Языковеды, востоковеды, историки - Владимир Алпатов

В августе 1970 г. очередной Международный конгресс историков состоялся в Москве. Возглавлявший оргкомитет академик Е. М. Жуков, всегда благоволивший к Зинаиде Владимировне, поручил ей вместе с Е. В. Гутновой (старой ее знакомой по университету и аспирантуре) один из основных докладов. Доклад, в котором давалось типологическое сравнение западноевропейского и византийского феодализма, сделанный Удальцовой в актовом зале МГУ, имел успех, докладчица могла чувствовать себя на вершине славы. Но в ее жизни нередко радости совпадали с несчастьями. В тот же самый день тяжело заболел Владимир Амвросьевич, которому было уже 86 лет, и через месяц скончался. Выполняя его просьбу, Зинаида Владимировна с сестрой заказали сорокоуст и присутствовали на отпевании.

Чуть раньше, в 1968 г. начались реорганизации Института истории, который разделили на две части: Институт истории СССР и Институт всеобщей истории. А Зинаиду Владимировну уговорили со всем сектором перейти в Институт славяноведения, где она уже когда-то работала. Но на новом месте не сложились личные отношения, и через два года сектор вернулся обратно, теперь уже в Институт всеобщей истории, где мать работала затем до последнего дня. В Институте славяноведения остался Г. Г. Литаврин, которому, как когда-то Зинаиде Владимировне, пора было создавать собственный центр. На период работы в Институте славяноведения пришлись завершение и публикация историографической книги Удальцовой «Советское византиноведение за 50 лет» (1969). В книге очень детально описаны работы по Византии с конца 30-х по конец 60-х гг., то есть марксистского периода, но ранний период, когда работали ученые старой школы, описан очень бегло: у автора не лежала душа к их деятельности, представлявшейся ей сильно устаревшей, а церковная история не была ее сферой. Теперь в нашей историографии приоритеты явно изменились.

Следующая ее книга «Общественно-политическая борьба в ранней Византии» (1974) тоже была в какой-то степени историографической, но речь в ней шла об историках не ХХ, а IV–VI вв. Снова Зинаида Владимировна обратилась к ранней Византии, но теперь в ином ракурсе: теперь уже в центре внимания была история идей. Первая часть книги была посвящена светским, языческим или лишь поверхностно христианизированным авторам исторических сочинений, вторая – авторам церковных хроник. Безусловно, симпатии Зинаиды Владимировны были на стороне первых, особенно любимых ею Аммиана Марцеллина и Прокопия. В них она видела живых людей, сопереживала им и их героям. Стиль ее всегда был очень эмоционален, она стремилась создавать психологические портреты своих персонажей.

Обстановка в стране и в среде интеллигенции между тем менялась. Мать и отец однозначно отнеслись положительно к снятию Хрущева: очень уж он раздражал некультурностью и страстью к непродуманным реформам. К новым руководителям, особенно к Косыгину, они отнеслись доброжелательно, но постепенно на первый план вышел Брежнев, все более терявший здоровье и не скрывавший свою некомпетентность. Отделом науки ЦК долго руководил старый сослуживец Брежнева С. П. Трапезников, прославившийся тем, что в первом публичном выступлении перед академической аудиторией (на нем была и Удальцова) произнес слово престиж с ударением на первом слоге. Многое в том, что шло сверху, раздражало и Зинаиду Владимировну, и Михаила Антоновича, но еще больше их расстраивали все более проявлявшиеся антикоммунистические настроения среди окружавших их интеллигентов. Они мало сталкивались с диссидентами в прямом смысле, но с ближайшими сотрудниками часто было работать все труднее.

Сложными были отношения с А. П. Кажданом, хотя деловое сотрудничество довольно долго сохранялось. Но все более выходили наружу различия в системе ценностей. Однажды в 60-х гг. они вдвоем ездили за рубеж. На обратном пути была остановка в Бресте. Зинаида Владимировна больше недели не знала о том, что происходило на родине, и первым делом кинулась покупать газеты. Прочитав, она дала их Каждану, а тот их брезгливо отшвырнул: для него советские газеты не имели никакого значения. Мать это обидело. Разница взглядов все более сказывалась на взаимоотношениях, но когда в 1974 г. с Кажданом случился инфаркт, мать ему очень сочувствовала. Однако его эмиграция в 1978 г. (вслед за сыном, уехавшим тремя годами раньше) не стала для нее неожиданностью.

Позже, с 70-х гг. выдвинулся как византинист С. С. Аверинцев, сначала занимавшийся Плутархом. У Зинаиды Владимировны к нему были симпатии: нравились его образованность и преданность древним культурам. Она долго ему покровительствовала и с гордостью говорила: «Я сделала Аверинцева выездным». На нее произвело большое впечатление, как во время поездки в Грецию он в античном амфитеатре в Эпидавре декламировал древнегреческих поэтов. Позже (1980) Удальцова оппонировала на докторской защите Аверинцева. Но две его черты ее разочаровывали. Они однажды вместе ездили в Болгарию, жена Сергея Сергеевича в это время ждала ребенка, и он заходил чуть ли не в каждый храм и молился за то, чтобы все прошло благополучно. Такая степень религиозности была ей просто непонятна. И еще тяжелее она перенесла поступок Аверинцева во время поездки в Париж. Он бросил остальную делегацию и на целый день уехал куда-то к русским эмигрантам. Дело было даже не в том, что это были эмигранты: Острогорский матери нравился. Но тот был гражданином социалистической Югославии, лояльным к своей власти, а тут были люди, известные недоброжелательством к Советскому Союзу. Она искренне не понимала, зачем хорошему ученому надо общаться с такими людьми.

Отношение матери к еще остававшимся представителям старой русской интеллигенции было гораздо лучше, чем к западникам. Она ценила в них и культуру, и патриотизм, и, вероятно, сходство с интеллигентами, памятными ей по временам Кисловодска. С юности она дружила с Дмитрием Павловичем Каллистовым, ленинградским античником. А Каллистов побывал до того и на Соловках, о чем ей рассказывал, позже он стал одним из основных источников информации по данной теме для «Архипелага ГУЛАГ». Взгляды не мешали ей сочувствовать судьбе Дмитрия Павловича. Их дружба длилась более тридцати лет, а когда он в 1973 г. долго и тяжело умирал от мозговой опухоли, она очень была расстроена, а потом специально ездила в Ленинград на похороны. Уже с 60-х у нее установились хорошие отношения с Д. С. Лихачевым. Зинаида Владимировна из симпатий к нему постоянно покровительствовала его дочери Вере Дмитриевне, занимавшейся византийским искусством, трагически погибшей в 1981 г. Сохранились интересные и очень откровенные письма Дмитрия Сергеевича к Зинаиде Владимировне и Михаилу Антоновичу. Мать понимала, что такие как Каллистов и Лихачев не любят советскую власть. Но она думала, что теперь, когда бури улеглись, как казалось, навсегда, эти люди считали существующую власть меньшим злом по сравнению с Западом и западничеством. Для них (по крайней мере, в то время) все-таки СССР был продолжением «их» России.