Ближе к истине - Виктор Ротов

— Что эго? — спрашиваю.

— Миноискатель! — с готовностью и не без гордости говорит Максимка. — Самодельный. Любой металл берег. Даже золото… — Он переводит взгляд на подоконник. И тут я замечаю черепа. Невольно встаю со стула, подхожу. Четыре тщательно обработанных черепа с жутким оскалом смерти. Продырявленные в разных местах. Два черепа щербатые — с выбитыми или выломленными зубами. Тут же кучка этих самых зубов и отпилков От них. Я не сразу понял, что это такое. Максимка с готовностью пояснил:

— Это обгшленные под коронки зубы. Кто‑то ободрал их до меня. Вот туг их пять? У меня было бы около пяти граммов золота!..

Я невольно взглянул на него: в глазах алчный блеск.

— А вот ложка, — продолжал он экскурс по своим «экспонатам». — Серебряная! — И показывает мне какие‑то цифры на черенке. При этом часто, взволнованно дышит. Я чувствую его хищное возбуждение, мне хочется остудить его.

— Да кто же берет на фронт с собой серебряные ложки?

— А что?! Мужики вон золото находят — перстни,

кольца… На костяшках кисти, — он показывает на себе, где именно находят кольца. — А в черепах зубные коронки. Череп и кисть руки — самая клевая находка! Это что! — ; небрежно махнул он рукой на свое «добро», — вот у дядьки Антоняна, бульдозеристом в леспромхозе работает, бульдозером бывшие окопы роет, — у того сарай забит. — Максимка испытующе смотрит на меня — можно ли доверять? — Говорит, погоди, вот начнется война, — все это будет стоить кучу денег! У него уже, наверно, с килограмм золота! А вот это знаете сколько стоит? — Он тянется к книжной полке, где жиденько стоят книжки, достает одну и показывает между ст раниц латунную пластинку, продавленную по диаметру риской. — «Смертник» называется. По риске разламывается пополам. Видите, здесь буква и цифры — это шифр воинской части фрица. Когда солдат погибает, товарищ его или офицер обязан изъять у него эту пластинку и передать в сиецчасть. Там ее переломят по риске, одну половину отправят в воинскую часть, другую с аналогичной буквой и цифрой, кажется, но месту жительства солдата. С препроводительной. Мол, погиб там‑то. За эти бляшки скоро будут давать бешеные деньги в ФРГ. Представляете?! Ордена находят. А еще здесь в горах «Золотой чемодан». Из Керченского музея. Семьсот разных золотых и серебряных вещей. И монеты. Из раскопок на горе Митридат. Это целый клад! Вот бы найти. Говорят, партизаны здесь где‑то в горах закопали…

Дальше я уже не слышал Максимку. Мое сознание заслонила некая глухая пелена. Я смотрел на его большие угловатые руки с невыскребаемой грязью под ногтями и представлял себе, как он этими руками роется в земле, в которой покоятся наши солдаты, положившие здесь свои головы, а теперь вот стали предметом грязной охоты.

С тех пор они всегда у меня перед глазами, эти сильные и грязные руки молодого мародера. А в ночь с 22–го на 23–е июня этого года, когда показали по телеку наших парней, торгующих в Германии возле Бранденбургских ворот наградами Советской армии, они, эти руки, не давали мне спать. Я думал, может и Максимка там, между теми парнями?

Впрочем, зачем предполагать? Я выхожу каждый день на улицу и вижу нескончаемые ряды молодых здоровых ребят и девушек, торгующих разным барахлом. И орденами тоже. А те кто их, эти ордена, зарабатывал кровью и увечьями, роются в мусорных ящиках.

Бабуля просит у продавщиц баночку рыбных консервов. А они ее как бы не замечают. Мало того, они мечут в нее гневные взгляды, мол, чего старая пристала?! А два дюжих мордоворота гребут эти консервы ящиками, выносят на улицу и тут же продают в десять раз дороже. Куда пойдут эти дурные деньги, заработанные при преступном пособничестве наших правителей? На войну, на убийство друг друга, или на балдежь, с изнасилованием девочек?

Думали ли мы, старшее поколение, работая за гроши ради светлого будущего, что оно, будущее, будет вот таким? Думали ли те, кто лег костьми в битве за Родину и теперь мертвые не могут себя защитить, что будуг ограблены своими же мародерами? Боже, и это мы! Нежели плодом нашей доброй самоотверженности стало поколение мародеров?! Если это так, то что тогда добродетель? Может хлыст и розги?

«Кубанские новости», 11.09.1993 г.

ОТ ПРЕЗИДЕНТОМАНИИ ДО ПРЕЗИДЕНТОФОБИИ

(Памфлет)

По данным печати, на сегодняшний день в бывшем СССР насчитывается около 60 президентов. Это региональных! А других всяких — разных? Начиная от президентов акционерных обществ до президентов банно — прачечных. Началось все с легкой руки Горбачева: дурной пример заразителен. Нынче президентов столько, что кинь палку в собаку… А когда начиналось все, мы радовались как исторической находке: наконец‑то и мы, как все люди — свой президент. Как во Франции, или Америке. Правда, там от президентского правления народ процветает, а у нас… А у нас по русской поговорке — Федог оказался не тот. Тем не менее. После Горбачева возжелал иметь этот титул Ельцин, великодушно заявив: мне и России одной хватит. После него президенты посыпались как из рога изобилия. Опрезидентились средне — азиатские республики, Грузия. Оттуда процесс перекатился на Северный Кавказ — Чечня. Потом перекинулся в среднюю Рос

сию — Татарстан, Мордовия. На Украину. Оттуда снова на Северный Кавказ — Ингушетия, Северная Осетия… Потом Литва… Руководителей всех стран и народов бывшего СССР охватила президентская лихорадка. От них «инфекция» перекинулась на представителей среднего эшелона власти — руководителей предприятий, общественных организаций, банков. Наиболее энергичные, крутые директора предприятий подмяли под себя менее крутых, образовали компании, концерны и потребовали себе титул президента. Я знал хороших руководителей, которые стали президентами.

Был у меня знакомый грузин в одном кубанском городке, х’де я часто бывал в командировках. Он заведовал баней. На двери его кабинета висела горделивая табличка «Дыректор». Благодаря этой вывеске мы с ним и познакомились. Однажды напарившись, выпарив из себя робость, я, обливаясь здоровым потом, постучал к нему в дверь: мне любопытно было посмотреть на этого «дыректора».

В обшарпанной комнатенке за обшарпанным столом сидел небритый грузин и терзал в зубах папиросу «Беломорканал».

— Спички есть? — выкатил он на меня страдальческие глаза.

В стране тогда была ситуация бесспичечья. Где‑то сгорела фабрика, а потому в магазинах исчезли спички. У меня же в кармане плаща давненько приблудилась целая коробка.

— Есть, — говорю. И протягиваю ему коробок.

Он от радости чуть не выпрыгнул из‑за стола. Схватил спички, прикурил, затянулся и, отвалившись на спинку облезлого кожаного кресла, посмотрел на меня глазами кота, хватившего валерьянки.

— Праси шта хочешь! — он уже тогда подражал кое-кому. — Хочешь бесплатно в парную?

— Я только что из парной.

— Ну и шта! Попаришься еще.

— Спасибо. Но у меня сердце…

— Жаль! — И он разочарованно протянул мне мои спички. Я было взял, но потом отдал ему насовсем.

— Мне они ни к чему. Я не курю.

— Ва! — обрадовался грузин и снова чуть не выпрыгнул из‑за стола. — Дарагой! Ты меня спас от некурения! Прихады, мойся бесплатно! Ты и твоя семья: жина, дети твоей жины; твоя папа, твой мама…

Хороший был «дыректор». Но вот недавно я получил письмо из этого городишка от хозяйки, у которой останавливался, когда не было мест в гостинице. Она пишет: «Давеча была в бане, на двери кабинета Гиви Осташвили висит забавная табличка: «Прызидент А/О «Мойдодырки». И такой важный стал. Бреется. Ездит на работу на машине «Вольви». Хотя живет через дорогу от бани. Да ты знаешь — вы с ним чачу хлебали».

После этого я понял, что нашу несчастную страну опять охватило безумие. Этакая президентская лихорадка. Слово «президент», основательно потускневшее за годы «холодной войны», теперь ослепительно засверкало в лучах нашей «демократии». Все захотели быть президентами. На радио, телевидении, в средствах массой информации слово «президент» стало ключевым. Один чудак не поленился и подсчитал, что в газете «Известия» в каждом номере в среднем за неделю слово «президент» употребляется 2576 раз. А по телевидению «Останкино» за 20 часов вещания в сутки — 17169 раз. Сравним — до введения должности президента — 17 раз. Дошло до того, что мальчишки во дворах, хулиганы в скверах, бандиты и грабители стали выбирать себе не вожаков и паханов, а президентов. А недавно, 12 июня, в годовщину избрания первого российского президента, я был приглашен в хорошую компанию с выездом на природу. Когда мы все выпили, съели, рассказали все анекдоты и спели все песни, кто‑то скучным голосом предложил: давайте выберем меня президентом.

Президентомания достигла своего апогея. И вдруг!.. Процесс пошел в обратном направлении. И опять все началось с Горбачева. Его, что называется, «кинули» с этого поста в Беловежской Пуще. И доложили сначала американскому президенту, а потом уже ему самому. Сдохнуть надо от такого унижения. Ан — жив! Мало того — Ельцин привез ему из Беловежской Пущи хохму, сказочную по цинизму и невиданную по хамству: конфеты «Мишки в лесу» теперь, мол, будут называться «Без Мишки в лесу». И это переморгал меченный.