Мифы классической древности - Георг Штоль

К вечеру первого дня путники прибыли к Диоклесу, царю Феры, у которого останавливались, когда еще ехали в Спарту. На другой день они прибыли в Пилос, но Телемах так спешил воротиться домой, что просил Писистрата не заезжать в город, а ехать прямо к кораблю. Когда Телемах был уже на корабле и перед отъездом совершал возлияние богам, к нему подошел неведомый странник, прорицатель Феоклимен, из рода Мелампа. В Аргосе, на своей родине, он совершил убийство и теперь спасался бегством, боясь мщения родственников убитого. «Друг, — сказал он Телемаху, — заклинаю тебя жертвой и богами, которым ты ее приносишь, заклинаю тебя всем для тебя священным, скажи мне, кто ты и откуда?» Телемах в ответ ему: «Родом я из Итаки, странник, сын погибшего Одиссея, которого отыскиваю теперь». — «И я, бедный, скитаюсь на чужбине, — сказал Феоклимен. — На родине я убил человека и родственники его преследуют меня. Возьми меня на свой корабль, сжалься над скитальцем, спаси меня, за мной гонятся по пятам». Телемах охотно принял его на корабль и дома обещал ему гостеприимный кров. Распустили паруса, и корабль при попутном ветре, посланном богиней Афиной Палладой, быстро понесся по волнам. Под покровом ночи проплыли они вдоль Пелопонесского берега вплоть до Элиды; отсюда направились к Итаке, минуя пролив, в котором женихи устроили засаду. На рассвете корабль пристал к берегу Итаки; товарищей своих с кораблем Телемах послал в город, Феоклимена поручил покровительству друга своего Пирея, прося его, чтобы он поместил прорицателя в дом отца своего, Клития; сам же пошел к жилищу Эвмея.

Той порой Одиссей был еще в доме свинопаса. Накануне вечером, когда после трапезы он сидел с пастухами в хижине, вздумалось ему испытать Эвмея — предложит ли он ему еще остаться или нет. «Завтра утром, — так начал Одиссей, — я думаю идти в город просить милостыню, чтобы не быть вам в тягость. Ты дай мне только проводника, чтобы указал дорогу к городу, а там — не без добрых людей: подадут и вина, и хлеба. А не то пойду во дворец Одиссея к Пенелопе сообщить ей весть о супруге, толкнусь к женихам, может быть и они не откажут мне в подаянии. Я могу также поступить к ним в услужение, ибо умею и дрова колоть, и огонь разводить, вертеть жаркое, разрезать мясо и подносить вино». Эвмей отвечал: «Гость мой, что за мысль пришла тебе в голову? Разве ты ищешь своей погибели? Ты хочешь идти к женихам, которые не знают границ своему буйству? Да и служители у них совсем не тебе чета, все юноши ловкие, благообразные и в красивых одеждах. Оставайся лучше здесь; никому ты не в тягость, а воротится сын Одиссея, он тебе и одежду подарит, и велит проводить, куда пожелаешь».

Одиссей с благодарностью принял предложение и попросил пастухов рассказать ему что-нибудь о родителях Одиссея — живы ли они или снизошли уже в царство теней. «Родитель Лаэрт еще жив, — так начал Эвмей, — но ежечасно молит у Зевса себе смерти, неутешно плача о любимой супруге, сведенной в могилу тоской по сыну, пропавшему без вести. Я также горюю о ней, ибо она меня воспитала как сына вместе со своею дочерью Клименой. Когда мы выросли, дочь отдали в замужество на Самос, а меня, одарив щедро одеждой и обувью, прислали сюда. И кроме этого, она мне много делала добра, теперь, с ее смертью, я лишился всего». — «Так ты еще ребенком был увезен с родины? — спросил Одиссей. — Как же это случилось, расскажи. Враг ли разорил город твоих отцов или морские разбойники украли и продали тебя?» — «Выпей вина, — отвечал свинопас, — и слушай, что я тебе расскажу, спать нас никто не неволит. За Ортигией лежит Сира — остров здоровый и плодородный. На острове этом есть два города, ими правил отец мой — Ктезий, сын Орменона. Раз, когда я был еще ребенком, к острову пристали финикийские корабли с различными товарами. В доме моего отца жила в это время красивая рабыня-финикиянка, которая еще на своей родине была похищена морскими разбойниками и продана нам. Рабыня эта познакомилась с прибывшими финикийцами, уговорила их, чтобы они отвезли ее к родителям; за это она им сулила столько золота, сколько удастся ей унести из нашего дома, кроме того, обещала и меня, ребенка, отдать им, так как я был поручен ее особенному надзору. Целый год стояли корабли у берега, наконец, распродав товары и нагрузив корабли новыми, они собрались отплыть и послали одного из своих в дом моего отца уведомить об этом рабыню. Посланный принес, как будто для продажи, золотые украшения превосходной работы, пока моя мать и остальные женщины рассматривали их, он сделал рабыне условный знак головою; та взяла меня за руку и повела из дома. Проходя палатой, где на столе стояло множество золотых сосудов, она взяла из них три и скрыла их под одеждой; потом поспешно пошла к кораблю, который был готов к отплытию. Солнце уже опускалось в море, когда мы подняли якорь. Шесть дней плыли мы по пенящимся волнам; на седьмой день женщина эта умерла внезапно, и тело ее бросили в море на съедение рыбам. Я остался один между людьми, мне совершенно чуждыми. Наконец пристали мы к Итаке, где купил меня Лаэрт». — «Твой рассказ, добрый Эвмей, — сказал Одиссей, — растрогал меня до глубины души. Но вместе с горем Зевс послал тебе и счастье — он привел тебя в дом доброго мужа, который тебя кормит, поит и дает теплый приют. Я же, несчастный, напротив, постоянно скитаюсь на чужбине». В таких беседах провели они время до глубокой ночи, и немного времени осталось им для отдыха. Наутро проснувшись, развели они огонь и стали готовить завтрак. В это самое время Телемах подошел к жилищу Эвмея. Собаки не лаяли на пришельца, но окружили его и ласкались к нему. Заметив это, Одиссей сказал Эвмею: «Верно, пришел к тебе друг или знакомый, что собаки не лают, а ласкаются», — и не успел он договорить этих слов, как Телемах уже стоял на пороге. Изумленный Эвмей быстро вскочил с места, выронил от радости бывшую у него чашу с вином, бросился к своему юному господину и стал целовать его голову, глаза, руки, проливая радостные слезы, как отец, увидевший своего единственного сына после десятилетней разлуки. «Ты ли это, Телемах, радость моей жизни? — вскричал Эвмей. — Не надеялся я тебя более видеть. Войди в дом мой, дитя мое, дай мне налюбоваться на тебя». — «Сюда пришел я за тем, старик, — отвечал Телемах, — чтобы увидеть тебя и узнать, дома ли еще мать моя или уже вступила в брак с кем-нибудь из женихов».

«Родительница твоя, — отвечал Эвмей, — живет в твоем доме и целые дни и ночи проводит в слезах». Сказав это, он взял копье из рук Телемаха, и Телемах вступил в хижину. Одиссей при входе его встал, чтобы уступить ему свое место, но Телемах удержал его и ласково сказал: «Сиди, странник, и для меня найдется место». Одиссей сел опять, а Эвмей тотчас же принес свежих листьев, покрыл их овчиной и предложил Телемаху сесть. Потом принес кушанье и вино, и все трое уселись за стол.

Насытившись вкусным питьем и едой, Телемах спросил свинопаса о чужеземце, и Эвмей рассказал ему все, что слышал от Одиссея. «Теперь, прибавил Эвмей, — передаю его в твои руки, делай с ним что хочешь, он находится под твоей защитой». — «Наделал ты мне хлопот, Эвмей, — отвечал юноша. — Как возьму я в свой дом чужеземца, когда я не могу защитить его от дерзости женихов. Пусть он живет у тебя, я подарю ему одежду и меч, доставлю сюда пищу, чтобы он не был в тягость тебе и твоим товарищам. Но к женихам пусть он не ходит, они оскорбят его, и для меня это будет очень прискорбно». Тогда Одиссей-скиталец возвысил свою речь: «Больно сердцу моему слушать, юноша, что ты позволяешь женихам так буйствовать в доме. Может быть, народ, повинуясь внушению богов, ненавидит тебя, может быть, ты в распре с братьями? Будь я так молод и силен, как ты, будь я сын Одиссея или сам Одиссей, то позволил бы первому встречному снять себе голову с плеч, если бы не проник в дом Одиссея и не наказал бы дерзновенных. И если бы они одолели меня, то я лучше бы согласился быть убитым в своем доме, нежели сносить их оскорбительные поступки». Телемах отвечал ему: «Народ ненависти ко мне не питает, с братьями я не в ссоре, потому что их нет у меня. По воле Зевса в нашем роде бывает только один сын в каждом колене. У прадеда моего Аркисия был единственный сын Лаэрт, у Лаэрта — Одиссей, у Одиссея — я. Когда я был еще ребенком, многие женихи, сватаясь за мою мать, как враги вторглись в мой дом и расхищают наследство, и моя мать не знает, как положить этому конец. Быть может, и мне суждено погибнуть от них! Ты же, Эвмей, иди теперь к Пенелопе и возвести ей о моем благополучном возвращении; а я подожду тебя здесь. Но только передай ей это тихонько, чтобы женихи не слыхали, потому что они недоброе замышляют против меня». «Все исполню, — сказал Эвмей. — Но не зайти ли мне также по дороге к Лаэрту и не обрадовать ли его вестью о твоем возвращении? Говорят, что с твоего отъезда в Пилос он не вкушает ни питья, ни пищи, все сидит и горюет, и так исхудал, что остались кости да кожа». — «Жаль мне его, — сказал Телемах. — Но ты все-таки прежде спеши к Пенелопе и возвращайся сюда, а мать сама уж пошлет свою ключницу известить старика». Так сказал Телемах, торопя Эвмея, и Эвмей, подвязав подошвы, немедля отправился в город.