Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

— Русские были два раза в Берлине, будут в третий раз…»

«…Сталин на протяжении нескольких военных лет время от времени донимал маршала вопросом: почему его не арестовали в 1937 году? Не успевал тот раскрыть рот, как Сталин строго приказывал: «Можете идти!» И так повторялось до конца войны. Жена маршала после каждого подобного случая готовила ему узелок с тёплыми вещами и сухарями, ожидая, что её супруг вот-вот угодит в Сибирь. Настал день Победы. Сталин, окружённый военачальниками, произносит речь…

— Были у нас и тяжёлые времена, и радостные победы, но мы всегда умели пошутить. Неправда ли, маршал…

И он обращается к злополучному объекту своих «шуток». /В. Бережков/

«… внутри его виделось что-то чёрное…» Кто же они, шутники всех времён и народов, что дерзнут «раздавить на троих» великую тысячелетнюю страну, собранную самоотверженным трудом и кровью многих поколений, благословенную Небом?… «Не страну, а вселенную»…

И другие — промолчавшие, отсидевшиеся?

«Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не делаем»! / Мольер/

«Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепит из уральской глины в любом количестве большевистских людей и технику». /«Дас шварце копф», 1943 г/

«Когда-нибудь спросят: — А что вы, собственно, можете предъявить? И никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу — большой и сердце справедливым.».. /из фильма «Золушка»/

«Кто стреляет в своё прошлое из пистолета, тот стреляет в своё будущее из пушки». /Премудрость/.

«Выдержал наш строй, партия, народы наши и, прежде всего, русский народ, который Сталин назвал наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. И в этом не было проявления великодержавного шовинизма, а была историческая правда. Кто-кто, а Сталин разбирался в национальном вопросе. И правильно назвал русский народ той решающей силой, которая сломала хребет фашизму. Сталин, как никто, понимал великое историческое предназначение и тяжёлую миссию русского народа. То, о чём писал Достоевский, — что ко всемирному всечеловеческому объединению народов сердце русское может быть более других предназначено…

— Маршал Голованов мне говорил, что не встречал человека, который бы больше болел за русский народ, чем Сталин…

— Мне наши полководцы рассказывали, что Сталин перед сражением, напутствуя, обычно говорил: «Ну, дай Бог!» или «Ну, помогай Господь!» А писатель Владимир Солоухин, служивший во время войны в Кремле, рассказывал: «Выходит на крыльцо Иосиф Виссарионович. По левую руку — патриарх Алексий, по правую — …»- «Наверное, Молотов?» — спросил я. «Митрополит Крутицкий и Коломенский, — не моргнув, ответил Владимир Алексеевич, — А что ты смеёшься? Он попов уважал. Сказывалось семинарское образование…» /Молотов — Чуев/

Убежав от Вампирии — отделившись, оградившись и укрепившись, Иосиф начал расшатывать остатки её изнутри, лишая фундамента, притягательности. О, если бы «инженеры человеческих душ» по-настоящему помогали ему в этом великом Божьем деле конструирования новой действительности, умножения жатвы Господней! А не мечтали в абсолютном своём большинстве с «кукишем в кармане» о «загнивающем Западе».

Но так или иначе, удалось освободить у народа колоссальный внутренний резерв сил духовных и творческих, освободив его из-под власти дурной материи, служения Мамоне. Пусть они не славили Творца напрямую, но зато на каждом шагу ниспровергали и развенчивали Вампирию, тем самым ослабляя царство тьмы и косвенно работая Творцу на Замысел. И сейчас весь культурный пласт того времени продолжает работать на Дело Божие — восстановление Богочеловечества, на сопротивление «демократической» Вампирии.

Иосиф очень быстро разочаровался в классовом подходе и понял, что раб, пролетарий — всего лишь вывернутый наизнанку господин. И время от времени в эпохи революций они просто меняются местами. Он внутренне вернулся к религиозным истокам бытия, а может, и не уходил от них. Просто по разным причинам не мог сразу об этом объявить во всеуслышание. Он просто стал действовать, опираясь не на национальные и не на «общечеловеческие» ценности, даже не на марксистские /хоть и умело использовал при случае любые догмы/,- на духовные. Он развивал в народе чувство ДОЛГА, предусмотренное ЗАМЫСЛОМ. ДОЛГ — то, что взято у Отца и что должно вернуть безвозмездно через служение Делу умножения жатвы Господней. Служение людям в высоком смысле слова — освобождение человечества от власти дурной количественной бесконечности Мамоны.

«Что с вами будет без меня, если война? — спрашивал он уже после войны, — Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат». /Молотов/ «Вольский писал Сталину примерно следующее. Дорогой товарищ Сталин, считаю своим долгом сообщить вам, что я не верю в успех предстоящего наступления. У нас недостаточно сил и средств для него. Я убеждён, что мы не сумеем прорвать немецкую оборону и выполнить поставленную перед нами задачу. Что вся эта операция может закончиться катастрофой, что такая катастрофа вызовет неисчислимые последствия, принесёт нам потери, вредно отразится на всём положении страны, и немцы после этого смогут оказаться не только на Волге, но и за Волгой…

Сталин закончил обсуждение вопроса, которым они занимались, поднял на меня глаза и спросил:

— Ну, что вы скажете об этом письме, товарищ Василевский?

Я сказал, что поражён этим письмом.

— А что вы думаете насчёт предстоящих действий после того, как прочли это письмо?

Я ответил, что… наступление надо начинать в установленные сроки, по моему глубокому убеждению, оно увенчается успехом.

— А как вы объясняете это письмо?

— Я сказал, что не могу объяснить это письмо.

— Как вы оцениваете автора этого письма?

— Я ответил, что считаю Вольского отличным командиром корпуса, способным выполнить возложенное на него задание.

— А теперь, после этого письма? — спросил Сталин, — Можно ли его оставить на корпусе, по вашему мнению?

Я несколько секунд думал над этим, потом сказал, что я лично считаю невозможным снимать командира корпуса накануне наступления и считаю правильным оставить Вольского на его должности, но, конечно, с ним необходимо говорить.

Через некоторое время Вольского нашли.

Сталин взял трубку.

— Здравствуйте, Вольский. Я прочёл ваше письмо. Я никому его не показывал, о нём никто не знает. Я думаю, что вы неправильно оцениваете наши и свои возможности. Я уверен, что вы справитесь с возложенными на вас задачами и сделаете всё, чтобы ваш корпус выполнил всё и добился успеха. Готовы ли вы сделать всё, от вас зависящее, чтобы выполнить поставленную перед вами задачу?

Очевидно, последовал ответ, что готов.

Тогда Сталин сказал:

— Я верю в то, что вы выполните вашу задачу, товарищ Вольский. Желаю вам успеха.

Он говорил всё это абсолютно спокойно, с полной выдержкой, я бы сказал даже, что говорил он с Вольским мягко.

Надо сказать, что я видел Сталина в разных видах и, не преувеличивая, могу сказать, что знаю его вдоль и поперёк. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то я натерпелся от него как никто. Но надо сказать правду, что бывал и таким, каким был в этом случае.

После того, как он кончил разговор, он сказал, что я могу отправиться на фронт.

Вольский действовал решительно и удачно, полностью выполнил свою задачу. Когда оба фронта соединились в районе Калача, через день или два после соединения я впервые вновь увидел Вольского.

Я был ещё на Юго-Западном фронте и докладывал Сталину о соединении фронтов и об организации внутреннего и внешнего фронта окружения. При этом докладе он спросил меня, как действовал Вольский и его корпус. Я сказал так, как оно было, что корпус Вольского и его командир действовали отлично.

— Вот что, товарищ Василевский, — сказал Сталин, — раз так, то я прошу вас найти там, на фронте, хоть что-нибудь пока, чтобы немедленно от моего имени наградить Вольского. Передайте ему мою благодарность, наградите его от моего имени и дайте понять, что другие награды ему и другим — впереди.

После этого звонка я подумал: чем же наградить Вольского? У меня был трофейный немецкий «вальтер», и я приказал там же, на месте, прикрепить к нему дощечку с соответствующей надписью, и когда мы встретились с Вольским, я поздравил его с успехом, поблагодарил за хорошие действия, передал ему слова Сталина и от его имени этот пистолет. Мы стояли с Вольским, смотрели друг на друга, и с ним было такое потрясение, что этот человек в моём присутствии зарыдал, как ребёнок». /Из беседы К. Симонова с маршалом Василевским/