Красный ветер - Петр Лебеденко

Она мысленно так его себе и представляла: злые глаза, в которых ничего, кроме жестокости, не увидишь, грубые черты лица, надменность, резкий, привыкший повелевать голос.

Слуга открыл перед мадам Лонгвиль двери гостиной, и она увидела медленно подходившего к ней болезненного вида человека, смотревшего на нее обеспокоенными глазами. Густая седина в волосах, бледное, словно измученное каким-то недугом, лицо, надломленность, которую нельзя было не заметить. Остановившись в двух шагах от мадам Лонгвиль, он тихо проговорил:

— Мадам Лонгвиль, прошу извинить меня за причиненное вам беспокойство. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, я, поверьте, не стал бы вас тревожить…

Он провел ее к широкому, зашторенному тяжелой занавесью окну, усадил в кресло и сел напротив. Мадам Лонгвиль, за все это время не проронив ни слова, с любопытством и внутренней тревогой разглядывала отца Жанни. Оказывается, он совсем не такой, каким она себе его представляла. Обыкновенный человек, прожитые годы не пощадили его так же, как не щадят и всех смертных.

Наконец она проговорила:

— Я слушаю вас, господин де Шантом.

Вивьен де Шантом устало опустил веки, потом снова посмотрел на мадам Лонгвиль и сказал:

— Я хочу поговорить с вами о моей дочери, мадам Лонгвиль. Мне сказали, что раньше она со своим мужем посещала ваше кафе, и я подумал, что вы можете знать, где Жанни находится сейчас.

Мадам Лонгвиль отрицательно покачала головой:

— Я ничего о Жанни не знаю. Ни о Жанни, ни о мсье Шарвене.

— Не надо так категорично, мадам, — просительно, болезненно поморщившись, сказал де Шантом. — Не надо так категорично, — повторил он. — Поверьте, мне очень необходимо найти свою дочь.

— Свою бывшую дочь, — резко бросила мадам Лонгвиль, и сама удивилась своей резкости. — Свою бывшую дочь! — нажала она на слово «бывшую». — Разве не по вашей воле Жанни вынуждена была покинуть родительский кров? Простите меня, господин де Шантом, но я скажу то, что думаю. Только жестокий человек мог поступить со своей родной дочерью так, как поступили вы…

Де Шантом промолчал. Лишь поднял руку и ладонью провел по лбу, а мадам Лонгвиль увидела, как он снова болезненно поморщился. Рука его мелко вздрагивала, и он поспешил опустить ее себе на колено для того, наверное, чтобы не выдать своего крайнего волнения.

И вдруг мадам Лонгвиль спросила:

— Скажите, господин де Шантом, для чего вам нужна Жанни? Насколько мне известно, раньше вы не интересовались ее судьбой.

— Это не совсем так, мадам Лонгвиль, — глухо проговорил де Шантом. — Я всегда интересовался судьбой дочери, но… Сейчас многое изменилось. Очень многое… Жанни угрожает опасность. И Жанни, и ее мужу, мсье Шарвену. Большая опасность, мадам Лонгвиль, и я, как отец, должен ей помочь. Мне не хотелось бы посвящать вас в детали, все это слишком мерзко и почти неправдоподобно, однако от этого никуда не уйдешь… Если вы мне не поможете разыскать Жанни — ее разыщут другие, и тогда не избежать несчастья.

— Эти другие ее уже разыскивают, — сказала мадам Лонгвиль. — Вы слишком поздно решили оказать помощь своей дочери, господин де Шантом.

Может быть, ей это только показалось, а может быть, и вправду она уловила, как де Шантом едва слышно застонал. И снова вздрагивающей рукой провел по лбу, потом прижал пальцы к виску, словно стараясь утишить внутреннюю боль. Острая жалость внезапно охватила мадам Лонгвиль, и она непроизвольно, не отдавая себе отчета в том, что делает, осторожно коснулась ладонью его колена и проговорила:

— И все же не надо отчаиваться, господин де Шантом. Бог милостив, он видит зло и не допустит, чтоб над такой доброй душой, какая есть у Жанни, свершилось злодеяние.

И не спеша, не упуская ни малейшей подробности, она рассказала де Шантому о том, как к ней явился некий негодяй под именем летчика Леона Бруно и что за этим последовало… Нет, она действительно не знает, где в настоящее время находится Жанни, она может лишь догадываться. В Монпелье ее нет, она успела уйти оттуда раньше, чем за ней пришли, — мадам Лонгвиль не раз молилась всевышнему, который не допустил, чтобы Жанни попала в руки негодяев. Но где она сейчас… Если господин де Шантом даст честное благородное слово, что он не причинит Жанни никакого вреда, то… Да, да, она ему верит, она видит, как господин де Шантом страдает… Короче говоря, мадам Лонгвиль попытается в ближайшее время что-то сделать. И если Жанни согласится повидаться с отцом, господин де Шантом будет поставлен об этом в известность…

Она встала с кресла и раскланялась. Де Шантом сам проводил ее по лестнице, но когда мадам Лонгвиль уже открывала дверь на улицу, он, заметно смущаясь, сказал:

— Простите меня, мадам Лонгвиль, я хотел предложить… Возможно, потребуются какие-нибудь расходы… Я очень прошу вас не стесняться…

Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением:

— Какие расходы, господин де Шантом? О чем вы изволите говорить?

И ушла.

Мадам Лонгвиль знала, что Жанни живет у Кристины.

Как-то проходя мимо дома на Мулен-Вир (проходя не совсем случайно: мадам Лонгвиль полагала, что если Жанни приехала в Париж, то наверняка остановилась у консьержки, о которой часто и с большой теплотой рассказывала. И, надеясь хоть однажды увидеть Жанни, не раз проходила под самыми окнами особняка. Можно было, конечно, зайти к Кристине и спросить, но мадам Лонгвиль не решалась: а вдруг за ней следят, вдруг чьи-то злые глаза все время за ней наблюдают!), она вдруг взглянула на окно и увидела Жанни, протирающую стекла. Увлеченная своей работой, Жанни не глядела на улицу и не заметила мадам Лонгвиль, а та, чуть не вскрикнув от радости, прошла мимо.

Потом она каждый день собиралась отправиться в особняк на Мулен-Вир, но решимости ее хватало лишь на то, чтобы пройти, не останавливаясь, по улице, только мельком взглянув на окна.

Теперь же она должна действовать смелее. Лучше всего, конечно, встретиться как-нибудь с Кристиной и попросить свести ее с Жанни. Вопрос лишь в том, как с Кристиной встретиться, ведь мадам Лонгвиль и в глаза-то ее никогда не видела. В особняке на Мулен-Вир проживает много семей, женщины, как замечала мадам Лонгвиль, одна за другой входят в подъезд и выходят из него, а какая из них Кристина — одному богу известно.

Долго над всем этим размышляя, мадам Лонгвиль пришла наконец к заключению, что, так или иначе, ей все же придется рискнуть и отправиться непосредственно к самой консьержке. Господь бог милостив, он не допустит, чтобы мадам Лонгвиль попала в западню.

И вот поздно вечером, когда над Парижем висело низкое, хмурое небо и на землю сеял и сеял мелкий, нудный дождь, когда по улицам не бегали даже бездомные собаки, укрывшись в подворотнях и под мусорными ящиками, мадам Лонгвиль, набросив на плечи плащ-дождевик и раскрыв зонт, пошла на Мулен-Вир. Душа ее полнилась страхом, в каждом встречном прохожем, изредка попадавшемся на ее пути, она подозревала человека, который выслеживал ее; она быстро проходила мимо, а потом несколько раз оглядывалась — не преследует ли он ее не наблюдает ли за ней, чтобы увидеть, куда она направляется!

Подойдя к подъезду особняка и снова несколько раз оглянувшись по сторонам, мадам Лонгвиль нажала кнопку звонка, под которой стояла надпись: «Консьержка».

Прошла минута, другая (прошла целая вечность! Мадам Лонгвиль ощущала, как часто колотится ее сердце и дрожат ноги), наконец по ту сторону двери послышался голоса:

— Кто?

К этому простому вопросу мадам Лонгвиль, оказывается, не подготовилась. Что и как на него ответить? Она молчала, не зная, как поступить.

— Кто звонит? — снова спросили из-за двери, и в голосе теперь слышались нетерпение и досада.

— Простите, пожалуйста, — пролепетала мадам Лонгвиль, — простите, пожалуйста, мне нужна Кристина… Мне нужна консьержка, мадам Кристина.

— Я и есть Кристина. Что вам угодно?

— Мне нужно с вами поговорить, — ответила мадам Лонгвиль. — Мне очень нужно с вами поговорить.

Звякнула цепочка, и дверь открыли. В прихожей стоял полумрак, но мадам Лонгвиль все же сумела разглядеть консьержку. Кристина была в длинном халате, на голове небрежно наброшенный платок, глаза удивленно и пытливо ощупывают незнакомую женщину.

— Я к вашим услугам, мадам, — сказала Кристина. — Если вы по поводу квартиры, то я ничем помочь не могу. Свободных комнат у нас нет.

— Я не по поводу квартиры, — проговорила мадам Лонгвиль, — я совсем по другому делу… Моя фамилия — Лонгвиль… Может быть, Жанни де Шантом, простите, Жанни Шарвен, что-нибудь зам обо мне рассказывала…

— Мадам Лонгвиль?! — воскликнула Кристина. — Вы — мадам Лонгвиль? Господи, чего же я держу вас в прихожей! — Она выглянула на улицу, долго вглядывалась в темноту, наконец закрыла дверь и сказала: — Прошу вас, мадам Лонгвиль, вот сюда…