Око за око - Мария Александрова

Ухватив Гришкиного коня за повод, он шепнул ему:

— Падай, — и сделал то же, что советовал другу.

Гришка послушался Ярослава. Пока странные разбойники были заняты тремя трупами казаками, оба друга не то вплавь, не то вброд, не то ползком по грязи достигли камышей. Забравшись вглубь, Ярыш грязной рукой прижал Отрепьева к земле. Тут же макушки камышей перестали шевелиться, и теперь даже при желании нельзя было понять, где находятся два беглеца.

Стуча зубами от холода, мокрые, продрогшие, Ярослав и Григорий не отрывали лиц от земли, боясь, что малейшее их движение может быть услышано. Однако все произошло совсем наоборот: как раз Гришка с Ярышем услышали «камышовых людей».

— Смотри-ка, — прозвучал чей-то грубый голос, — на том берегу еще два коня.

— Далеко они уйти не могли, — произнес кто-то другой.

— Бог с ними, два — не десять, — ответил первый.

Наверняка это еще не все. Поехали, а то провороним остальных, — приказным тоном добавил он, и Ярослав с Григорием услышали удаляющийся конский топот.

Вскоре все звуки затихли, и друзья наконец вздохнули с облегчением: на этот раз их шкуры остались целы.

Когда Ярослав окончательно продрог, он решил все-таки выбраться из камышей. Приказав Гришке на всякий случай молчать, он вышел к тому месту, где часть его отряда только что пыталась перейти реку. С удивлением старшина обнаружил, что «камышовые люди» убили троих его подчиненных вовсе не из корысти, иначе бы их кони сейчас так свободно не разгуливали прямо у реки.

Ярослав внимательно огляделся: взгляд уже едва различал на горизонте какие-то удаляющиеся черные точки; по всей видимости, это и были люди, от которых оба друга только что прятались.

— Гришка, выходи, — позвал Евсеев друга, поняв, что им уже ничего не угрожает. — Лови коня, — добавил он, как только из камышей высунулась рыжая голова Отрепьева, — отъедем подальше, обогреемся.

Думать о чем бы то ни было больше казаки были просто не в состоянии — все тело пронизывала омерзительная дрожь, а окоченевшие руки едва могли удерживать повод.

Осознание того, что же произошло на самом деле, пришло гораздо позже, после того, как оба друга обогрелись и высушили одежду. Когда Евсеев и Отрепьев уже были на гнедых, Ярослав развернул коня в ту сторону, где встретиться с казаками они уж точно не могли.

— Дождался, Гришка, — ответил он на удивленный взгляд друга, — теперь в войско мы уже не вернемся.

Не поднимая пыли, не оставляя за собой следов, по широкой дороге галопом уносились два всадника в новый, доселе неведомый им мир, и никто не мог поручиться, что он примет друзей с распростертыми объятиями…

Глава 13

Когда на горизонте наконец стали видны очертания какого-то поселения, Ярославу пришла в голову забавная мысль: каким-то странным образом все перемены в его жизни начинались на рассвете. С первыми лучами утреннего солнца обезглавили его семью. Углич Ярыш покинул, когда только начало светать. На заре он въехал в казацкий стан… Вот и сейчас, заметив, как незнакомый город словно утопает в лучах только-только появившегося солнца, Евсеев понял, что в этом городе с ним наверняка что-то случится. Неважно, плохое или хорошее, но непременно что-то важное.

— У-у-у-ф, — выдохнул Гришка. — Прибыли. Это и есть город Брагин, — важно добавил он.

Ярыш ничего не ответил — на него какой-то тяжелой грудой обрушились воспоминания. Позади уже были Гащи, где они с Гришкой начали учить польский язык. Делом это оказалось совсем не легким, особенно для Ярослава, который долго не мог научиться правильно произносить, не столь уж замысловатые звуки польского языка. У Гришки дела шли много лучше, и вскоре он уже спокойно изъяснялся на этом пшикающем языке, непривычном для Ярославова уха. Поэтому и вышло так, что спервоначалу, если нужно было о чем-то разговаривать с местными жителями, занимался этим Гришка, а Ярослав помалкивал, да запоминал словеса чужой речи.

Но, как говорится, вода камень точит. В конце концов и Ярыш научился польскому. После этого и жить на чужой стороне стало ему вдвое легче прежнего.

Побывали друзья и в Лодзи, и в других городах и селениях, а теперь вот въезжали в Брагин. В очередной раз Ярославу предстояло привыкать к новым людям, новой жизни, которая опять будет такой непривычной и непохожей на прежнюю…

Мысли сами собой перенесли его в город, где он родился и вырос, и Евсеев вновь ощутил тоску по Угличу и непреодолимое желание туда вернуться. До сих пор не мог забыть он того беззаботного времени, когда он жил под родным кровом и время от времени дурачился вместе с Димкой. А еще пришло ему в голову, что в Угличе наверняка про него уже все забыли. Зато как обрадовался бы Димка, появись Ярыш сейчас на пороге!

Искренняя благодарность своему другу постепенно сменилась горьким сожалением о том, что в родном городе у него остались не только друзья, но и враги, и сердце Ярослава постепенно наполнялось ядом ненависти. Вот бы сейчас оказаться в Угличе! Уж тогда бы он не растерялся…

«Я вернусь, обязательно вернусь в Углич», — в очередной раз сам себе пообещал Ярослав, хотя он прекрасно понимал, что сейчас не время отправляться в Углич — не голодранцем хотел Ярыш встретить единственного близкого человека, а потому он попытался болью отогнать тяжкие мысли. Евсеев поднял взгляд прямо на солнце — и действительно яркий блеск обжег глаза, на миг перед ними поплыли черные круги…

Все тяжкие думы Евсеева так бы и улетучились, если бы нечаянно он не опустил взор на свою руку. На еле уловимое мгновение вспыхнул добытый перстенек яркой багряной искоркой и погас, словно ничего и не было. Но на этот раз Ярослав не усомнился в том, что увидел: он уже давно знал, что перстенек не так прост, как кажется, и время от времени самоцвет выкидывает что-нибудь разэдакое.

Однако не по душе Ярославу были эти странности — ведь никто, кроме него, ничего особенного за перстеньком не замечал, и после очередного дива на Евсеева нападало редкой силы чувство ужаса.

— Ярыш, ты чего такой бледный? — вдруг раздался обеспокоенный Гришкин голос.

— Не, ничего, — успокоил Евсеев друга, а у самого так мурашки по спине и бегали, и только когда въехали в город, Ярославу полегчало.

Сравнивая Брагин с Угличем, Евсеев диву давался, как же не похож этот незнакомец на родной, милый его сердцу город.

В Угличе всегда ощущалась свобода, какой-то простор души.

Узкие улочки Брагина, заполоненные людьми, вызывали у Ярослава чувство духоты. Люди здесь постоянно сновали туда-сюда, каждый был занят своим делом, непременно кажущимся ему самым главным, и вся эта сутолока поначалу просто огорошила Ярослава.

Несмотря на то что Евсееву многое пришлось испытать с тех пор, как он покинул родной дом, все это время он не расставался с вольной жизнью и, даже находясь в подчинении, обладал той долей свободы, которая была ему необходима как воздух.

Теперь же, глядя на маленькие домики Брагина, казавшиеся сделанными не человеческими руками, а стараниями каких-то маленьких сказочных существ, Ярослав уже сейчас ощущал, как же ему будет неуютно среди всего этого шума, гама и тесноты. А кроме того, ему еще предстояло служить какому-нибудь лысому пану.

Углич больше всего поражал обилием великолепных церквей и церквушек, колокола каждой из которых по утру начинали трезвонить на свой лад, создавая тот неповторимый звук, от которого у Ярослава всегда замирало сердце. В Брагине, даже при всем желании, едва можно было насчитать церквей в пять раз меньше.

Даже те, которые были высокие, острыми шпилями уходящие в небо, несмотря на всю их своеобразную красоту, не вызывали у Ярыша никаких трепетных чувств. Кроме того, к огромному разочарованию Евсеева, здесь нельзя было услышать колокольного звона. Эта новость, можно сказать, убила Ярослава, и он понял, что Брагин ему решительно не нравится.

Зато Гришка чувствовал себя здесь как рыба в воде. Его ничто не смущало и не пугало. Казалось, он был рожден для этой суматошной городской жизни, для вечной борьбы за свое место под солнцем. Если поначалу Ярослав с недоверием относился к задумке Отрепьева, решив к нему присоединиться по большей части из-за того, что ему до смерти надоело казачить, то теперь, глядя на то, с какой легкостью Гришка ориентируется в совсем незнакомом ему городе, он наконец-то искренне поверил в Гришку.

Впервые проезжая по непривычным улицам, оглядывая незнакомых людей, Евсеев понял и еще одну простую вещь. Все, что предложил Отрепьев, это не его, Ярослава, судьба, все это — Гришкино поле, и вспахивать его тоже предстоит Гришке, и урожай с него тоже снимет Отрепьев.

Может быть, Ярослав сейчас бы развернулся и, будь что будет, отправился куда глаза глядят, а глядели они в Россию. Однако ему пришлось отказаться от этой мысли — Евсеев был скован по рукам и ногам когда-то данным Гришке словом. Да и, в конце концов, нужно же как-то обустраивать свою жизнь, а если Гришкин план удастся, у него будет возможность вернуться в Углич с гордо поднятой головой.