Нож сновидений - Роберт Джордан

Стоять в коридоре – только откладывать неизбежное. «Отложи деревьев стрижку, вмиг задушит их лоза», – гласила старинная поговорка. И у него сильно защемило в груди, словно та лоза нашла себе новый ствол. Тяжело вздыхая, Лойал проделал следом за служанкой всю дорогу до широкой лестницы, ведущей к комнатам Огир. Лестница имела двойные прочные перила – вторые достигали седой женщине до плеча, и были достаточно толстыми, чтобы обеспечить надежный хват. Он всегда избегал прикасаться к перилам, сделанным для людей из опасения их сломать. Один ряд шел посредине вместе с соразмерными человеческим ногам ступеньками лестницы вдоль обшитых деревянными панелями стен. Внешний ряд ступеней и перил предназначались для Огир.

Хоть женщина и была по людским меркам пожилой, поднималась она быстрее его и уже стремглав двигалась вдоль по проходу ко времени, когда Лойал достиг вершины лестницы. Вероятно, она несла полотенца в комнату его матери, Старейшины Хамана и Эрит. Наверное, они хотели обсушиться перед разговором. Он предпочел надеяться на это. Есть немного времени подумать. Мысли в голове текли так же лениво, как двигались ноги, а к его ногам, похоже, привязали парочку жерновов.

В коридор выходили двери шести спален, предназначенных для Огир, и прекрасно подходивших им по размеру – там его поднятые вверх руки почти на два фута не доставали до потолочных балок – а также кладовая, купальня с большой медной ванной и гостиная. Все помещения располагались в самой старой части усадьбы, им было не менее пятисот лет. Целая жизнь для долгожителя Огир, и очень много сроков жизни для людей. Люди живут очень недолго, если не считать Айз Седай, наверное, поэтому они все время перелетают с места на место, словно колибри. Хотя, и Айз Седай порой вели себя столь же суетливо, как и остальные. Такая загадка.

Двери гостиной украшала резьба в виде Великого Древа. Не работы Огир, но скрупулезно выполненное и моментально узнаваемое. Он задержался, расправляя кафтан и приглаживая пальцами волосы, сожалея, что не успевает навести глянец на сапоги. На манжете красовалась чернильная клякса. И об этом позаботиться нет времени. Кадсуане права. Мама не та женщина, которую стоило заставлять ждать. Странно, что Кадсуане с ней знакома. Возможно, знакома. Если судить по тому, как она говорила. Коврил, дочь Эллы дочери Сунг была известной Говорящей, но он не осознавал до сих пор, что ее известность распространялась Вовне… Свет, у него почти перехватило дыхание от волнения.

Постаравшись выровнять дыхание, он вошел. Петли скрипели даже здесь. Слуги остолбенели, когда он попросил немного масла для смазки – это их обязанности, а не гостей – но и это ничего не изменило.

Довольно просторная комната с высоким потолком была оклеена элегантными темными обоями и обставлена резной, с узором в виде лозы мебелью – креслами и небольшими столиками. Над его головой заплясали языки пламени, даже нарядные железные светильники были надлежащей высоты. Не считая книжной полки, книги на которой выглядели довольно старыми, с облупленными переплетами, и все он читал прежде, только маленькая чаша из воспетого древа была создана руками Огир. Прелестная вещичка. Жаль, что он не распознал, кто ее воспел. Но кто бы это ни сделал, было это так давно, что расслышать удавалось только слабое эхо. И все же обстановка комнаты была создана кем-то, кто по крайней мере бывал в стеддинге. Все выглядело по-домашнему. Конечно, не слишком похоже на жилые комнаты в стеддинге, но предок Лорда Алгарина не пожалел усилий, чтобы его гости чувствовали себя удобно и комфортно.

Рядом с одним из кирпичных каминов стояла его мать – женщина с суровым лицом, у огня сушившая свои юбки. Лойал проглотил вздох облегчения, увидев, что она не настолько промокла, как он думал. Похоже, что независимо от сказанного ранее, они все же нашли время обсушиться. Их дождевики, должно быть, протекли. Используемое для пропитки накидок минеральное масло через некоторое время вымывалось. Но может быть, ее настроение не настолько скверное, как он боялся. Седой Старейшина Хаман, качая головой, изучал снятый им со стены топор, рукоять которого почти равнялась его росту. Яркий кафтан Огир местами потемнел от влаги. На стене оставался парный топор, также инкрустированный золотом и серебром. Оба были изготовлены во времена Троллоковых Войн или даже ранее, дополненные парой испещренных живописными вставками садовых ножей, тоже с длинными рукоятями. Конечно, садовые ножи, заточенные с одного края и имевшие пилку с другого, всегда имели длинные черенки, но инкрустации и свисавшие красные кисточки указывали, что они предназначались и в качестве оружия тоже. Не самый удачный выбор для декорации помещения, предназначенного для чтения, беседы или тихой безмолвной медитации.

Но глаза Лойала уже метнулись мимо матери и Старейшины Хамана ко второму камину, где свои юбки сушила маленькая и выглядевшая почти хрупкой Эрит. Прямой рот, короткий приятно скругленный носик, глаза точного оттенка зрелого стручка серебряных колокольчиков. Без лишних слов, она была прекрасна! А ее ушки, стоявшие торчком посреди изумительных сияющих локонов черных волос, волной спускающихся на спину… Гибкие и пухленькие, с изящными кисточками на концах, которые выглядели столь же мягкими на ощупь, как пух одуванчика – это были самые потрясающие ушки, которые ему когда-либо доводилось видеть. Разумеется, он не настолько груб, чтобы сказать об этом вслух. Она улыбнулась ему довольно загадочной улыбкой, и уши Лойала задрожали от смущения. Конечно, она не могла прочесть его мысли. Или могла? Ранд утверждал, что женщины иногда на такое способны, но он говорил о человеческих женщинах.

«Явился, наконец», – сказала мать, упирая в бока кулаки. Вот от нее-то он не дождется улыбки. Брови нахмурены, подбородок отвердел. Если это ее лучшее расположение духа, то промокла она, видимо, насквозь. – «Должна сказать, ты задал мне веселенькую гонку, но я тебя все равно поймала. И теперь ты никуда не сбежишь – что это у тебя там на губе? И на подбородке! Придется сбрить. И не смей гримасничать, Сын Лойал».

Тревожно дотронувшись до поросли над верхней губой, он попробовал справиться с выражением лица – впрочем, не слишком удачно. Когда матушка называла его Сыном, она была не в настроении шутить. Он очень хотел отпустить усы и бороду. Кое-кто назвал бы это претенциозным, принимая во внимание его юный возраст, но тем не менее…

«Действительно, веселенькая», – сухо отозвался Старейшина Хаман, вешая топор обратно на крюки. У него-то имелись внушительные седые усы, свисавшие ниже подбородка и длинная узкая бородка, спадавшая на грудь. Правда, и прожил он уже куда больше трехсот лет – и все равно это казалось несправедливым. – «На редкость веселенькая вышла гонка. Сначала мы сунулись в Кайриэн, услышав о твоем в нем пребывании, но ты его уже покинул. Тогда, после остановки в стеддинге Тсофу, мы двинулись в Кэймлин, где молодой ал’Тор сообщил, что ты теперь в Двуречье, и доставил нас туда. Но ты снова ушел. Предполагалось, что в Кэймлин!» – Его брови поднялись почти до предела. – «Я начал было думать, что мы играем в жмурки».