Империя хаоса. Тени Бога - Грегори Киз

Внизу она обнаружила бесконечную череду бессмысленностей и принялась исправлять их, превращая в величественное уравнение, уже очень давно сложившееся в ее голове, проработанное ее студентами и, наконец доведенное до совершенства и готовое быть претворенным в жизнь. Это была та самая формула, которая промелькнула у нее в голове еще во Франции, много лет назад, когда в мире начало происходить что-то неладное.

И все же в этой формуле чего-то не хватало, что-то важное было пропущено.

— Что ты делаешь?

На Адриану смотрел двухлетний ребенок. Это был ее ребенок, ее Нико, каким она видела его в последний раз в реальном мире.

— Решаю задачу, — просто ответила она.

— А что это у тебя в руке? — спросил он.

— Ручка, — ответила она и пошевелила пальцами mantis oculatus. — Такая особая ручка, я ею пишу.

— Ты пишешь точно так же, как и я. — Он тряхнул головой. — А ты действительно моя мама?

— Да.

— А где ты была?

— Я уже говорила об этом, Нико, все это время я искала тебя, но ангелы тебя прятали.

— Зачем?

— Чтобы сделать тебя таким, каким ты стал.

— Я — Солнечный Мальчик. Для этого мира я — бог.

— Нет, мой малыш, это не так.

Он нахмурился:

— Я не знаю, что делать, мне назначено убить тебя.

— Я знаю. Ты должен исполнять свой долг, но я буду любить тебя, несмотря ни на что. И мы с тобой знаем об этом. Ангелы не хотят, чтобы ты знал правду. Но они не смогут остановить нас, Нико, не смогут, если мы будем работать вместе. Помнишь, как это было во время боя на переправе?

— Когда ты спасла меня. Ты ведь спасла меня?

— Нико, ты спас меня своим рождением, если бы не ты, я бы умерла. Если бы не ты, я бы умерла и в ту ночь, когда меня ранили ножом. Я спасаю тебя, потому что я твоя мать. Разве я могу поступить иначе?

— И все же мне не нравится то, что ты делаешь, — сказал Нико.

— А ты знаешь, что я делаю?

— Нет. Но мне это не нравится. Ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я причиню тебе боль.

— Я люблю тебя, Нико. — Она смотрела ему прямо в лицо, страстно желая, чтобы он верил ей.

— Остановись.

— Не могу. — Ее голос дрогнул.

— Хорошо, — сказал он сердито. — Но ты об этом пожалеешь.

Нико исчез. Нехотя Адриана вернулась к своей работе.

— Я вижу их, — пробормотал Роберт. — Господи, но их так мало, пара мух атакует город.

Франклин снова закрыл глаза. Ленка. Он должен неотрывно следить за ходом боя внизу, но у него нет на это сил.

— Черт, гром и молнии на их головы, — волновался Роберт. — Вы посмотрите на это. Как я хочу вниз! Я хочу быть с ними.

— У них есть шанс на победу?

— Наверное, есть, только я его не вижу. Господи, они несутся прямо на пушки и не останавливаются, половина из них, должно быть… — Он вдруг замолчал, и Франклин догадался — его друг плакал.

— Там идет решающий бой, а мы сидим здесь.

Казалось, он забыл свои собственные слова, произнесенные минуту назад. Франклин лишь кивнул.

Петр видел, как пушки угрожающе увеличивались в размерах, но это его не смущало. Он поднял ружье и потряс им над головой, на короткое мгновение, почувствовав себя удалым казаком, которых он когда-то видел в бою.

За пушками он различил зеленые камзолы — его солдаты, или те, что когда-то были его солдатами. И это привело его в безудержную ярость.

— Я ваш царь! — заорал он, вновь ожесточенно тряхнув ружьем. — Я Петр, сын Алексея, ваш император…

Первый залп заглушил его слова.

Пушки выстрелили разом и напомнили Петру треск льда на Неве, встала перед глазами Екатерина — императрица, его любовь, сын Алексей, предавший его и заплативший за предательство жизнью. Он вспомнил, как плотничал на голландских верфях, вспомнил вкус бренди, токайского и шоколада.

Лабиринты памяти привели его в детство: Кремль, он прячется, стрельцы ищут его, ищут его мать и брата. Он сжимается от страха.

Ни за что на свете он не хотел бы пережить это вновь.

И вдруг он осознал: сотня пушек выстрелила в него, но он остался в седле. Он победил!

Нет, этот дьявол Карл тоже уцелел, хотя на его груди появились две свежие царапины. Швед дико завопил и выстрелил из пистолета.

Петр с суровым видом повернулся к пушкам, там происходило что-то странное. Похоже, враг затеял перестрелку между собой. Так и было! Русские обнажили сабли против монголов и индейцев.

Прогремел второй залп, что-то горячим дождем забарабанило по его груди, голубые силуэты замаячили повсюду, голова лошади дернулась вверх и ударила бы его по лицу, если бы он случайно не повернулся в сторону Карла. Тот продолжал оставаться в седле, хотя вместо одного глаза у него зияла кровавая дыра. Зачем-то проклятый швед исхлестал себя плеткой. Когда это он успел?

Лошадь под Петром упала, но Петр не почувствовал боли, казалось, он опустился на пуховую перину. Пахнуло влажным, соленым морем, и он вспомнил свой небольшой ботик, на котором он плавал и мечтал, что наступит день, когда у него… у России… будет настоящий флот.

Издалека доносились раскаты грома, должно быть, приближалась гроза. А может быть, это всего лишь гул ветра?

Петр открыл глаза и увидел молодого парня в зеленом камзоле, он плакал, склонившись над ним, парень пытался что-то сказать, кажется, он за что-то извинялся.

— Я должен идти, — сказал Петр парню. — Сегодня мы с Катенькой отправляемся в плавание.

Небо голубое — хороший день для морской прогулки, и гроза, судя по стихающим раскатам грома, отступала.

Илья Петров, невзирая на царивший вокруг ужас боя, держал на коленях голову царя и плакал.

— Господи! — воскликнул он и обратился к собиравшимся вокруг него солдатам: — Это царь! Я встречался с ним четыре раза, я ходил с ним в бой! Проклятая змея Голицын предал нас!

Он увидел, как по полю мчится верхом небольшой отряд в камзолах императорской гвардии. Отряд двигался со стороны врага, оттуда, откуда приехал и царь.

— Но мы же не знали! — крикнул его друг Василий. — Никто ничего не знал. Он ехал прямо на нас!

— Значит, нас обманули! Я чувствовал, эта война неправедная! Это не наша война!

— Но царь мертв…

— Вижу, Господи, я найду ответ. Пошли сообщение русским солдатам. Нас предали!

Подъехал отряд, Илья поднялся им навстречу. Их предводитель, с лицом, испачканным сажей, спрыгнул на землю, не обратив на него внимания, опустился на колени и долго смотрел на царя, равнодушный к свистевшим вокруг пулям. Затем он… нет, это была женщина, она сняла шапку, и длинные черные волосы упали на плечи. Она склонилась и поцеловала царя в лоб.

— Спи, отец, — произнесла она.

И тут Илья узнал ее. «Цесаревна Елизавета!» Однажды ему довелось танцевать с ней. Как ослепительно прекрасна она была в бархатном платье — истинная богиня любви.

Но сейчас, когда она подняла голову и посмотрела на него, перед ним была богиня войны — свирепая и бесстрашная, как и ее отец.

— Кто ты такой?! — резко выкрикнула она.

— Капитан Илья Петров, цесаревна.

— Ты сражаешься на стороне дьявола. Ты знаешь об этом? Вы только что убили своего законного императора.

— Я… Мы не знали, цесаревна.

— Сейчас ты знаешь. И сейчас с оружием в руках ты последуешь за мной, — повелительным тоном объявила Елизавета.

— Слушаюсь. За истинного царя, за истинного Бога!

В этот момент пуля просвистела мимо, оцарапав ему щеку, он увидел, как его друг Сергей с удивлением, застывшим на лице, опустился на землю, алое пятно расползалось на его груди.

— Господи! — закричал Илья. — По коням! За цесаревной! Разорвем бешеных псов, предавших нас!

Имя царя ревом дикого зверя вырвалось из глоток русских солдат, сея вокруг смертельный ужас. Елизавета подхватила окрашенную кровью шпагу отца и подняла ее высоко над головой. И как это бывало не раз на протяжении веков, в лютый холод и нестерпимый зной, по топкой грязи и сыпучему песку, через тайгу и цветущие луга русские ринулись в бой, чтобы победить или умереть.

Оглторп вовремя понял, что происходит, чтобы принять верное решение.

Часть русских перешла на их сторону. Возможно, до них дошел слух, что царь жив, возможно, они узнали его. Как бы то ни было, в сплошной линии артиллерии образовалась брешь. Он выпрямился, вытянул вперед руку, сжимавшую шпагу, и указал путь своим бойцам.

— Матерь Божия! — воскликнул Роберт. — Что… что это такое?!

Франклин бросился к окну и посмотрел вниз. В полумиле к западу от кораблей образовывалось нечто — ось чистейшего света, вокруг которой вращалось, увеличиваясь в размерах, черное колесо.