Оставшиеся в тени - Юрий Оклянский

В статье «Пять трудностей при писании правды» (1935 г.), занимающей особое место в его литературном наследии, Брехт сам формулирует основные принципы, составляющие, по его мнению, нравственную программу служения истине.

Последовательность перечисления пяти называемых им принципов при этом такая:

«мужество при писании правды»; «ум для распознавания правды»; «умение пользоваться правдой как оружием»; «умение выбирать тех, в чьих руках правда будет действенной»; «хитрость для распространения правды среди многих».

«Хитрость для распространения правды среди многих» занимает последнее место в перечне. Но по объему раздел статьи, обосновывающий этот тезис, самый пространный и намного превосходит любой из предыдущих.

Дело, конечно, не только в том, что сама идея наиболее мила сердцу писателя. «Темные времена» нередко выпячивали вопросы тактики и выносили их в центр внимания.

Служение правде не дело трусов и себялюбцев, не занятие для мелких душонок. Следопыт истины в полной мере должен обладать неустрашимостью и героизмом. Однако мужество это, по мнению Брехта, особого свойства. Прежде всего внутреннее, духовное, гораздо реже выражающееся в эффектном поступке, чем то, проявлений которого требуют обстоятельства у человека практического действия. Но героизм от этого не перестает быть героизмом.

Тема разработана в трех рассказах Б. Брехта, содержанием и временем создания примыкающих к пьесе «Жизнь Галилея». Они написаны в Дании, в 1939 году. И образуют как бы портретно-художественный триптих, обрамляющий пьесу.

Джордано Бруно… Фрэнсис Бэкон… Сократ… Три ученых, три великих поборника истины. Люди разных времен, наций, характеров, разного образа жизни и моральных достоинств. Объединяет их одно. Каждый из них в надлежащий момент совершает подвиг во имя того, что можно назвать нравственным кодексом искателя истины.

Однако что же это за поступки? И каковы подвиги?

…На пронизывающем зимнем ветру, возле случайно раздавленной санями курицы долго копошится старый, еле живой от болезней Фрэнсис Бэкон, бывший лорд-канцлер королевства. Он собственноручно набивает снегом свежевыпотрошенную птичью тушку. Надо, чтобы научный опыт прошел в полной чистоте. Естествоиспытатель хочет доказать мелькнувшую в голове мысль, что замороженное мясо только что погибших птиц и животных долго остается в первозданной свежести и годным для пищи.

Опыт с курицей оказался для ослабевшего старика роковым. Отдаленная идея будущего холодильника стоила ученому жизни. Но последний эксперимент, последний свой заплетающийся шаг он направил в сторону истины. Добыта еще крупица знания, рассеян еще один предрассудок. Остатками сил Бэкон заплатил за убеждение всей жизни: «Люди слишком многому верят и слишком мало знают. Поэтому должно все испробовать самому, ощупать собственными руками…» («Опыт»).

Другой рассказ цикла — «Плащ еретика» — Брехт напечатал впервые на страницах московского журнала «Интернационале литератур» (1939, № 8). Тогда он назывался «Плащ ноланца».

«Джордано Бруно, родом из Нолы, — так начинается рассказ, — которого римская инквизиция в 1600 году приговорила к сожжению на костре как еретика, все почитали великим человеком не только за его смелые, впоследствии подтвердившиеся гипотезы о движении небесных тел, но и за его мужественный отпор судьям инквизиции, которым он сказал: «Вы с большим страхом произносите мне приговор, чем я его выслушиваю». Достаточно прочесть книги Бруно и познакомиться с рассказами о его выступлениях на ученых диспутах, чтобы понять, сколь заслуженно его называют великим; но сохранилось одно предание, которое, быть может, заставит нас уважать его еще больше.

Это история о его плаще…»

Из необыкновенной и героической биографии Джордано Бруно писатель берет как будто заурядный эпизод. Случай, который произошел еще за восемь лет до того, как огненные языки костра инквизиции навеки вписали это имя в историю человечества.

Происшествие житейски-прозаическое, бытовое, буднично мелкое. Но не мелочами ли жизни часто измеряется великое?

Недавно арестованный ученый, отстаивая свою правоту, почти год ведет неравный поединок с властями Венеции. Он защищает право человека верить своим глазам и ушам, мыслить, иметь собственное мнение, первейшую малость свобод личности, гарантированную законом вроде бы свободной республики Венеции. И в этот момент схватки, грозящей Джордано Бруно в случае поражения выдачей в лапы римских инквизиторов, сам поборник истины оказывается вдруг… объектом справедливых притязаний.

Еще до неожиданного ареста Бруно справил себе новый плащ. Заработать, чтобы расплатиться с портным, он не успел.

Жене портного, семидесятилетней старухе, нет дела до гипотез о вращении небесных светил и вселенских истин. Ей отдай долг. Тем более что труд и затраты на материал для плаща равняются чуть ли не месячному нищенскому заработку семьи.

Старуха пылает жаждой вернуть потерянное. Она исполнена негодования, оскорблена, задета в лучших чувствах. Величайшей несправедливостью законов считает она тот факт, что еретик может быть брошен в тюрьму или даже сожжен на костре до того, как успеет возвратить долг.

Одержимая труженица, непреклонная в стремлении восстановить справедливость, утвердить свою куцую истину, она атакует судебные инстанции. Ей удается добиться нескольких свиданий с заключенным в тюрьме правдоискателем.

История этих домогательств и встреч с Джордано Бруно в момент, когда для того решается вопрос о жизни и смерти, и есть сюжет рассказа…

Джордано Бруно в трагическом положении. Ему нечем платить. Он не может возместить даже часть невольно причиненного ущерба, возвратив сшитый плащ. Так как тот вместе с другим его скудным имуществом конфискован властями.

Домогательства старухи в роковые для арестованного дни настолько неуместны, что на сторону Джордано Бруно склоняется даже тюремное начальство. Но сам правдоискатель решает нравственную проблему по-другому.

Высший душевный героизм Джордано Бруно в этой ситуации состоит в том, что он сразу же и полностью соглашается с требованиями старухи. Он затевает тюремную борьбу, требует возмещения долга семье труженика-портного за счет своего конфискованного имущества.

Черный день поражения Джордано Бруно оказывается и днем маленького торжества. Власти Венеции решают выдать богохульника римской инквизиции. Но его плащ возвращен портному. «Хотя, по правде сказать, — заканчивается рассказ, — плащ очень бы теперь пригодился самому узнику: вопрос о выдаче решен, и на этой же неделе его повезут в Рим… И на самом деле, стоял конец января».