Неизвестность - Алексей Слаповский

Я опять возразил, что русские еще хлеще и дурее, потому что мы преследуем и уничтожаем сами себя. Он сказал, что это сложный вопрос, потому что ценой уничтожения многих из самих себя мы сохраняем государство. Это историческая парадоксальность, в которой он сам еще не разобрался.

Тут я ему высказал свою мысль насчет женщин и их жестокой роли, вспомнив про женскую банду, и как они убивали направо и налево. Т.Н. сказал: «Недаром есть пословица, что у бабы волос долог, а ум короток. Ваше замечание верное, женщина, когда еще люди жили в пещерах, думала только про то, как накормить своих детей, а у чужих могла вырвать изо рта кусок, а то их и убить, чему случаи были и у нас, в жуткие голодные годы, когда, мне рассказывали, одна женщина убила даже не чужих, а своего собственного ребенка и сварила его, чтобы накормить остальных. Поэтому женщин нельзя допускать к решению важных вопросов и к власти. Только тогда, когда они достигнут нормального исторического развития и будут спокойны за своих детей».

Но все равно, сказал Т.Н., дело идет к тому, что дураки долго будут нами править. Конечно, самые хитрые из них. Кое-чего нахватавшиеся, но при этом необразованные, ограниченные, костные, самолюбивые карьеристы. Когда всех умников повыбьют, масса из себя выдвинет людей, равных себе. А такие люди никогда не поведут вперед, только куда-нибудь вбок, в сторону или вовсе назад. Потому что хитрый дурак хорошо понимает свою выгоду, а на общую ему наплевать. И потому еще, что масса не хочет вперед, она, как только становится сытой, тут же хочет навсегда остановиться.

Он много еще говорил о разных вещах, о книгах. Советовал, что почитать. Там была библиотека, ее собирал замначлагеря Гинкель, человек с образованием и, говорили, писал стихи. Гинкель узнал, что я читаю Пушкина, Толстого, Гоголя, Горького и других, удивился, сначала смеялся, потом поговорил со мной и тоже советовал, что читать. Дал рассказ Чехова «Новая дача». Велел читать при себе вслух. Он сидел и выпивал, а я читал. Дочитал, он спросил мое мнение. Я сказал, что это про то, как люди не понимают друг друга. А он закричал, что это про ленивых и тупых крестьян, которых силой надо тащить в новую жизнь, потому что сами они ее не хотят. «Жили мы без моста! – он кричал. – Это и есть вся ваша философия! Жили без моста – и проживем! Нет, друзья, не проживем! Мост не только вам, всем нужен! И мы его построим! Вместе с вами! А кто не хочет – заставим! А кто будет мешать – сбросим в воду!» Я сказал: «А если сначала объяснить крестьянину, зачем мост, а уж потом заставлять? А еще лучше – попросить». Он засмеялся и сказал, что мировой капитал не дает нам времени на объяснения.

Так мы и говорили, с ним и Т.Н., а потом Гинкеля куда-то перевели, меня тоже отправили на поселение, а потом разрешили вернуться домой в Покровск, который теперь Энгельс.

Тут я должен сказать огромное спасибо Берндту Адамовичу, Марии Фридриховне и Имме, которые сберегли, кормили и воспитывали моих детей. Им помогали и Кессенихи, но у них меньше возможностей. Хотя я сейчас живу у них, и мы вместе вспоминаем их дочь, а мою любимую жену Валечку.

Чем дальше от даты ее смерти, тем больше я ее вспоминаю и тоскую.

Берндт Адамович взял меня на работу. В силу моей теперь беспартийности и отбывшего срока доверили сначала только быть вахтером. Но потом поставили на выдачу в инструменталку. Это не такая простая работа. На каждый инструмент, на пилы, ключи, напильники и, тем более, фрезы и резцы есть нормы службы, я должен был записывать, кто заменял раньше, эти записи представлял начальству, оно объявляло выговоры и накладывало штрафы, а рабочие сердились на меня и называли вредителем. Берндт Адамович сказал не обращать внимания, но мне было обидней, чем в лагере. Там я ощущал, что надо мной надругиваются чужие, а тут ведь все свои.

В августе позвали и сказали, что мне, как человеку, который работал с крестьянами по их организации и знает немецкий язык (я его усовершенствовал в лагере, потому что Гинкель тоже отлично знал немецкий и любил со мной говорить по-немецки), доверяют поехать с заготовками вместе с группой товарищей. Учитывая отвратительное снабжение города продуктами. Это несчастная правда. Берндт Адамович рассказал мне потихоньку, что в Энгельсе в 33-м году умерло много людей от голода[22]. Меня это очень удивило. Хотя мы и сейчас живем очень и очень трудно, но все-таки без смертельного голода.

Я отказывался, я помнил слова Н.Т. о том, чтобы не участвовать там, где гнут людей. Но мой отказ не приняли и стали вспоминать мое недавнее прошлое. И я поехал.

Я давно не был в селе. Когда мы приехали, я понял, что многое изменилось. Люди жили не очень хорошо, хотя уже в колхозах. Были видны следы голода – и в Варенбурге, и в Лаубе[23]. Началась заготовка. Я понял, что опять вместо предложения крестьянам чего-то взамен хлеба идут разговоры про обязательства, невыполненные налоги и т.п. Предлагают и деньги, и какие-то товары, но денег мало, а товары по страшным ценам. От переживаний и мыслей я заболел какой-то лихорадкой. Трясло, будто у меня инфекция. Другие боялись заразиться и отправили меня в Покровск. Там я сразу выздоровел, но в село уже больше не посылали.

И что бы ни было, у меня сейчас есть вера, что прошедшие страшные годы никогда не повторятся.

Запись без даты

1_Инструменты: 1. Личное пользование. Прикрепленные (то, что нужно каждый день). С пометками. (Долгосрочные – молотки, напильники, др.) 2. Рабочее место – твое предприятие. Книгу Журавлева по рационализации[24] рекомендовать и давать всем. Попросить Чибрякова, чтобы выделил машинистку перепечатать хотя бы 4–5 экз. 3. Выработку фрез, резцов и др. согласовать не по времени, а по выполненному объему работ.

2_Закрепить слесарные столы. Ящики с ключами для инструментов. Все ненужное в инструменталку.

3_Субботник – уборка и мытье окон.

4_Поговорить со всеми.

16 ноября 1935 г.

Не могу дотерпеть до конца года, нарушаю традицию.

Я стал рационализатором, хотя все началось в рабочем порядке и без всякого геройства. Я заметил, что некоторые меняют инструменты то и дело, а другие заходят редко. Слесарь Кузьмичев Иван Никифорович приходил только за сложными метизами. И давал всегда ударную выработку. Я пошел посмотреть, как он работает. Увидел, что он себе склепал железный ящик и там хранит свои инструменты. И никому их не дает, за что над ним некоторые смеются. А еще он после работы наводит порядок, все протирает и раскладывает по своим местам. Я с ним побеседовал, и он сказал, что все зависит не от того, кто как старается, а кто держит все в порядке. Сергей Журин, например, молодой, горячий, не без головы, но посмотри, как он работает. У него возле стола целый склад, он полчаса ищет инструменты или бегает к другим. А потом грызет метал чуть не зубами, мрет за работой – а толку?

Ну, и так далее.

Я рассказал об этом Берндту Адамовичу. Он согласился и дал мне книжку Журавлева, которая просто открыла мне глаза. И другие книги про организацию производства.

И я придумал: хватит инструментам долгого пользования гулять по цехам. Необходимый набор должен быть у каждого свой. С личным клеймом на рукоятке. В строгом порядке на своем месте. И вообще навести порядок, в том числе давно пора помыть окна (у Журавлева про это говорится как про очень важное дело). Берндт Адамович не сразу согласился из-за срочной работы, но потом провели субботник, потом начали наводить порядок на рабочих местах, я начертил и везде повесил памятки. Через месяц мы дали план по ремонтам метизов на 120%. По подвижному составу станет ясно в конце года, но сроки уже снижаются. Берндт Адамович даже не поверил, что из-за таких пустяков все так перевернулось. Он дал мне должность мастера по рационализации рабочих мест.

И началась, скажу без ложной скромности, какая-то совсем новая производственная жизнь. Мы давали план, сверх плана, встречные обязательства, мы вышли на первые места в социалистическом соревновании по отрасли. Мне дали две грамоты и поощрение, а потом квартиру в две комнаты с отдельной кухней, где мы теперь живем с Володей, Катей и Степанидой, но она пока приходящая у меня. Она стесняется детей, что с этим сделаешь.

На фоне этих успехов меня выдвинули на осенний слет стахановцев, передовиков и рационализаторов отрасли в Москве.

Вопрос был не простой, учитывая мою биографию. Рассматривали на уровне автономного ЦК. И там один сказал, не знаю его фамилии, но влиятельный, что Сталин предостерег против огульности и массовости. Что после убийства Кирова разоблачили много врагов наверху, но обратили внимание, что ошибки низовых граждан, особенно из промышленной области, нужно уметь прощать, если они встали на путь исправления.

И под этой маркой прокатила моя кандидатура, я оказался в Москве, причем не в простой день, а 7 ноября. То есть с 4 по 6 был слет, где сам тов. Каганович вручил мне грамоту НКПС, а 7 нам разрешили прийти на Красную площадь и постоять возле Мавзолея. Я хотел бы соврать, но не умею, я не видел Сталина, мы стояли сбоку, далеко от трибуны. Но на меня произвело впечатление не это, а то, что я видел. Тысячи людей и массы мощной военной техники. И все это под музыку. Были моменты, когда я просто содрогался от сознания величия СССР и от того, что я являюсь частью народа. Будто я увидел цель, которую раньше не видел. И которую олицетворила для меня демонстрация. И я кричал ура так громко, что сорвал голос. Будто с ума сошел от радости.