Белые камни - Николай Вагнер

— Вот, — сказал Леонидов, — станет Алексей военным инженером, и будет у Ирины поклонник офицер! Неизвестно только, кем станет моя красавица.

— Какой поклонник, — возразила Ирина, — если Алешка моложе меня на целых полтора года?

— Это ужасно! — согласился Леонидов. — Ты лучше посмотри налево. Это и есть та самая река, о которой я тебе рассказывал. Только там, где ты будешь отдыхать, она разливается в настоящее море. Доживем до понедельника, и ты увидишь эти сказочные места.

По немалому пути от города до Белых камней Магда промчалась в лодке на самой высокой скорости, не замечая сочных красок леса, лугов, неба. Она не заглядывалась, по обыкновению, на зеркальный разлив реки с розовато-зелеными и оранжево-фиолетовыми разводами близ берегов. Магда видела, ощущала всю эту красоту вокруг себя, но не дивилась, ей, как обычно. Она думала о Владиславе.

«Что теперь будет? — терзалась Магда. — Что?! Все это — вольные разливы реки, крутые мрачноватые и пологие веселые берега, высокое голубое небо — останется, на все это по-прежнему будут смотреть люди, а он — нет!? Все в природе, в жизни будет продолжаться без него!?»

Взгляду Магды открылся обрывистый, замшелый внизу, возле воды, утес. Среди низкорослого кудрявого кустарника видны свежевыбеленные створы. Однако и без них этот скалистый выступ служит для речников маяком. На него держат курс грузовые и пассажирские суда. А дальше, за утесом, простирается величавый залив. Крутизна вечнозеленых гор и отражение обрывистых зеленых берегов в спокойной воде придают ему торжественность.

Утес остался позади, и тотчас показались островерхие крыши дач, которые как бы взбирались на левобережную гору. Выше других стоял рубленный из ели дом Плетнева. Магда слышала о нем много всяких разговоров, ходил даже слух, что он лечит безнадежно больных людей каким-то африканским бальзамом. За эту спасительную ниточку и уцепилась Магда и, хотя знала Плетнева только в лицо, решила теперь с помощью Леонидова разыскать его.

Магде не терпелось скорее увидеть доктора. Едва лодка приткнулась к мосткам, Магда набросила цепь на вросшую в прибрежный песок корягу и устремилась по узкой тропинке вверх. Дом вблизи показался огромным. Бревна в стенах — каждое в полтора обхвата. Выступавшая далеко вперед веранда держалась на плахах из распиленных вдоль кондовых елей. Магда обошла вокруг дома, постучала во все двери, но никто не отозвался ей.

Ничего не оставалось, как снова прыгнуть в лодку и гнать ее по заливу в поисках Плетнева и Леонидова. Магда то и дело меняла направление, надеясь найти доктора еще до заката солнца. Наконец она увидела продолговатую, как пирога, черную лодку возле низкого лугового берега, от которого начиналось Егорово поле. Сначала она приметила голубоватый дымок костерка, около которого сгорбились две человеческие фигуры, а затем уж моторку Плетнева. Подобных лодок никто здесь больше не держал. Она была единственной. Ее Плетнев построил собственноручно.

Неприятным для Магды было это место, и не только потому, что она знала печальную легенду о том, как задрал медведь бакенщика Егора, жившего здесь до войны. Мрачные воспоминания вызывал этот берег и в связи с Владиславом. Здесь два года назад навалилась на него ватага пьяных парней, и несмотря на то, что Владислав стойко и мужественно дрался против пятерых сразу, они все-таки сумели сбить его с ног и нанесли ему страшные побои.

Когда Магда сбросила газ и направила лодку к берегу, солнце скрылось за острыми вершинами елей, обрамлявших скошенный щетинистый луг. Вокруг было пустынно, только у костерка мирно вели беседу двое людей. Стояла тишина. Как в Подмосковье, слышалось кваканье лягушек, притаившихся где-то в зеленой прибрежной топи.

Усталой походкой Магда побрела к костерку. Она узнала Леонидова и сразу почувствовала облегчение. В его присутствии говорить с Плетневым было проще.

— Ого! — воскликнул Леонидов. — Здесь, кажется, водятся русалки?

— Сколько угодно, — согласилась Магда, однако дальше поддержать разговор в шутливом тоне не смогла. — Я, собственно, к вам, — обратилась она к Плетневу. — Мы, к сожалению, не знакомы, но вы, наверное, знаете меня. Так же, как и я вас… Наша дача по дороге в залив, у самого леса. Помните, такой небольшой домик с красной крышей?

— Помню, — как показалось Магде, недоброжелательно ответил Плетнев. — Что привело вас ко мне?

— Я бы хотела поговорить о моем брате. С ним очень плохо.

— Так говорите. Нам никто не мешает. На Евгения Семеновича можете не обращать внимания. К тому же вы, кажется, знакомы.

— То есть как это не обращать внимания? — вмешался Леонидов. — Знакомы, знакомы и, кажется, уже тысячу лет. Однако представлюсь еще раз!

Он выпрямился, склонил голову и произнес:

— Евгений Леонидов. Родом из Москвы. Сюда прибыл по оказии. Тут километрах в пяти отдыхает моя принцесса. Я имею в виду известную вам мою дочь. В роскошном лагере. Вы знаете, с трудом получил путевку. Вот, помог Аркадий Анатольевич. Оказывается, не все можно организовать в Москве, а кое-что только на Урале. Да и людей таких, — Леонидов внимательно заглянул в глаза Магды, — в Москве тоже не встретишь. Вы так не считаете?

Магда поняла, что Леонидов пытается отвлечь ее. Он действительно доброжелательный и понимающий человек.

— Так чем я могу быть полезен? — вновь спросил Плетнев. — Впрочем, пора ехать.

— Вообще-то свежевато, — согласился Леонидов. — Вы тут секретничайте, а я тем временем потушу костер.

Тяжело ступая огромными башмаками, Леонидов пошел к плетневской лодке, взял из нее полиэтиленовое ведерко, зачерпнул воды и не спеша направился к дымящему костру.

Магда заговорила быстро, стараясь, однако, четко формулировать мысли. Плетнев слушал внимательно, но в то же время ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял. Магде даже показалось, он ждал, когда, наконец, она объяснит суть болезни Владислава и умолкнет. И вот она закончила свой рассказ, а Плетнев как будто и не услышал ничего особенного, стоял в той же позе, глядя на воду, и молчал.

— Так чего же вы от меня хотите? — спросил он как раз в тот момент, когда к ним подошел Леонидов.

— Ну, может быть, есть какие-нибудь средства?.. — потерянно спросила она.

— Во-первых, у меня другой профиль. Вам было бы лучше обратиться к специалисту. Во-вторых, насколько я понимаю, в этом случае применять уже ничего нельзя. Конечно, если диагноз точен, — добавил он.

— Но, может быть, имеется в природе мало кому известное растение? Какая-нибудь травка?..

Плетнев снисходительно улыбнулся, потом разжал тонкие, но чуть припухшие губы, как у музыканта, только что оторвавшегося от трубы. Не глядя в глаза, он повторил:

— Все эти травки — для успокоения родственников. И потом — я уже сказал: обратитесь к специалисту.

— Ох уж эти мне разговоры о специалистах! — вмешался Леонидов. — Насколько я понимаю, речь идет о специалисте-враче? А как это в стародавние времена уездный лекарь справлялся со всеми болезнями один? И ни к каким специалистам не отсылал, в смысле анализов не любопытствовал…

— Так ведь то в стародавние времена, — с прежней невозмутимой улыбкой ответил Плетнев. — Однако идемте, уже поздно. — И, глянув на опечаленную вконец Магду, продолжил: — Дорогой поговорим. — Он же предложил Магде занять место в его лодке, а вторую лодку взять на буксир.

Так они и поступили. Плетнев вывел обе лодки на открытую воду, оттолкнулся при помощи шеста и сел за руль. Затем уточнил у Магды, не собиралась ли она сегодня в город, и, получив отрицательный ответ, круто повернул в сторону моря. Плетнев решил до наступления темноты пересечь безбрежный простор и показать Евгению Леонидову, что стало с его любимыми Белыми камнями.

Леонидов понял, куда ведет лодку Плетнев. Он поднял воротник куртки, чуть сжался — и от холода, и от того, что старался унять охватившее его волнение. Оно началось еще там, на берегу, когда возникла тревога за необыкновенно милую ему Магду, и вот теперь усилилось. Здесь он не был года три, но всегда помнил об этом раздолье, часто переносился сюда мысленно, и прежде всего к излюбленному месту — к Белым камням.

Ему казалось, что он помнил весь этот белый, как снег, отвесный берег — каждый выступ на нем, каждый распадок.

Торжественно, словно гордясь своей статью и могучей силой, вековые сосны держали высоко в небе на прямых оранжевых стволах кудрявые ярко-зеленые кроны. Иные сосны как бы оступились на крутом берегу и потому просели ближе к воде, цепляясь корнями за расщелины в камнях. Но все они жили — и сосны, и березы, и липы, и стройные легкомысленные елочки, что беззаботно хороводили над бездной, поднимаясь к самой голубизне неба и опускаясь к темной воде; все они украшали своей торжествующей зеленой жизнью мертвые скалы, повидавшие, пока они тут стоят, смену и многих веков, и многих жизней вот таких же сосен, елей, лип и берез. Скалы видели всё, деревья — очень многое, но куда меньше, чем скалы; а что успел он, Леонидов? И что успеет?..