Людовик XIV - Франсуа Блюш

В 1682 году еще больший размах приобретут печально известные «драгонады» и станет неукоснительным применение положений Нантского эдикта. В мае, например, жители Пуату были свидетелями разрушения протестантского храма в Ламот-СентЭре{32}. Летом «законно» разрушают два-три храма в неделю{135}. А по королевскому законодательству незаконнорожденные гугеноты будут насильно воспитаны в римско-католическом духе (31 января); запрещается эмиграция протестантских моряков и ремесленников (18 мая); не разрешается протестантам приобретать профессию нотариуса, прокурора, судебного исполнителя, полицейского (15 июня), заседателя суда или помощника юстиции (16 июня). 14 июля государство накладывает жесткий запрет на выезд гугенотов из королевства: все имущество нарушителей будет подлежать конфискации. И как будто бы всех этих мер было недостаточно, декларация от 30 августа запрещает протестантам собираться вне храмов и без пасторов; эдикт от 7 сентября уточняет, чем рискуют французские протестанты, которые эмигрировали бы; другой эдикт предоставляет приютам имущество, которое протестанты отдают или завещают бедным!{91} При такой сложной игре, так как «драгонады» не прекращаются, понятно, что статистические данные интендантов и даже епископов живо интересовали короля. А как только он допустил первую психологическую ошибку, считая законными и серьезными многочисленные «обращения в католичество», он обрек себя на то, чтобы продолжать верить в это и поддерживать политику отречений от протестантской веры, а также на то, чтобы его доверенные люди продолжали вводить его в заблуждение.

В марте 1683 года по другому эдикту предусматривалось публичное покаяние и изгнание всякого пастора, который примет обращение в протестантство человека, исповедовавшего римско-католическую веру. 22 мая декларацией закрепляется в каждом протестантском храме определенное место для католиков. Надо понимать: для осведомителей полиции короля. 17 июня еще одна декларация постановляет: дети «новообращенных» в католичество должны будут воспитываться в католической вере. 1684 год был еще более жестоким по отношению ко всем оставшимся в королевстве протестантам. В июне издаются один за другим неукоснительные законы: один из них возобновлял запрет на совершение протестантских обрядов частным образом или подпольно. В августе еще один эдикт запрещает служить пасторам на одном и том же месте более трех лет; еще одна декларация ограничивает частоту церковных советов и обязывает проводить их лишь в присутствии королевского судьи; другая декларация лишает гугенотов возможности быть избранными на должности экспертов. Наконец, декларация от 26 декабря запрещает протестантское богослужение там, где местная община насчитывает меньше десяти семей{201}.

Советникам Людовика XIV придется сильно напрячь воображение, чтобы придумать другие принудительные меры. Печально известный 1685 год покажет, что им, увы, удалось это сделать. 20 января следующая декларация ограничивает компетенцию нескольких судей протестантов (пережиток урезанной привилегии трибуналов эдикта), еще исполняющих свои функции в парламенте города Меца. В феврале другой королевский документ точно определяет наказание пасторам, «которые терпят в храме присутствие лиц, которым король запретил туда доступ». 16 июня французам запрещается бракосочетаться за границей; ясно, против кого направлена эта мера. На следующий день еще одна декларация предписывает разрушать протестантские храмы, в которых пасторы освящали смешанные браки или произносили бунтарские речи. 9 июля протестанты теряют право нанимать католиков в качестве слуг. 10 июля король запрещает протестантам быть судебными или адвокатскими клерками. 11 июля им был также закрыт доступ в адвокатуру. 25 июля гугеноты узнают, что они не могут присутствовать на протестантской службе за пределами судебного округа их местопроживания. Затем следует августовский эдикт, запрещающий любому протестанту проповедовать, писать полемические произведения, публиковать работы по богословию, б августа еще одной декларацией протестанты отстраняются от профессии врача. И в тот же день Людовик XIV выносит решение: пасторы протестантской религии не смогут иметь жилье ближе шести лье от тех мест, где запрещается протестантское богослужение. 14 августа издано постановление о том, что дети протестантов могут иметь опекунами только католиков.

20 августа новая декларация доводит до сведения населения, что половина имущества эмигрировавших гугенотов достанется тем, кто их изобличил{201}.

Перечисление всех этих неприятностей, которые накапливались в течение более чем шести лет, показывает, что к концу сентября 1685 года все было сделано, чтоб усилить, ужесточить преследования. От Нантского эдикта осталось лишь название. И если нам трудно понять упорство Людовика XIV, направленное на уничтожение раскола, — и в этом его союзником было время, — то легко понять, какая логика заставила его отменить нантские предписания.

Эдикт Фонтенбло, датированный октябрем 1685 года, обнародованный 17-го и зарегистрированный в парламенте 22-го, представляется на деле узакониванием фактического состояния дел, так как нет больше гугенотов в королевстве, законодательство, некогда им дарованное, лишается всякого смысла. («Мы сегодня видим, воссылая должную благодарность Господу, что наши усилия привели нас к цели, которую мы перед собой ставили, ибо лучшая и большая часть наших подданных, исповедующих «так называемую реформатскую» религию, перешла в католичество… Мы поняли, что не можем сделать ничего лучшего, чтобы полностью стереть из памяти все волнения, смятения, несчастья, которые из-за распространения этой ложной религии были причинены нашему королевству, иначе как полностью отменив Нантский эдикт и все, что было сделано с тех пор в пользу вышеназванной религии»{270}.) Эдикт Фонтенбло запрещал публичное отправление (sic — так) протестантской религии. Если по истечении двух недель пасторы не перейдут в католичество, они должны будут покинуть Францию. Дети же протестантов должны быть окрещены, воспитаны и подвергнуты катехизисизации в римско-католической вере. Чтобы быть амнистированными и возвратить себе конфискованное имущество, эмигрировавшие протестанты имели в своем распоряжении срок в четыре месяца. Эдикт вновь подтверждал, кроме этого, все прежние запреты на эмиграцию. Выезд из королевства и пересылка за границу своего имущества были абсолютно запрещены, «мужчин посылали за это на галеры, а женщин наказывали тем, что конфисковывали имущество и отбирали детей».

И самый могущественный король в мире не мог предотвратить эту эмиграцию, несмотря на то, что 1450 человек были приговорены к галерам{69}. Из-за эмиграции королевство лишилось 200 000 своих подданных[83], очень часто это были образованные, активные, богатые и предприимчивые люди. Еще меньше он преуспел в искусстве изменить сознание людей и сломить их. Отмена Нантского эдикта сама по себе влечет за собой печальные последствия: принудительное причастие, ложь и святотатство. И как об этом не подумали такие люди, как Боссюэ, Бурдалу, отец де Лашез или Арле де Шанвалон, и не предупредили об этом Людовика XIV? Много тайн кроется в этой политической ошибке и в этом религиозном преступлении.

Кто ответственен за акты 1685 года?

Эдикт Фонтенбло не может рассматриваться изолированно, поскольку усиление антипротестантского гонения начинается еще в 1679 году и идет по нарастающей. Поэтому было бы наивным видеть в этом лишь что-то похожее на взятие реванша наихристианнейшим королем над императором, который с тех пор, как Вена была спасена от турецкой опасности в 1683 году, снова слишком выдвинулся бы в Европе на передний план[84]. Такое соображение, если оно и приходило на ум Людовику XIV, могло быть только второстепенным. Во Франции времен Контрреформы — и каждый раз это подтверждается — на первое место выступает король-католик и затмевает короля-политика. Король находится во власти мечты о религиозном мире не с 1679 года, а с 1659-го, даже с 1649 года. Важнее всего не обстоятельства отмены Нантского эдикта, этого коварного последнего удара, а причины грубого и длительного гонения, которое продолжалось более шести лет.

Король является абсолютным монархом; и надо, чтобы абсолютно вся ответственность падала на него. Король ни с кем не разделяет законодательную власть. Даже если канцлер Летелье и скрепил своей подписью эдикт Фонтенбло, королевская подпись здесь стоит полностью, а не сокращенно. Он подписывался полным именем и на предыдущих многочисленных повторяющихся эдиктах, которые мало-помалу душили французский протестантизм (а вот отмена эдикта его резко пробудила). После своей коронации король особенно проникся сознанием священного характера своих королевских обязанностей. Король убежден благодаря своим детским урокам катехизиса, беседам со своими духовниками, предсказаниям религиозных ораторов, что Реформа — это ересь, значит, дьявольщина, сатанинское наваждение. Этот монарх является продолжателем линии, логики, духа Тридентского собора (1545–1563), то есть современного католицизма. Если протестанты должны гореть в вечном огне, разве не гуманно и не по-христиански обойтись с ними грубо, чтобы спасти их души? Как и его подданные, Людовик пропитан, пусть даже бессознательно, духом августинизма. А святой Августин, рассерженный донатистским расколом, — тип интегризма, имеющий много приверженцев в римской Африке, — не побоялся оправдать насильное обращение в католичество, интерпретируя в самом прямом смысле Compelle intrare (Заставь их войти!) из евангельской притчи о приглашенных на банкет[85]. Даже если религиозное единство Франции может иметь замечательные и выгодные политические последствия, главным в глазах Его наихристианнейшего Величества является то, что оно совершенно необходимо с религиозной точки зрения. Людовик XIV, забывая, что «религия является единственным противовесом, действительно эффективным против всех злоупотреблений верховной власти»[86], все-таки не боится поставить страшную силу этой верховной власти на службу тому, что он считает единственной настоящей религией. И тогда нет больше противовеса. А сила абсолютной власти удваивается. Вот почему преследование является также политической мерой (или политическим злоупотреблением), ибо тогда эффективной политикой будет только та политика, в основе которой лежит религия и которую эта религия оправдывает.