Лабиринт Данимиры (СИ) - Бариста Агата

Я опомнилась.

— Простите. Мы не должны были вмешивать вас в свои отношения. Мы уже уходим. Эти фотографии я покупаю, но пусть они пока побудут у вас. Только не показывайте их никому…  это очень опасно.

Я отсчитала деньги и положила их на стол. По моему разумению, заплачено было с лихвой. На деле, снимки оставались здесь на вечное хранение, я не собиралась их забирать. Как говорится, у каждого есть друг, способный испортить фотографию.

Из дома Абрикосовых мы с Кайлеаном вышли, не глядя друг на друга. И шагали молча, пока вдалеке не показалась вывеска «Кофейного рая»». Тут я была вынуждена нарушить молчание.

— Почти на месте. Вон, видишь, круглая вывеска, где крыльцо и навес с коваными завитушками? Мне, наверное, ближе подходить нельзя. Я тебя здесь, в скверике подожду.

Он кивнул и решительно пошёл вперёд, даже не оглянувшись и не сказав ни словечка. Я присела на скамейку и, нахохлившись, смотрела ему вслед.

Злится.

А вдруг что-то произойдёт?

А вдруг он не вернётся?

… И как это у меня получается? Я ведь хотела поддерживать его и всячески выказывать свою благодарность, а потом взяла и нашипела. В который раз я напомнила себе, что будь Кайлеан хоть трижды тёмным магом, не стоило пользоваться его помощью, одновременно пиная за несоответствующий высоким идеалам моральный облик. И кто знает, до какой степени практическими были его знания о сладком вкусе предательства…  Не надо было заводиться, но я автоматически примерила ситуацию на себя и мгновенно потеряла самообладание. От одного только предположения, что со мной снова могут поступить бесчестно, страх выморозил душу.

Ещё меня неприятно задело упоминание об увлечении Мортеном. Мне было стыдно вспоминать, какой я была доверчивой.

Где-то я Кайлеана понимала — сама старалась не задумываться о личной жизни Его Высочества. А когда всё же задумывалась, испытывала море неприятных эмоций…  но, по крайней мере, не высказывалась вслух…  или высказывалась?

Уже на крыльце он всё-таки бросил взгляд в мою сторону, я прочувствованно выдохнула — всё-таки посмотрел! Откинувшись на спинку скамейки, я прикрыла глаза.

Мысли закрутились водоворотом.

… Что ждёт меня в Оленегорске? Где мама с папой? Не может быть, чтобы с ними случилось что-то страшное…  папа умный, он наверняка придумал что-то, чтобы им с мамой не причинили вреда…  Лишь бы нам встретиться, а там всё будет в порядке…  А когда всё будет в порядке, настанет пора расставания с Кайлеаном. Он вернётся в свой мир, я останусь здесь…  когда через год я вернусь за Снежинкой — не встретит ли меня полноправный король вместо младшего принца…  король со своей королевой…  Как я смогу отпустить его, отдать другой?

… И уже не первый раз в моей голове возник вопрос — правда ли, что лучше жалеть о том, что сделала, чем о том, что не сделала? Может, позволить себе короткое счастье, впоследствии заплатив за него сполна? Будет что вспомнить в одинокой старости…  старость моя будет, конечно же, одинокой, потому что…  потому что «никто не сравнится с Матильдой моей» и всё такое…

Из лирического настроя меня вывело звучное напоминание от бабочек в животе, что любовь любовью, а обед желательно получать по расписанию.

Кайлеан отсутствовал около часа и я, устав следить за входом, пропустила момент, когда он покинул кафе.

Бесшумно возникнув рядом, он протянул стакан с горячим кофе и знакомый коричневый бумажный пакет с круглым логотипом «Кофейного рая».

— Пирожки, — сказал Кайлеан и скучным голосом добавил: — Отравленные, разумеется.

Я было с живостью сунулась в пакет, но тут замерла и воззрилась на Кайлеана снизу вверх.

— Из моих же рук…  — Кайлеан Георгиевич пристально созерцал вдали нечто примечательное. — Какими они ещё могут быть…

Сказать, что его голос источал сарказм, значит, ничего не сказать. Сарказм бил фонтаном вверх и, возможно, на данный момент являлся самым высоким фонтаном в Европе.

Я достала пирожок, осмотрела и с удовольствием откусила приличный кусок.

— Ничего-ничего, — бодро произнесла я с набитым ртом. — Пирожок из твоих рук…  м-м-м…  мням-муам…  это так приятно. Приятней может быть только…  моам-муам…  пирожок из рук Мортена…  — Я проглотила, вновь откусила и энергично зажевала. — Я же до сих пор по нему сохну…  по мнению некоторых.

Кайлеан Георгиевич сразу вышел из образа кроткого страдальца и гневно сверкнул очами:

— Некоторые ничего подобного не говорили!

— Прямо не говорили. Но намекали.

— Не намекали.

— Да? А к чему тогда были эти расспросы — чувствовала я что-то к Мортену, не чувствовала?..

Он помолчал, затем нехотя сказал:

— Само вырвалось. Просто представил…

— Богатое воображение, понимаю. У самой такое.

Потом я выпала из дискуссии, воздавая должное пирожкам и кофе. Кайлеан молча сидел рядом, упершись взглядом в двух потёртого вида мужичков, расположившихся напротив. Я жевала, отхлёбывала живительную жидкость и тоже наблюдала за происходящим. На скамье стояла шахматная доска, но в древнюю игру была внесена чисто питерская поправка — как только кто-то из игроков «съедал» фигуру, извлекалась фляга и шахматисты поочерёдно прикладывались к ней.

Прикончив пирожки и допив кофе, я умиротворённо вздохнула, обхватила кайлеанову руку, пристроила голову ему на плечо и пробормотала:

— Они милые, правда? Алкоголики, наверное, но всё равно милые.

Кайлеан Георгиевич покосился и произнёс с оттенком недоумения:

— Так тебя что, просто накормить надо было?

Я загадочно улыбнулась.

— Иногда это срабатывает и с девушками. Ну, что там рассказал Роберт Ашотович?

— Как и предполагалось, твой бывший работодатель — эмигрант из Аннмории. Запирался, конечно, вначале, но я быстро добился откровенности.

— … Немножко надавили харизмой, а, Ваше Высочество?

— Пришлось. Поначалу трактирщик решил со мной в игры играть, но быстро уяснил, что делать этого не стоит. Он сбежал сюда много лет назад по причинам, вдаваться в которые я не стал. Главное, он склонился перед волей Карагиллейна — фамильное сходство существенно упростило дальнейшую беседу.

Кайлеан полез в карман, достал ключи и покачал ими. Брелок с зигзагом «Опеля» и подвеска — деревянная обезьянка, прикрывшая ладошками глаза, — были мне знакомы.

— Роберт Ашотович оторвал от сердца любимое авто? — приподняла брови я. — Представляю себе его скорбь. Но жертва не имела смысла: у нас обоих нет ни прав, ни паспортов. Нельзя так рисковать. Не уверена на сто процентов, что сможем откупиться, если дорожная полиция нас остановит…  мало ли как сложится.

— Машина заговорена от внимания полиции, такие чары обычно накладывают на транспорт спецслужб. Из уклончивого сопения твоего работодателя я узнал, что списанный автомобиль ему продал сотрудник подобной структуры — тем самым существенно уменьшив пропасть между смелыми желаниями и официальным заработком.

— Надо же…  а я-то удивлялась…  Роберт Ашотович знает толк в дорогих вещах, а машина у него невзрачная, старой модели, да ещё и обшарпанная какая-то…  одна радость, что немецкая. Сколько помню, он всё время что-то в ней менял — то тормозные диски, то свечи, то провода…  а кузов, по-моему, просто рассыпался в труху. Вечно он его подмазывал и подкрашивал.

— Трактирщик не преминул сообщить, что за эту обезьянку, — Кайлеан ещё раз покачал связкой, — заплатил столько, будто её выточили из цельного алмаза. Чары, правда, настроены на источник силы, расположенный в центре города. Как подальше отъедем — начнут ослабевать, но к тому времени как развеются окончательно, мы успеем беспрепятственно добраться до нужного места.

— Раз никто не остановит, давай я сяду за руль, а ты отдохнёшь. — Я с готовностью встала.

— Поведу я. — Кайлеан тоже встал. — Ты будешь штурманом. И ещё…  Задавая вопросы, я вынужденно обнаружил свой интерес к Мортену. Как выяснилось, он регулярно заглядывает на твою бывшую работу…  завсегдатай, можно сказать.