Страна Печалия - Софронов Вячеслав

Настоятель же чуть отодвинулся от него, словно и впрямь почувствовал жар, исходящий от протопопа, и довольно миролюбиво, не желая ссоры с ним, ответил:

—

Зачем мне их проверять, коль они с грамотами от патриаршего двора прибыли, где все расписано… Трудятся в отдельной келье с утра до позднего вечера, там и ночуют, туда же им и еду приносят. Так и владыке Симеону о том ведомо…

—

И что это за келья такая? Ответь мне, господин — с нажимом спросил Аввакум, грозя пальцем настоятелю. — Чего ж они от остальной братии отдельно живут и даже в храм на службу не показываются? Ой, чует мое сердце, нечистое дело ты затеял, и Господь покарает тебя за это, дай срок, придет и твой час…

Тут не выдержал пытавшийся до этого оставаться невозмутимым настоятель и зычно гаркнул:

—

Неча меня пужать, видали мы таких. Намедни приходили два старичка-странника, уж не знаю, откуда они о тех переписчиках узнали, но тоже грозились муками адовыми, которые ждут меня за то, что волю патриарха исполняю. А тут еще и ты, батюшка, вслед за ними вторишь. Сам видишь, каково мне, хоть глаза завязывай да беги отсюда на все четыре стороны…

—

Я бы, будь на твоем месте, так и сделал. Не простит Господь тебе богохульства этакого, как есть говорю, еще до смерти ждет тебя геенна огненная. Как в Псалтыри о том сказано: «Пред Ним идет огонь и вокруг попаляет врагов Его», — по памяти произнес Аввакум выдержку из девяносто шестого псалма.

От этих слов Анастасий неожиданно весь сжался и закрыл лицо руками.

—

Так и странники, что являлись, те же самые слова сказывали. Сговорились вы все, что ли? Погибели моей желаете? Я Божьих заветов не нарушаю, служу по совести, обо всех грехах своих духовнику исповедуюсь. А тут такое…

—

То, что каешься, то тебе зачтется, а вот писцов тех хотелось бы мне послушать, потолковать с ними по душам, а все их писульки жаркому огню предать…

—

И думать не смей, а то сейчас кликну пару иноков, что у ворот охрану несут, и велю тебя вон отсюда выпроводить. Ишь, каков, все бы сжигал, всех бы стращал, откуда только такие берутся. Говорили мне за тебя…

Но закончить фразу ему не дал молодой служка, что влетел в покои настоятеля без стука, и срывающимся голосом заголосил:

—

Беда, ваше преподобие!

—

Что такое случилось? — приподнялся со своего места Анастасий, который словно ждал нечто подобное и потому держался спокойно, не проявив ни малейшего беспокойства в ответ на крик служителя.

—

Убивают ключаря нашего! — смешно тараща глаза, отвечал тот, показывая двумя руками в сторону двери, которую он впопыхах забыл закрыть, и теперь помещение быстро наполнялось холодным воздухом.

Игумен спокойно подошел к двери, прикрыл ее, а потом, вернувшись на место, переспросил, не повышая голоса:

—

Отвечай спокойно: кто его убивает и за что?

—

Двое новых послушников ключаря нашего грозятся жизни лишить.

—

Как зовут?

—

Меня? — в недоумении переспросил не на шутку напуганный служитель. — Так вам то ведомо… А как тех двоих — не запомнил пока.

Недавно в монастырь пришли, вы, ваше преподобие, сами велели принять их. А оно вон что вышло. Беда! Беда! Сроду у нас такого не случалось, — затараторил тот.

— Понятно, — столь же спокойно ответил настоятель и набросил на плечи теплую накидку, подбитую бобровым мехом. — Пошли, по дороге расскажешь, что меж ними вышло.

Аввакум тоже двинулся следом, не желая оставаться в одиночестве, хотя его так и подмывало схватить листы, лежащие на столе настоятеля, и засунуть их в печь, а то и вовсе разодрать в клочки. Но он не привык совершать что-то за спиной пусть даже у своих недругов, не поставив их в известность. А с настоятелем он думал еще продолжить свой разговор.

* * *

Настоятель, сопровождаемый поднявшим тревогу молодым послушником, спешно шагал в сторону монастырских амбаров, откуда слышались зычные крики и куда уже по одному стекалась вся местная братия, прослышав о случившемся.

—

За что они его? — уже на ходу поинтересовался Анастасий у служки.

—

За вино его лупят.

—

Это за какую такую вину? — не понял тот.

—

Да не за вину, а за вино, что он им не дал, — отвечал едва поспевающий за ним служка. — Никакого удержа против них нет, а я ввязываться в драку побоялся. Они ведь оба могучие мужики, кого хочешь укатают, как-никак ратную службу много лет несли.

—

Знаю я их повадки, давно ждал, чего они еще вытворят. Вот и дождался…

Следом за ними шагал и Аввакум, не зная еще, из-за чего разгорелась ссора, но, как обычно, готовый вступить в спор, а если нужно, то и применить против своих противников силу. По молодости ему не раз приходилось в праздники участвовать в кулачных боях, когда их улица шла стенкой на парней с другой улицы, и, сойдясь, они нещадно тузили друг дружку сколько было сил. Аввакум в таких стычках рассчитывал не столько на силу, которая мало помогала против троих или пятерых дюжих парней, сколько на смекалку и выдержку, чем и пользовался в полной мере.

Его как поповского сына, человека иного склада, редко кто принимал всерьез, отмахиваясь, словно от назойливой мухи, мол, куда тебе, поповичу, с нами, мужиками, силой меряться, отойди в сторонку. И это больше всего злило и заводило Аввакума. Потому, оказавшись в гуще схватки, где на него мало кто обращал внимание, он старался побольнее поддать, садануть ближайшего к нему парня. И когда удар его достигал цели и тот, кому удар доставался, болезненно морщился, поводил глазами вокруг, ища своего обидчика, Аввакум успевал нырнуть меж дерущимися и оказаться вдалеке от здоровущего кулака разъяренного парня. За это его бивали, и не раз, но уже после самой схватки, а при случайной встрече.

Но обычно оказавшиеся поблизости дюжие мужики, а то и случайные бабы отгоняли затаившего обиду парня, и Аввакум поспешно исчезал с места расправы. Но случалось, что перепадало ему по первое число, что называется, досыта, и потом долго он ходил по деревне, светясь синяками и ссадинами, вызывая усмешки среди односельчан, считавших, что не грех и поповских детей слегка поучить уму-разуму, дабы знали и помнили место свое и не особо возносились перед простыми мужиками, чьими трудами и горбом все они покуда живут.

Однако и после этого тщедушному поповичу не жилось спокойно, и как только случался очередной праздник, заканчивавшийся по давней традиции всеобщей потасовкой, то Аввакум, сколько ни крепился, а не мог удержать себя в стороне от разгоревшейся потехи и нырял в толпу, где его черная, доставшаяся от отца овечьей шерсти шапка мелькала то в одном, то другом конце гомонящей толпы. Степенные же мужики, стоящие в сторонке и со смехом глядевшие на праздничную потеху, видя это, лишь покручивали головами со словами: «Ну, попович-то наш не иначе как своей смертью не помрет. И в кого он такой неугомонный уродился?»

Тем временем Анастасий вместе с молодым послушником, а вслед за ними и Аввакум обогнули угол церкви, прошли мимо длинной поленницы колотых дров и вышли к монастырской ограде, где и находились хозяйственные амбары и погреба, в которых хранились съестные припасы и вино для причастия. Там их глазам предстала живописная картина, совершенно не свойственная быту тихих монастырских затворников.

Прижатый к стене ключарь отбивался невесть как подвернувшейся ему под руку метлой от двух дюжих мужиков, в которых лишь по длинным подрясникам можно было признать людей духовного звания. Один из них был тот самый охранник, что накануне вечером стоял на монастырских воротах, сейчас же он ловко уворачивался от тычков метлы, подступая все ближе к проявлявшему чудеса ловкости ключарю.

Второй из нападавших особо не спешил, ожидая, когда товарищ его лишит их противника единственного оружия защиты. Был он более приземист и необычайно широк в плечах, имел длинные висячие усы при чисто выбритом подбородке и узкие с прищуром глаза, что выдавали в нем уроженца бескрайних степей, человека, привыкшего большую часть жизни проводить в седле, и совсем непонятно, каким ветром занесло его сюда, в глухой сибирский монастырь. Оба они чем-то неуловимо походили один на другого неспешностью движений, мягкой, кошачьей походкой и внутренней уверенностью в собственные силы и умение добиваться своего. Увидев приближающегося настоятеля и Аввакума, широкоплечий послушник недобро оскалился и ни с того ни с сего подмигнул Аввакуму.