Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский

месяца в самой бесстыдной правде: заголимся и обнажимся». «Обнажимся, обнажимся!» – закричали во все голоса. «Я ужасно, ужасно хочу обнажиться! – взвизгивала Авдотья Игнатьевна. Это «заголимся и обнажимся» раскрывает перед нами глубины сатанинские. К последнему обнажению, метафизическому бесстыдству влекутся все демонические герои Достоевского. Князь Валковский в «Униженных и оскорбленных» сладострастно мечтает о такой исповеди, от которой по всей земле поднялся бы смрад. Свидригайлов в «Преступлении и наказании» цинично откровенничает с Раскольниковым и наслаждается его отвращением. Ипполит в «Идиоте» не стыдится «обнажиться» публично перед возмущенными слушателями. Гости Настасьи Филипповны со вкусом рассказывают о самых дурных поступках. Ставрогин в «Бесах» бросает в лицо архиерею Тихону свою исповедь, как дьявольский вызов Божьему закону и Божьей правде. «Обнажимся и оголимся» – предел сатанинского отрицания и разрушения: перед лицом космоса бездна небытия с бесстыдным смехом открывает свою похабную наготу. Пустота зияет хохотом: «ад всесмехливый».

«Бобок» – самое страшное из метафизических прозрений Достоевского. Безбожный мир заживо разлагается. Гниение душ ужаснее тления тел.

Другое литературное произведение, включенное в «Дневник» 1873 г., называется «Маленькие картинки». Первые же строки его: «Лето, каникулы, пыль и жара, жара и пыль» – переносят нас в атмосферу романа «Преступление и наказание». Летний, знойный, пыльный Петербург – незабываемый пейзаж преступления Раскольникова. Автор прикован воображением к «угрюмому городу», мистически соединенному со всем его творчеством. Он бродит по Невскому проспекту, размышляет о «бесхарактерной и безличной» архитектуре русской столицы, заходит в увеселительные заведения и «сады трактиров», вмешивается в воскресную толпу рабочих и поражается сосредоточенной угрюмостью гуляющего люда. Но, как всегда, главное внимание его обращено на детей: со времени романа «Идиот» он мечтает написать о детях; «Дневник писателя» полон наблюдениями и заметками о детях. Так постепенно накопляется материал для «детских эпизодов» «Братьев Карамазовых». В «Маленьких картинках» описывается мастеровой, одетый по-праздничному в немецкий сюртук и ведущий за руку сына. «Это мальчик лет двух с небольшим, очень слабенький, очень бледненький». У писателя уже готова печальная повесть об овдовевшем отце и осиротевшем ребенке.

«Я люблю, – пишет он, – бродя по улицам, присматриваться к иным, совсем незнакомым, прохожим, изучать их лица и угадывать, кто они, как живут, чем занимаются». Удивительна внезапность творческого проникновения и конкретность вымысла: Достоевский мгновенно создает обстановку, быт, события, лица маленькой драмы. Заканчивает он ироническим замечанием о том, что из всей этой истории «ничего поучительного нельзя извлечь». Угрюмый город – Петербург, и бледны, худосочны и малокровны дети, играющие на его мрачных улицах. Но как любит автор этих бедных ребятишек с грустными личиками и кривыми ножками! «Детская тема», завершающаяся бунтом Ивана Карамазова, – одна из «больших лирических тем» Достоевского. Патетический тон ее уже задан в «Маленьких картинках». «Боже мой, – вдруг восклицает автор, – ребенок что цветок, что листочек, завязавшийся весною на дереве; ему надо свету, воздуху, воли, свежей пищи, и вот, вместо всего этого – душный подвал с каким-нибудь квасным или капустным запахом, страшное зловоние по ночам, нездоровая пища, тараканы и блохи, сырость, влага, текущая со стен, а на дворе – пыль, кирпич, известка». Все эти толпы болезненных, обездоленных детей сольются впоследствии в один образ – маленького безвинного страдальца Илюши Снегирева.

Обзоры иностранных событий, помещенные Достоевским в «Гражданине», посвящены размышлениям о судьбе Европы. В центре его наблюдений стоит Франция, и его волнует легитимистское движение в пользу графа Шамбора. Ему кажется, что все дальнейшее движение мировой истории зависит от участия Франции. «Гениальная нация, – пишет он, – наследовавшая древний мир и 15 веков стоявшая во главе романских племен Европы, а в последние века имевшая неоспоримое первенствующее влияние на все племена Европы, почти тому век назад утратила эту живую силу, которая двигала и питала ее столько столетий. Эта живая сила заключалась в преимущественном представительстве Францией европейского католицизма почти с самых первых времен христианства на западе Европы». Французская революция провозгласила новые начала и порвала связь Франции с католичеством. Вернется ль эта великая нация к вере или станет рассадником атеизма для всего мира? «В этом роковом вопросе о жизни и смерти Франции, – заканчивает писатель, – о воскресении или угашении ее великого и симпатичного человечеству гения, может быть, заключается вопрос о жизни и смерти всего европейского человечества, что бы там ни сказали на это недавние победители Франции – немцы».

По поводу борьбы бисмарковской Германии с католической церковью Достоевский с поразительным ясновидением определяет антихристианское начало новой германской империи. «Тут не только борьба римского католичества, римской идеи всемирного владычества, которая умереть не хочет, не может и умрет разве с кончиною мира, – но в зародыше и борьба веры с атеизмом, борьба христианского начала с новым грядущим началом нового грядущего общества, мечтающего поставить свой престол на месте престола Бога».

Прошло около семидесяти лет, и предсказание Достоевского оправдалось. Из «антихристианского» зародыша выросла догма языческого тоталитарного государства.

Политические статьи писателя освещены огнем Апокалипсиса. Вот последнее таинственное пророчество русского ясновидца: «Мир спасется уже после посещения его злым духом… А злой дух близко: наши дети, может быть, узрят его».

Все мы, духовные дети Достоевского, проходим страшный опыт этого «посещения». Он – предвозвестник, мы – очевидцы и свидетели.

19 марта 1874 г. писатель уходит из «Гражданина», отказывается от 3000 рублей годового содержания и остается без всяких средств. В апреле он едет в Москву запродать в «Русский вестник» проект своего нового романа. Но Катков не решается заплатить 250 рублей с листа и дает ответ уклончивый. Достоевский возвращается в Петербург расстроенный и встревоженный. Тут происходит неожиданное событие: к автору «Бесов», свирепому обличителю нигилизма и революции, приходит его старый идейный враг – Некрасов и предлагает купить задуманный роман для „Отечественных записок“. Анна Григорьевна рассказывает об этом в своих воспоминаниях: «Муж мой был очень рад возобновлению дружеских отношений с Некрасовым, талант которого высоко ставил… Но в этом деле была и тяжелая для Федора Михайловича сторона: «Отечественные записки» были журналом противоположного лагеря и еще так недавно, во время редактирования мужем журналов «Время» и «Эпоха», вели с ними ожесточенную борьбу. В составе редакции находилось несколько литературных врагов Федора Михайловича: Михайловский, Скабичевский, Елисеев, отчасти Плещеев, и они могли потребовать от мужа изменений в романе в духе их направления. Но Федор Михайлович ни в коем случае не мог поступиться своими коренными убеждениями. „Отечественные записки“, в свою очередь, могли не захотеть напечатать иных мнений мужа, и вот при первом, сколько-нибудь серьезном разногласии, Федор Михайлович, несомненно, потребовал бы свой роман обратно, какие бы ни произошли от этого для нас печальные последствия».

Как ни подчеркивает Анна Григорьевна верность «коренным