Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей - Брендон Сандерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В итоге, как ни крути, получалось, что Ясна права. Мир Шаллан, полный простых ответов, был глупой ребяческой выдумкой. Она цеплялась за надежду, что сумеет отыскать Истину и использовать для того, чтобы объяснить — может, даже оправдать — то, что сделала в Йа-Кеведе. Но если такая вещь, как Истина, все же существует, она окажется куда сложней и темней, чем мы способны вообразить.
На некоторые вопросы, похоже, нет правильных ответов. Только множество неправильных. Можно лишь найти причину угрызений совести, но нельзя полностью от них избавиться.
Спустя два часа — и примерно двадцать быстрых набросков — Шаллан почувствовала себя куда спокойнее.
Она сидела в одном из дворцовых садов, с альбомом на коленях, и рисовала улиток. Сад был не такой обширный, как у ее отца, но куда более разнообразный, не говоря уже о том, что он даровал ей благословенное уединение. Как и большинство современных садов, харбрантские представляли собой стены из сланцекорника, за которым тщательно ухаживали. Этот же сад был настоящим лабиринтом из живого камня с невысокими стенами, поверх которых просматривался вход. Но, присев на одну из многочисленных скамеек, девушка оставалась наедине с собой, будто обращалась невидимкой.
Она спросила у садовника, как называется самая заметная разновидность сланцекорника; оказалось, это «тарелочный камень». Название было подходящим, потому что растение представляло собой тонкие круглые пластины, что лежали друг на друге, как тарелки в буфете. Сбоку оно казалось скалой, которую ветер обточил так, что проступили сотни тонких слоев. Из каждой поры выглядывали маленькие щупальца, колыхавшиеся на ветру. Камнеподобная оболочка растения была голубоватой, но щупальца — желтыми.
Художница наблюдала за улиткой с приплюснутой раковиной, чьи края покрывали небольшие бороздки. Когда Шаллан стучала по раковине пальцем, улитка втискивалась в углубление на сланцекорнике, притворяясь частью «тарелочного камня». Заметить ее было непросто. Если существо не тревожили, оно принималось тихонько поедать сланцекорник, хотя следы укусов не были заметны.
«Она его чистит, — наконец поняла Шаллан, продолжая рисовать. — Объедает лишайник и плесень». Действительно, за улиткой оставался чистый след.
Рядом с «тарелочным камнем» росла другая разновидность сланцекорника, с напоминающими пальцы отростками, что торчали из середины ствола. Приглядевшись, Шаллан увидела маленьких кремлецов, тощих и многоногих, которые ползали вокруг растений и чем-то питались. Тоже чистильщики?
«Любопытно», — подумала она и начала рисовать миниатюрного кремлеца. У них были панцири того же цвета, что и пальцы сланцекорника, в то время как завиток на раковине улитки почти повторял желто-голубые узоры «тарелочного камня». Как будто Всемогущий задумал их парами — растение давало приют живому существу, а то в свою очередь очищало растение.
Над разросшимся сланцекорником порхало несколько спренов жизни — светящихся зеленых искр. Некоторые шныряли по бороздам в коре, другие танцевали, точно пылинки, то взлетая, то падая.
Она взяла карандаш с тонким грифелем, чтобы записать мысли по поводу отношений между животными и растениями. Ей не встречались книги, в которых описывалось бы что-то подобное. Ученые, похоже, предпочитали изучать крупных и подвижных животных, вроде большепанцирников или белоспинников. Но это открытие показалось Шаллан красивым и изумительным.
«Улитки и растения помогают друг другу, — подумала она. — А я предала Ясну».
Она глянула на свою защищенную руку и кошель, спрятанный внутри. Она чувствовала себя спокойнее, когда духозаклинатель был рядом, но пока что не посмела его опробовать. Слишком волновалась из-за кражи и не хотела прикасаться к фабриалю, когда Ясна была поблизости. Но сейчас Шаллан находилась в укромном уголке в самом сердце лабиринта, и лишь один крутой поворот вел в этот тупик. Она небрежно встала, огляделась. В садах больше никто не гулял, и она забралась достаточно далеко — любой вновь прибывший потратит несколько минут, пока попадет сюда.
Шаллан снова села, отложила альбом и карандаш. «Я могу хотя бы попробовать, — подумала она. — Может, мне и не нужно продолжать поиски ответов в Паланеуме». Ей достаточно время от времени вставать и оглядываться по сторонам, чтобы никто не подошел, случайно или намеренно.
Она вытащила запретное устройство. Оно тяжело легло в ладонь. Солидная штука. Глубоко вздохнув, Шаллан обернула цепи вокруг пальцев и запястья, ощутила самосветы на тыльной стороне ладони. Металл был холодным, цепи висели свободно. Она повертела кистью, чтобы фабриаль лег как следует.
Шаллан ожидала ощущения мощи. Может, мурашек по коже или внезапного прилива силы и могущества. Но ничего не произошло.
Она постучала по трем самосветам — ее дымчатый кварц был в третьем гнезде. Некоторые фабриали, вроде даль-перьев, включались после прикосновения к камням. Но она ведь ни разу не видела, чтобы Ясна так делала. Принцесса просто закрывала глаза и, прикасаясь к чему-то, духозаклинала его. Дым, хрусталь и пламя удавались этому духозаклинателю лучше всего. Она лишь один раз видела, чтобы Ясна сотворила что-то еще.
Шаллан нерешительно подняла отломившийся кусочек сланцекорника, что лежал у ствола одного из растений. Держа его на ладони свободной руки, закрыла глаза.
«Стань дымом!»
Ничего не произошло.
«Стань хрусталем!»
Она приоткрыла глаз. Никаких изменений.
«Пламя. Гори! Ты пламя! Ты...»
Шаллан замерла, осознав свою глупость. Загадочный ожог на руке? Ну разумеется, он не вызовет никаких подозрений. Сосредоточилась вновь на хрустале. Закрыла глаза, вообразила себе кусок кварца. Попыталась силой воли заставить сланцекорник измениться.
Ничего не произошло, и она просто сосредоточилась, представляя себе, как сланцекорник преобразуется. Через несколько минут, после очередной неудачи, девушка попыталась изменить кошель, скамью и собственный волос. Безуспешно.
Шаллан встала, чтобы проверить, нет ли посторонних, потом снова села, расстроенная. Нан Балат пытался расспросить Луеша, как работает устройство, но тот сказал, что проще показать, чем объяснить. Он обещал, что ответит на все вопросы, если Шаллан и впрямь сумеет украсть фабриаль Ясны.
Теперь Луеш мертв. Неужели она обречена доставить духозаклинатель семье, просто чтобы тотчас же отдать его опасным людям, так и не использовав для обретения богатства, столь необходимого для безопасности Дома? И все потому, что они не знают, как эта штука действует?
Другие фабриали, с которыми ей приходилось иметь дело, были просты в использовании, но их создавали современные мастера. Духозаклинатели же происходили из глубокой древности. Нынешние способы использования к ним были неприменимы. Она уставилась на светящиеся камни, повисшие на тыльной стороне ладони. Как же узнать, как работать с инструментом, которому тысяча лет и который нельзя трогать никому, кроме ревнителей?
Она сунула духозаклинатель обратно в потайной кошель. Похоже, придется возобновить поиски в Паланеуме. Или расспросить Кабзала. Но сможет ли она устроить такое, не вызвав подозрений? Она вытащила его хлеб и варенье и принялась рассеянно размышлять за едой. Если Кабзал ничего не знает и ей не удастся найти ответы до отъезда из Харбранта, что остается? Если она отнесет артефакт веденскому королю или, может, ревнителям, сумеют ли они защитить ее семью в обмен на такой подарок? Ведь в конце концов, нельзя винить ее в краже у еретички, и, пока Ясна не узнает, у кого духозаклинатель, им ничего не грозит.
Почему-то от этого ей стало еще хуже. Украсть духозаклинатель ради спасения семьи — одно, но отдать его тем самым ревнителям, которых Ясна презирает? Это выглядело куда более серьезным предательством.
Вот и очередное сложное решение. «Ну ладно, — подумала она, — хорошо, что Ясна с такой решительностью взялась за мою подготовку именно к подобным ситуациям. Когда все закончится, я буду настоящим мастером своего дела...»
«Смерть на губах. Шум в воздухе. Копоть на коже».
Из «Последнего опустошения» Амбриана, строка 335.
Каладин, спотыкаясь, вышел на свет, прикрывая глаза ладонью от палящего солнца. Его босые ноги ощутили, как холодный пол барака сменился разогретым камнем улицы. Воздух был чуть влажным, не спертым, как последние несколько недель.
Он держался рукой за деревянную дверную раму, ноги предательски дрожали, а руки болели так, словно он три дня подряд носил мост. Он сделал глубокий вдох. Бок должно было обжечь болью, но он почувствовал лишь легкую болезненность. Некоторые порезы были еще покрыты струпьями, но маленькие полностью исчезли. Голова у него была на удивление ясная и даже не болела.
Парень обошел казарму, с каждым шагом чувствуя, как возвращаются силы, хотя продолжал держаться рукой за стену. Позади шел Лопен; гердазиец присматривал за Каладином, когда тот проснулся.
