Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Нет, гадок он мне - не хочу!..

- Расскажите ей что-нибудь интересное; не давайте ей много самой говорить! Ей не велят этого, - шепнула Прыхина Вихрову.

- Что же ей рассказывать, я, ей-богу, не знаю! - отвечал ей тоже шепотом Вихров.

- Ну, да что-нибудь, досадный какой! - возразила ему Прыхина. - Павел Михайлович хочет тебе рассказать про свою жизнь и службу, - сказала она вслух Фатеевой.

- Что же он хочет рассказать? - спросила та.

- Ну, рассказывайте! - обратилась к нему настойчиво Прыхина.

Вихров решительно не находил, что ему рассказать.

- Что же мне такое рассказать вам? - как бы спросил он.

- Что же, вы побед там много имели? - спросила его сама уже Фатеева.

Вихров и на это не знал, что отвечать. Он поспешил, впрочем, взглянуть на Прыхину. Та легонько, но отрицательно покачала ему головой.

- Какие мои победы? Стар я для этого становлюсь, - отвечал он.

- Ну, не очень еще, я думаю, стар, - возразила с улыбкой Фатеева. - В той губернии, где были вы, и Цапкин, кажется, служит? - прибавила она, нахмуривая уже свои брови.

- Там же, - отвечал Вихров, потупляясь.

М-lle Прыхина при этом даже несколько сконфузилась.

- Что же, вы видали его? - продолжала Фатеева.

- Видел раз.

- Переменился он или нет?

- Мало, бакенбарды только отпустил.

- Мне сказывали, - продолжала Фатеева с грустной усмешкой, - что жена его поколачивает.

Понятно, что Клеопатра Петровна о всех своих сердечных отношениях говорила совершенно свободно - и вряд ли в глубине души своей не сознавала, что для нее все уже кончено на свете, и если предавалась иногда материальным заботам, то в этом случае в ней чисто говорил один только животный инстинкт всякого живого существа, желающего и стремящегося сохранить и обеспечить свое существование.

- При его росте это не мудрено, - отвечал ей Вихров.

- Да, росту, да и души, пожалуй, он - небольшой, - произнесла как-то протяжно Клеопатра Петровна. - А помните ли, - продолжала она, - как мы в карты играли?.. Давайте теперь в карты играть, а то мне как-то очень скучно!

- Но тебе не вредно разве это будет? - спросила ее Прыхина.

- Нисколько, мне скука вреднее всего!.. А вы будете со мной играть? прибавила она, обращаясь к Вихрову.

- Если вы хотите, - отвечал ей тот.

- Ну, так вот мы и станем втроем играть, - продолжала Клеопатра Петровна, - только вы выйдите на минутку: я платье распущу немножко, а то я очень уж для вас выфрантилась, - ступайте, я сейчас позову вас.

Вихров с Катишь вышли в зало - у этой доброй девушки сейчас же слезы показались на глазах.

- Какова, а? - спросила она, указывая головой на дверь Клеопатры Петровны. - Видеть ее не могу, и все фантазирует: и то-то она сделает, и другое... Уж вы, Вихров, ездите к ней почаще, - прибавила она.

- Непременно, - отвечал он, исполненный почти рыданий в душе.

- Потому что доктор мне сказывал, - продолжала Катишь, - что она может еще пожить несколько времени, если окружена будет все приятными впечатлениями, а чего же ей приятнее, как ни видеть вас!

На этих словах в зало вошла знакомая Вихрову Марья, глаза у которой сделались совсем оловянными и лицо сморщилось.

- Что, Маша, забыла уж моего Ивана? - не утерпел и пошутил с ней Вихров.

- Ну его к ляду, судырь, бог с ним! - отвечала она. - Пожалуйте-с, вас просит Клеопатра Петровна.

- Вы старайтесь ей проигрывать, у ней теперь денег нет - и это будет ее волновать, если она будет проигрывать, - шепнула Вихрову Катишь.

Когда они возвратились к Клеопатре Петровне, она сидела уж за карточным столом, закутанная в шаль. На первых порах Клеопатра Петровна принялась играть с большим одушевлением: она обдумывала каждый ход, мастерски разыгрывала каждую игру; но Вихров отчасти с умыслом, а частью и от неуменья и рассеянности с самого же начала стал страшно проигрывать. Катишь тоже подбрасывала больше карты, главное же внимание ее было обращено на больную, чтобы та не очень уж агитировалась.

- Как, однако, вы дурно играете! - воскликнула Клеопатра Петровна Вихрову.

- Да, я давно уж не играл - и, кроме того, несчастлив очень - ничего не идет.

- Зато вы в любви счастливы, - произнесла опять с какою-то горькою усмешкою Клеопатра Петровна.

Вихров на это промолчал и даже немного потупился.

- А вот я так наоборот: в картах счастлива, зато в любви несчастлива, прибавила с прежнею горькою ирониею Фатеева.

- Счастлива и ты, - подхватила Прыхина.

- Кто же меня еще любит? Разве вот он еще немножко любит, - проговорила Клеопатра Петровна, указывая на Вихрова.

- И он любит, - отвечала Катишь. - Ведь вы любите ее? - отнеслась она к Вихрову.

- Люблю, - отвечал он, и слезы против воли послышались в его голосе.

- Нет, уж нынче не любит, - подхватила Фатеева. - Однако будет играть! Мне что-то очень нехорошо!.. - прибавила она, кладя карты и отодвигая от себя стол.

- Конечно, будет! - подхватила Прыхина уже встревоженным голосом.

- Будет сегодня! - повторила еще раз Фатеева, протягивая Вихрову руку.

- Ну, так я уеду, а вы отдохните, - говорил он, пожимая ей руку.

- Да, я отдохну; только вы смотрите же, приезжайте ко мне скорее!

- Непременно приеду, - отвечал он.

- Как можно скорее! - повторила Фатеева.

- Да поцелуйтесь же, господи, на прощанье-то! Гадко ведь видеть даже вас! - воскликнула Катишь, видя, что Вихров стоит только перед Фатеевой и пожимает ей руку.

- Ну, поцелуемтесь! - произнесла и та с улыбкою.

- Поцелуемтесь! - сказал и Вихров.

Они поцеловались, и оба при этом немного сконфузились.

Катишь вышла провожать Вихрова на крыльцо.

- В самом деле, поскорее приезжайте; ей очень недолго осталось жить, проговорила она мрачным голосом и стоя со сложенными на груди руками, пока Вихров садился в экипаж.

Случалось ли с вами, читатель, чтобы около вас умирало близкое вам существо? Не правда ли, что при этом, кроме мучительнейшего чувства жалости, вас начинает терзать то, что все ваши маленькие вины и проступки, которые вы, может быть, совершили против этого существа, вырастают в вашем воображении до ужасающей величины? Вам кажется, будто вы-то именно и причина, что пропадает и погибает молодая жизнь, и вы (по крайней мере, думается вам так) готовы были бы лучше сами умереть за эту жизнь; но ничто уж тут не поможет: яд смерти разрушает дорогое вам существование и оставляет вашу совесть страдать всю жизнь оттого, что несправедливо, и нечестно, и жестоко поступали вы против этого существа. В такого именно рода чувствованиях возвратился герой мой домой. Его, по обыкновению, встретила улыбающаяся и цветущая счастьем Груша.

- Где это, барин, так долго вы были? - спросила она.

- У Фатеевой, - отвечал Вихров без всякой осторожности.

- Вот у кого! - произнесла Груша протяжно и затем почти сейчас же ушла от него из кабинета.

Вихров целый вечер после того не видал ее и невольно обратил на это внимание.

- Груша! - крикнул он.

Та что-то не показывалась.

- Груша! - повторил он громче и уж несколько строго.

- Сейчас! - отвечала та явно неохотным тоном и затем пришла к нему.

Вихров очень хорошо видел по ее личику, что она дулась на него.

- Это что такое значит? - спросил он ее.

- Что такое значит? - спросила Груша, в свою очередь.

- А то, что вы гневаетесь, кажется, на меня.

- Нет-с, - отвечала та. - Что вам гнев-то мой?! - прибавила она, немного помолчав.

- А то, что ты вздор думаешь; я ездил к Клеопатре Петровне чисто по чувству сострадания. Она скоро, вероятно, умрет.

- Умрет, да, как же!.. Нет еще, поживет!.. - почти воскликнула Груша.

- Нет, умрет! - прикрикнул на нее с своей стороны Вихров. - А ты не смей так говорить! Ты оскорбляешь во мне самое святое, самое скорбное чувство, - пошла!

Груша струсила и ушла.

V

ПОХОРОНЫ

Вихрову не удалось в другой раз побывать у Клеопатры Петровны. Не прошло еще и недели, как он получил от Катишь запечатанное черною печатью письмо.

"Добрый Павел Михайлович, - писала она не столь уже бойким почерком, нашего общего друга в прошедшую ночь совершенно неожиданно не стало на свете. Мы с ней еще не спали, а сидели и разговаривали об вас. Она меня просила, чтобы я поутру послала сказать вам, чтобы вы непременно приезжали играть в карты; вот вы и приедете к ней, но на другого рода карты - карты страшные, тяжелые!.. Вдруг она приподнялась на постели, обняла меня, вскрикнула и лежала уже бездыханная в моих объятиях... Вообразите мой ужас: я сама закричала как сумасшедшая, едва дозвалась людей и положила труп на постель. Все кончено! Упокой, господи, душу усопшей рабы твоей! Пишу это письмо к вам на рассвете; солнце только что еще показалось, но наше дорогое солнце никогда не взойдет для нас..."

На этом месте видно было, что целый ливень слез упал на бумагу.