух законодательства в России. На него иногда ссылались в судебных приговорах XVIII–XIX вв. (41, с. 249).

Русская императрица, последовательница идей трех великих мыслителей Запада – Монтескье, Беккариа и Вольтера, согласно с ними также рекомендует религиозную терпимость в своем Наказе. По ее мнению, было бы чрезвычайно вредным для спокойствия и безопасности подданных запрещать свободное отправление религии в государстве; нет лучшего средства обратить заблудших в истинное лоно церкви, как терпеть эти чуждые религии; преследование раздражает ум человека, терпимость, напротив, смягчает самые черствые сердца, покоряет самых упорных и уничтожает распри, столь вредные для спокойствия государства (21, с. 249–250).

Принцип веротерпимости Екатериной был провозглашен не раз. На практике осуществление этого принципа выразилось в даровании свободы богослужения всем католикам, протестантам и другим иноверцам, равно и в одинаковых с православной церковью, если только не больших, заботах о белорусской католической епархии. Она, впрочем, не разрешала пропаганды других вер между христианами, православными или не православными – все равно. Сферой, где принцип веротерпимости нашел себе новое приложение, было законодательство Екатерины II о расколе. Так, например, указом от 14 декабря 1762 г. разрешалось всем бежавшим за границу раскольникам возвратиться на родину с правом поселения на указанных местах Европейской России и Сибири. В 1763 г. все раскольники, с уничтожением раскольнической конторы, были подчинены общим присутственным местам. Понятие раскола стало суживаться. Манифестом 3 марта 1764 г. раскольники, не сторонящиеся православной церкви, уже не отлучались от входа церковного и не считались раскольниками, их не писали в двойной оклад. Позже раскольники были сравнены с православными в отбывании воинской повинности. Более строгие меры применялись только к самосжигателям и скопцам. Все отдельные мероприятия в отношении к расколу 60-х и 70-х годов заканчиваются знаменитым указом 20 июля 1782 г., которым Императрица упразднила двойной оклад в казну. Уничтожение двойного оклада выкидывало из всех ведомостей графу о раскольниках, и этот термин исчезал из разных юридических актов. Борьба с расколом была передана из сферы права в сферу свободного религиозного их увещания и в сферу образования. Но те надежды, которые Екатерина возлагала на просветительскую деятельность, специально в отношении к расколу, не оправдались, и раскол от ее терпимости не уменьшился, а даже, по словам современников, увеличивался.

С приходом к власти Екатерины II было издано 8 указов, касающихся вероисповедной политики государства. Из них 3 – об уклонении от исполнения постановлений церкви, 4 – о расколе и ереси, 1 – о волшебстве и суевериях. Позже 2 указа о расколе были изданы Павлом I (1796–1801 гг.).

Духовной власти по отношению к расколу приходилось вести себя осмотрительно и осторожно, и не только при Екатерине, но и при ее приемниках – Павле I и особенно Александре I, при котором для раскола наступает золотой век. В царствование Александра I (1801–1825 гг.) отношение к раскольникам стало особенно терпимым, что нашло отражение в церковно-дисциплинарной практике (260, с. 247–251).

Борьба за свободу вероисповедания, в сложившихся в России условиях, имела свои особенности: она велась под лозунгами нравственного возрождения христианства, освобождения церкви от мирских пут и была направлена на устранение союза православной церкви и государства.

Передовые мыслители России того времени, в отличие от представителей европейского свободомыслия и антиклерикализма, учитывая российскую специфику борьбы за демократические права и свободы, основное внимание уже обращали на правовые вопросы. С требованием обеспечения права на мировоззренческую свободу выступали М. В. Ломоносов и А. Д. Кантемир (197; 389).

В самом конце XVIII в. в памятнике русской общественной мысли «Благовесть исраилю российскому, т. е. приверженным к Богу староверам благочестивым», были выдвинуты требования полной веротерпимости, исключающей религиозные преследования и распри, прекращения гонений на староверов. Все духовные чины и монахи утрачивали, согласно предполагаемой реформе, право на получение жалованья и должны были жить своим трудом.

В XIX в. понимание свободы совести существенно дополнилось. В «Настольном словаре» видного общественного деятеля своего времени М. В. Петрашевского (1821–1866 гг.) отмечается, что веротерпимость – это низшая ступень свободы вероисповедания, которая признает гражданскую равноправность членов всех вероисповеданий (250, с. 227). Выдающийся русский ученый, криминалист А. Ф. Кистяковский говорил: «Веротерпимость есть требование разума, которое необходимо осуществить для спокойствия и безопасности государств. В больших государствах она необходима для стойкости правительства; при господстве веротерпимости, ему нечего опасаться, так как оно, способствуя спокойствию и умиротворению страстей, отнимает всякий предлог для недовольства. При преследовании религиозного разномыслия малые и отдельные силы соединяются и образуют опасную силу. При господстве же противоположного режима в стране, разделенной на великое число сект, ни одна не может претендовать на господство, и, следовательно, все пребывают в спокойствии. Люди, которые считают исповедуемую ими веру истинною, должны стоять за веротерпимость» (260, с. 280). А. Ф. Кистяковский призывал к проведению принципов веротерпимости, отказу от абсолютной ортодоксии и монопольного прозелитизма, породивших величайшие бедствия и религиозные войны в истории новых европейских народов.

В трудах русских юристов того времени М. А. Рейснера (1868–1928 гг.) и П. П. Пусторослева (1854 г.р.) вопрос о религиозной свободе ставится в связи с вопросом о задачах культурного и правового государства. По словам П. Пусторослева, культурное государство должно обеспечивать возможности удовлетворения религиозных потребностей граждан. Заботясь о благосостоянии своего народа в религиозном отношении, культурное государство обязано оказывать охрану религиозным чувствам и убеждениям своих граждан и даже обывателей, иностранцев. Отсюда и вытекает его важный долг охранения религии или веры. А так как верования людей различны, стеснения же верующего человека в его вере являются для него крайне тяжким гнетом, то у культурного государства появляется надобность давать охрану не одной религии или вере, а нескольким, т. е. держаться принципа веротерпимости или религиозной свободы. Однако принцип веротерпимости или религиозной свободы должен проводиться культурным государством не безгранично, а только относительно религий, совместимых с интересами народного благосостояния (260, с. 453–454). Почти такого же мнения придерживается другой защитник религиозной свободы, исследователь К. К. Арсеньев. В своей книге «Свобода совести и веротерпимость (1905 г.) он признает, что государство не может допустить свободного развития в своей среде вероучений, проповедующих нечто, противное вечному закону нравственности. По его мнению, такие вероучения, явно и несомненно, противные вечному закону нравственности, должны быть объектом государственных мероприятий (256, с. 2). Профессор Л. С. Белогриц-Котляревский также полагает, что вообще право религиозной свободы не может простираться за пределы ненарушимости общественного порядка и принципов морали, а проф. М. А. Рейснер в числе границ свободы исповедания указывает на недопустимость публичной проповеди атеизма и открытой безнравственности (256, с. 98).