«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

— Демократия! — закричал Фарриш. — Вы просто помешались на этой демократии! Вам непременно надо все перевернуть вверх дном! А какой у вас есть практический опыт? Я бывал на заседаниях торговой палаты! Я знаю все насущные проблемы! По-вашему, все немцы сволочи и ни одному из них нельзя доверять. Но я должен управлять районом, исходя из своих реальных возможностей. Пусть каждый знает свое место и делает то, что ему велят! Остальное я беру на себя!

— Что ж, — вздохнул Девитт, — видно, придется мне говорить до конца.

Фарриш сердито фыркнул.

— Генерал! Живя в опрятных, чистеньких драгунских казармах, в своей уютной, чистенькой квартире, вы прикрывали гнойник коррупции, который сейчас вскрылся у вас на глазах, а вы этого не видите! Вы ничего не видите и не замечаете, потому что вы блаженно почили на лаврах своих побед, забывая, что военная победа — не цель сама по себе, а только средство к достижению цели. Впрочем, может быть, вы и не забыли. Но только у вас своя цель: взобраться выше, стать сенатором или губернатором своего штата, а может быть, даже и президентом — а это не та цель, о которой нужно помнить.

— Коррупция! — прохрипел Фарриш.

— Да, коррупция! Вы помните Метц? Помните, как ваши солдаты гибли оттого, что вашим бензином торговали на улицах Парижа? Так вот, это пустяки по сравнению с тем, что творится здесь.

— Потрудитесь подтвердить свои слова фактами!

Фарриш был потрясен. Одно дело критика, но совсем другое — такое прямое обвинение!

В сущности, они с Девиттом никогда не сходились во взглядах там, где речь шла о чем-либо серьезном. Он выигрывал бои вопреки мнению Девитта. И с каких это пор считается преступным заниматься политической деятельностью? А что, если у Девитта найдутся подтверждающие факты?

— Ну что же вы? — вызывающе крикнул Фарриш. — Факты! Факты!

Девитт, не торопясь, пересказал ему содержание и результаты допроса Марианны Зекендорф. Он описал — по заметкам Троя — очную ставку Марианны с профессором, затем, уже по стенограмме Абрамеску, — появление Памелы, вспышку Марианны, взаимные обвинения и разоблачения…

— Вот вам факты, генерал. Неизвестный нацист в замке Ринтелен, вся вообще ситуация там, сложившаяся под прямым и косвенным покровительством Уиллоуби. Этой ночью мой офицер Иетс вместе с капитаном Троем отправились арестовать человека, прятавшегося в замке, но его там уже не оказалось. Где он, мы не знаем. Но зато мы знаем, кто замешан в рэкете с десятипроцентными отчислениями: руководящие работники вашей военной администрации и человек, который так любезно уступил вам оленя на охоте и который повсюду играет главную роль — в Кремменском городском управлении, в торговой палате, на заводах Ринтелен, — ваш Лемлейн, ваш образец хорошего немца.

— Сплетни! — заревел Фарриш. Он сорвался с кресла и заходил вокруг Девитта, словно желая замуровать его в кольцо своих шагов и тем положить конец всему этому делу. — Сплетни! Хитрая выдумка! Все основано на словах изолгавшейся, ревнивой, преступной истерички. Смех, да и только! Я просил у вас фактов, а не слухов. Я американец. Я поверю свидетельству американцев, офицеров.

— Вызовите Уиллоуби, — сказал Девитт.

— И вызову! И вызову! — торжествующе воскликнул Фарриш. Он быстрыми шагами подошел к двери и, распахнув ее, закричал: — Каррузерс! Каррузерс!

Бегом прибежал Каррузерс.

— Возьмите машину. Поезжайте в город. Привезите из комендатуры подполковника Уиллоуби. Без задержки.

Каррузерс подкрутил усы.

— Привезти подполковника Уиллоуби, — повторил он. — Без задержки. Есть, сэр.

Каррузерс исчез, и они снова остались вдвоем. Девитт сознавал, что задача, которую он себе поставил, близка к осуществлению, и все же ему было невесело. Он видел, каких трудов стоит Фарришу сохранять самонадеянный вид; выражение благородного негодования на его красном лице под щеткой седых волос было лишь маской, скрывавшей тяжелые сомнения.

Генерал продолжал кипятиться:

— Сейчас мы доберемся до истины. Я вас заставлю взять свои слова обратно, Девитт. Да, сэр! Дело не в Уиллоуби и не в Лемлейне, — он колотил себя в грудь, украшенную богатым набором планок, — дело во мне, во мне! Если все это правда, я подам в отставку! Если это правда, значит мне, как командиру, грош цена!

— Не нужно преувеличивать. У вас превосходная дивизия, и в ней поддерживается образцовый порядок. Вы свое дело делаете…

— Дело! — насмешливо подхватил Фарриш. — Указывать солдатам, как начищать пуговицы к параду, это всякий дурак может. Я способен на большее! Да, и я большего стою!

Девитт ничего не ответил. Он ждал. Немного спустя Фарриш устал кружить по комнате и сел в кресло. Он все еще старался держаться независимо, но сквозь внешнюю уверенность явственно проглядывала тревога. Его мысль усиленно работала; он прикидывал: что, если обвинения Девитта окажутся основательными? Какие выводы придется сделать? Предать Уиллоуби военно-полевому суду? А кем его заменить? А как замять все дело, чтобы избежать неприятностей в высших командных инстанциях? С кем из начальства следует поговорить, много ли найдется доброжелателей? Кто постарается раздуть скандал? На чью поддержку можно рассчитывать? В конце концов не так уж все беспросветно, как кажется. Много ли значит одна раскрытая афера в одном городе, когда в американской зоне оккупации таких городов десятки, и в каждом, вероятно, творятся свои темные дела, и тысячи рук тянутся к десяти тысячам лакомых кусков? Война была нешуточная, отчаянная война. И все-таки, что ни говори, а в смысле порядка Креммен, наверное, стоит на первом месте.

Он почти успокоился к тому времени, как в его кабинет был доставлен Уиллоуби. Каррузерс не отказал себе в удовольствии понять приказ Фарриша буквально и держал себя с Уиллоуби почти как с арестованным.

Отдав честь генералу, Уиллоуби тут же принялся жаловаться на Каррузерса. Что означает это безобразное, оскорбительное обращение? Он, Уиллоуби, не знает за собой каких-либо проступков, которые оправдали бы это. Он офицер американской армии, и там, где находится эта армия, действуют американские законы, а в Америке никто не смеет обвинить человека без суда и следствия.

Фарриш резко оборвал его:

— Уиллоуби, что это за история с десятипроцентными отчислениями?

Уиллоуби, чувствуя себя в относительной безопасности на тех позициях, укреплением которых они с Люмисом и Лемлейном занимались всю ночь, устремил на генерала сокрушенный и недоумевающий взгляд:

— Сэр, я никогда не давал вам повода сомневаться в моей преданности. Я считал и продолжаю считать вас величайшим полководцем нашей армии. Это мнение сложилось у меня со времен высадки в Нормандии. Почему же вы вдруг во мне усомнились?

Фарриш заколебался. Уиллоуби знал, куда метил. Генерал мысленным взором уже созерцал себя в виде великолепной статуи и не желал, чтобы ее разбили.

— У меня имеются сведения, — угрюмо сказал Фарриш.

Уиллоуби улыбнулся грустной улыбкой:

— Сэр, — сказал он Фарришу, — я надеялся, что мне удастся избавить вас от этого. Вы достаточно обременены более важными делами, и мне не хотелось, чтобы вы тратили свое внимание на мелкие и некрасивые сплетни. Дело в том, что есть люди, в частности некий лейтенант Иетс — он издает в Креммене немецкую газету, — которые уже давно стараются нанести мне удар в спину.

Фарриш нахмурился. Он знал, каково это — получать удар в спину.

— Я пытался стать выше этого, — продолжал Уиллоуби. — Я неоднократно предлагал дружбу лейтенанту Иетсу, разъяснял ему свои взгляды, просил прекратить нападки. Но тут подоплека более глубокая. Иетс относится недоброжелательно к той созидательной работе, которую вы, сэр, и я пытаемся проводить в этом районе. Он хочет только разрушать. Он — радикал, красный.

Фарриш потянулся за своим стеком и стал негромко постукивать ручкой по краю стола.

— Красный, вот как? Не сочувствует созидательной работе, вот как?

Уиллоуби бросил многозначительный взгляд на Девитта.

— К сожалению, генерал, он пользуется некоторой поддержкой ваших личных друзей. Я не сомневаюсь, что полковник Девитт не имел намерения стать одной из фигур в этом заговоре, но так оно получилось после наших разногласий по поводу закрытия Люксембургской радиостанции. — Он помолчал, ожидая реплики со стороны Девитта. Но так как Девитт ничего не сказал и даже не взглянул на него, Уиллоуби продолжал, уже не так уверенно. — Вы, вероятно, помните, генерал, вы лично дали мне приказ прекратить передачи во время арденнской операции и вывезти незаменимое оборудование радиостанции… Так вот, по-видимому, сейчас лейтенант Иетс занимается собиранием и обработкой разного рода слухов, распускаемых главным образом немками. Если вы, сэр, желаете подвергнуть меня допросу на основании такого рода данных, я готов отвечать. Но, на мой взгляд, в этом едва ли есть необходимость.