Шелк и тайны - Мэри Патни

Она была потрясена и чуть испугана. Наконец-то до нее дошло, почему молоденьких девушек всегда опекали дуэньи. Ведь страсть подобна дикому, неистовому зверю! Никогда раньше ей не приходилось испытывать ничего подобного. Но несмотря ни на что, в этой новой для нее стране она безоговорочно доверяла Россу.

Потом надолго повисла тишина, прерываемая лишь гудением пчел, пением птиц, напоминавшим игру на флейте, и мягким шорохом листьев, трепетавших в аромате лаванды. Дыхание Росса постепенно восстановилось, объятия стали нежнее, не такими сокрушительными. И наконец он пробормотал:

— Джулиет!

Она открыла глаза, и Росс неуверенно коснулся рукой ее щеки. Влажные золотистые прядки волос прилипли к его лбу.

— Я думаю, нам надо пожениться, — хрипло произнес он. — И чем раньше, тем лучше.

— Да, Росс, — кротко согласилась она.

Вот так оно все и было. У них не было помолвки с предложением руки и сердца, а была лишь абсолютная убежденность, что они принадлежат друг другу, как две половинки яблока.

Когда влюбленные объявили о своем намерении, над головами их разразилась буря. Однако Росс скоро должен был достичь совершеннолетия, поэтому он не нуждался в разрешении родителей. Кроме того, в день своего рождения, в двадцать один год, он вступал в законные права владения собственностью и смог бы обеспечить свою жену скромным достатком, даже если бы отец отказал ему.

Поскольку отец Джулиет умер, ей требовалось лишь разрешение леди Камерон, и та, не раздумывая, согласилась, хотя герцог убеждал ее попридержать свой пыл. Наконец, покорившись неизбежному, родители Росса уступили и милостиво приняли его женитьбу.

С тех пор, независимо от обстоятельств, запах лаванды неизменно переносил Джулиет в тот самый день, когда она впервые познала страсть и высшее наслаждение.

В смятении она оторвалась от шелкового платья и возвратилась к реальности. «Теперь я не греюсь под лучами английского летнего солнца, но вздрагиваю от закатной прохлады персидской весны. Через несколько минут мне придется предстать перед единственным человеком, которого я любила, перед человеком, у которого есть все основания презирать меня».

Она с трудом поднялась и встряхнула голубое шелковое платье. Удивительно, но оно совершенно не измялось. Несмотря на роскошную ткань и яркие краски, сам фасон был простой, невызывающий. В сундуке же хранились женская сорочка и нижняя юбка. Джулиет вынула их и торопливо оделась, ибо и так уже потеряла немало времени, предаваясь воспоминаниям. Потом она мягко зачесала волосы назад, на уши и заколола их в виде короны, оставив отдельные локоны ниспадать на плечи.

Сняв простую золотую цепочку и кулон, которые были неуместны сегодня, женщина придирчиво посмотрела на себя в зеркало. После долгих лет ношения свободной одежды с высоким воротом в этом облегающем платье она чувствовала себя как бы выставленной напоказ, особенно оттого, что одежда стесняла ее в груди. Грудь Джулиет несколько увеличилась за это время, но в остальном фигура ее сохранила стройность и гибкость семнадцатилетней девушки. Из-за облегающего фасона вырез платья, по английским стандартам, был бы вполне скромным, но Джулиет он показался несколько дерзким, а такой эффект для нее был совершенно нежелателен.

Поразмыслив с минуту, она вспомнила о богато расшитой кашемировой шали, которую ей когда-то подарил некий гость в ответ на ее радушие. Обернув шаль вокруг плеч, она снова внимательно посмотрела на себя в зеркало. Сумрачно-голубой с серым цвета шали прекрасно гармонировали с платьем и в то же время делали его много скромнее. К несчастью, теперь она стала выглядеть респектабельной чуть ли не до безвкусия, и это тоже было плохо. «Я же не английская гувернантка, а эксцентричный главнокомандующий персидской усадьбой. И я не желаю предстать перед мужем, как робкая птичка-крапивник, а не то он подумает, что я умоляю его одобрить мой туалет».

Этому наряду требовались варварские туркменские украшения. У Джулиет такие как раз нашлись. За долгие годы эти всевозможные украшения ей надарили благодарные путники. Правда, до сих пор она их не носила. Тщательно поразмыслив, она решила надеть сверкающие, с массой подвесок серьги, которые доходили ей почти до плеч, и подходящее ожерелье, дополнившее ее декольте. Серебряные ожерелье и серьги были покрыты золотом. Для оживления в них вставили не правильной формы бусинки из сердолика и бирюзы.

Вновь вдохнув аромат лаванды, она отыскала небольшую баночку розовой помады и подкрасила губы; щеки же ее были и без румян прекрасного цвета.

А вот и последний штрих, местного происхождения. Во всех пустынных землях Африки и Азии мужчины и женщины, особенно женщины, подкрашивали веки косметическим препаратом из сурьмы и масла. Его называли то краской для век, то сурьмой, а научились готовить еще в Древнем Египте, не только чтобы успокаивать глаза, но и предохранять их от солнечных лучей. «Краска к тому же выглядит весьма броско, и это станет прекрасным дополнением к моему костюму». Джулиет взяла немного сурьмы и легкими прикосновениями косметической палочки аккуратно нанесла на веки.

Вот теперь она собой довольна: есть в ней что-то от Востока и от Запада и, конечно же, никакого вызова. В то же самое время в ее облике не осталось ничего от безнадежно плоских мужских форм.

Наконец Джулиет направилась на встречу с мужем.

Глава 4

Спустя час после заката вежливый молодой человек, мягко ступая, проводил Росса туда, где ему предстояло обедать с Джулиет. Освещенная лампой комната напоминала кабинет, который на время превратили в западноевропейскую гостиную. Согласно восточному обычаю обедают, сидя на полу или на подушках вокруг низенького столика, однако в этой комнате находился деревянный стол, покрытый льняной скатертью и заставленный тарелками и серебряными столовыми приборами в европейском стиле.

Слуга поклонился и оставил Росса одного. Тот не возражал, ибо обстановка показалась ему любопытной: она отчетливо напоминала его собственный не слишком аккуратный кабинет дома в Англии.

Помимо обычных произведений гончарного искусства и статуэток, в кабинете хранились книги и свитки не менее чем на шести языках, европейских и восточных. Некоторые из азиатских текстов оказались столь необычными, что разбудили в его сердце страсть ученого. Он мимоходом задал себе вопрос: а не одолжит ли ему случаем Джулиет эти книги или не позволит остаться на столько, чтобы он смог сам перевести их? Потом он вспомнил о своей миссии и укротил свой пыл: «Прежде чем просить одолжить эти книги, надо для начала вернуться живым из Бухары».