Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Дмитрий Афанасьевич Лухманов

От приехавших депутатов я узнал, что Николай Васильевич найден: сидит в тюрьме за активное сопротивление полиции — и через час будет доставлен на судно.

Как попал наш добрейший и безобиднейший Николай Васильевич в уругвайскую тюрьму, я расскажу его же словами:

— В первый же день нашего прихода, вечером, я отправился на берег. На набережной увидел трамвай. Из длинной надписи на вагоне мог понять только одно слово «парк». Сел и поехал. Трамвай действительно привез меня в какой-то очень большой парк, где было гулянье и много народу. Было очень жарко, мне захотелось пить, я зашел в какой-то ресторанчик и с удовольствием выпил несколько кружек пива. А потом что было, ничего не помню… Проснулся я в какой-то комнатке. Дверь заперта. Стал стучать. Вошел полицейский. Я никакого иностранного языка, кроме английского, не знаю, да и тот плохо. Стал я расспрашивать полицейского, где я нахожусь и в чем дело. Но он махнул рукой и ушел. Утром за мной пришли двое полицейских. Посадили в закрытый автомобиль и куда-то привезли. В какой-то большой дом. Во двор. Там меня повели по разным коридорам и привели в большой зал со скамейками для публики и со столом на возвышении. За столом сидел человек в черном. Я понял, что это был суд. Но за что меня судили, никак не мог догадаться. Двое полицейских и какой-то штатский что-то обо мне говорили и показывали на меня пальцами. Судья спросил меня по-испански, я ничего не мог понять и ответил по-английски: «Ай но спик спаниш». Тогда мне дали подписать какую-то бумагу, а потом полицейские посадили меня в автомобиль и отвезли в тюрьму…

Привезшие бедного Николая Васильевича уругвайские товарищи в добавление к его повествованию рассказали следующее:

— Ваш помощник был на Прадо, напился и стал приставать к какой-то даме. Она подняла крик. Подбежал полицейский. Ваш помощник вступил с ним в препирательства. Полицейский потребовал, чтобы он шел за ним в участок. Тот ничего не понимал, конечно, и в конце концов, так как полицейский хотел его взять насильно, он вступил с ним в драку. Полицейский, наверное, оглоушил его дубинкой по голове. У нас это делается довольно просто. А затем посадил на извозчика и отвез в участок. Согласно законов страны, суд должен был рассмотреть дело в течение двадцати четырех часов. Ваш помощник был в штатском, при нем не было никаких документов, и никто не понимал, что он говорит. Полицейские обвинили его в оскорблении словами и действием полиции при исполнении служебных обязанностей, и судья приговорил его к трем месяцам тюремного заключения… Никто не мог догадаться, что он с русского судна, и потому вас не могли ни о чем известить.

— Николай Васильевич, у вас не болит голова?

— Теперь почти не болит, а то сильно болела, и шишка порядочная. Я, должно быть, обо что-то ударился головой…

Я не мог удержаться от улыбки.

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Идите отдохните теперь, успокойтесь, выспитесь хорошенько, а завтра с утра принимайтесь за работу. Да в другой раз, когда поедете в жару на берег, не пейте сразу много холодного пива, а то можете попасть еще и не в такую историю.

В шесть часов вечера начали поднимать якоря.

Подошел портовый буксир и катер командира порта. Тейлор привез мне на прощанье подарок — индейскую долбленую, украшенную резьбой тыкву, серебряную трубочку и коробку «эрба мате». Мате — парагвайский чай. Он имеет вид серо-зеленого порошка. Его всыпают в тыкву, заваривают и пьют через трубочку. Мате приписывают многие целебные свойства, но вкус его для непривычного человека очень неприятен, а острый запах, равно как и цвет, сильно напоминает персидскую ромашку. Я сердечно поблагодарил Тейлора, и его подарок был единственной местной вещью, которую я вывез из прилаплатских республик.

В восемь часов вечера мы отдали якорь на рейде. К рассвету должен был подойти «Мирадор» и потащить нас на толстом стальном канате в такую далекую от СССР и такую близкую теперь от нас «знойную Аргентину».

По рекам Ла-Плата и Парана

Наступил рассвет, а «Мирадор» не пришел. Вместо него пришла радиограмма от Додерос:

«„Мирадор“ выйдет, как только начнется ожидаемая прибыль воды. Телеграфируйте, когда пройдете канал Мартина Гарсия».

Целый день прошел в составлении анкет для Росарио. Шутка ли, надо было не только каждого человека измерить, взвесить на весах, написать всю его биографию, биографию родителей и прародителей, в анкете был вопрос: какие фамилии носили ваша мать и бабушка до замужества и где они родились? В добавление к подклеенной к каждой анкете фотографии следовало описать портрет заполнителя анкеты: длина носа, ширина рта, цвет волос, цвет глаз, цвет кожи. И все это надо было сделать на испанском языке. Затем к каждой анкете нужно было приложить отпечаток всех десяти пальцев.

Первые анкеты, несмотря на самую добросовестную помощь испанца лоцмана, шли туго, но затем мы выработали шаблон и… пошла писать губерния! У всех, кто был хоть немного светлее угля, оказались: волосы русые, глаза голубые, цвет лица розовый. Носы были большею частью «чико», т. е. короткие, рты средние. Для девичьих фамилий матерей и бабушек мы выработали десяток фамилий и жарили их, как говорится в официальных бумагах, «в порядке номеров».

К вечеру подошел «Мирадор» — большой, сильный, красивый и очень чистый буксирный пароход.

Закрепили буксир, подняли якорь и двинулись по морскому каналу в сторону Буэнос-Айреса.

Утром подошли к поворотному плавучему маяку на банке Чико и к плавучей лоцманской станции, с которой должен был к нам приехать новый лоцман, уже для реки Параны. Однако ни на призывные свистки «Мирадора», ни на наш сигнал, ни на радио никто не отозвался, и пришлось стать на якорь.

Часов в десять утра подошел катер с лоцманской станции, взял нашего лаплатского лоцмана и сказал, что все лоцмана разобраны, на станции нет ни одного свободного, и очередной лоцман приедет к нам только вечером.

Было уже совершенно темно, когда тот же катер привез к нам маленького, круглого, очень подвижного брюнета в черном костюме, черной соломенной шляпе, с бриллиантом в галстуке и с двумя шикарными кожаными чемоданами. Это оказался лоцман для Параны, итальянец, сеньор Карузо.

Ему отвели каюту третьего помощника, который временно поселился вместе с четвертым.

Сеньор Карузо заявил, что до рассвета сниматься не стоит, так как самое