Эвервилль - Клайв Баркер

— Да никого я не покрывал.

— Ну, так или иначе нельзя оставлять ее там, на перекрестке.

— Она погибла, — сказал Гарри.

— Знаю.

— Тогда вопрос, где она похоронена, имеет чисто академическое значение. А не пошел бы ты к черту с моей дороги?

— Ты куда?

— Я иду искать Киссуна.

— Киссуна? — удивился Будденбаум. — На кой черт он тебе сдался?

— Он может больше, чем ты.

— Неправда! — возразил Будденбаум. — Удели мне пару минут, и ты уже никогда не оглянешься. Некуда будет оглядываться. Не останется ни прошлого, ни будущего, а только…

— Один бесконечный день? — Гарри покачал головой. — Ради бога, перестань. У тебя уже был шанс, и ты его упустил.

В эту минуту он свернул за угол и увидел на другом конце улицы врагов. Он остановился, пытаясь сообразить, что происходит, но пожаров здесь не было, а отсвет дальних огней, пылавших за несколько кварталов отсюда, не давал рассмотреть сцену получше. В одном Гарри не сомневался: иады справились с паникой, напавшей на них у прохода. Даже при таком освещении и на таком расстоянии было видно, что они наступали не хаотически, а собрались в единую огромную змееподобную ленту, которая ритмично двигалась.

Гарри закатал рукава, обнажив татуировки, Кто знает, на что они способны? Может быть, и ни на что, но другой за щиты у него нет.

— Что ты собираешься делать? — осведомился Будденбаум. — Драться с ними? У тебя нет ни одного шанса. Даже если есть какая-то сила.

Гарри не обратил внимания. Он набрал в грудь побольше воздуха и пошел навстречу иадам.

— Думаешь, ты герой, да? — продолжал Будденбаум. — Это самоубийство. Если хочешь сделать что-то полезное, пошли со мной. Ты, Д'Амур, откопаешь его мне.

— Откопаю?

Будденбаум показал руки. Зрелище было ужасное: в от чаянии он разбил их об асфальт, и они превратились в кровавое месиво. Он сломал несколько пальцев, и кости торча ли наружу.

— Я не могу действовать руками. А пока они заживут, будет поздно.

— Этого не случится, — сказал Гарри.

— Какого хрена ты знаешь, что случится, а что нет?

— Если ты хочешь добыть Искусство, тебе нужно было бы вернуть прежние способности. Но они не вернулись.

— Все из-за твоей Теслы…

— Возможно. А возможно, ты просто не тот человек. Будденбаум остановился.

— Слушать не хочу, — заявил он.

— Ну и не слушай, — ответил Гарри и пошел дальше.

— И я не откажусь от того, что принадлежит мне! — воскликнул Будденбаум и схватил Гарри за плечо израненной рукой. — Пусть я не в силах сейчас взять то, что мне нужно, но зато я еще в силах наказать тебя. Может быть, даже убить.

— И чего ты добьешься?

— Я убью своего врага, — ответил Будденбаум.

И он послал из ладони разряд в плечо Гарри, отчего в плече запульсировал каждый нерв.

— Даю тебе последний шанс, — сказал Будденбаум.

Татуировки Гарри заныли. Внутри все затряслось мелкой дрожью. Он понимал, что нужно бежать, но ноги не слушались.

— Что ты делаешь, Оуэн? — спросил чей-то голос.

Гарри чувствовал боль, шею сводило судорогой. Он попытался повернуть голову и посмотреть, кто это, но мышцы не слушались. Ему удалось лишь скосить глаза, и он заметил парнишку, двигавшегося к ним от перекрестка. Бледное лицо мальчика покрывали синяки.

— Отпусти его, Оуэн, — произнес юноша — Прошу тебя.

Будденбаум издал непонятный для Гарри звук. Может быть, он всхлипнул?

— Держись от меня подальше, Сет, — отозвался Оуэн.

— Что происходит? — спросил парень.

— Меня обманули, — сказал Будденбаум, и в голосе у не го зазвенели слезы. — Оно было у меня в руках…

— И этот человек его взял?

— Нет!

— Тогда в чем дело? Или ты убиваешь всех, кто попадется под руку? В тебе нет жестокости.

— Теперь будет, — заверил Будденбаум. — Отныне и навсегда — никакой жалости, никакого сочувствия…

— А любовь?

— Никакой любви, — зарычал Будденбаум. — Так что отойди, или я убью тебя.

— Не убьешь, — тихо и спокойно ответил Сет.

Боль отпустила, и постепенно к Д'Амуру возвращалось ощущение своего тела. Без резких движений, чтобы не вызвать новую волну гнева у Будденбаума, он медленно повернул голову и увидел, как Сет поднял руку Оуэна и поднес к губам.

— Мы уже видели много боли, — ласково проговорил он, целуя окровавленные пальцы. — Пора начинать исцеление.

— Слишком поздно.

— Позволь мне, и я докажу, что ты ошибаешься, — ответил мальчик.

Гарри поглядел на Будденбаума. Гнев Оуэна сменился усталостью.

— Вам лучше уйти, — сказал Сет.

— Ты с ним справишься? — спросил Д'Амур.

— Конечно, — тихо ответил Сет и обнял Будденбаума. — С нами все будет в порядке. Мы уйдем. Мы оба отсюда уйдем.

Времени на разговоры больше не оставалось. Оставив их утешать друг друга, Гарри направился дальше. Тем временем иады доползли до самого большого здания на улице — очевидно, там располагался суд или городское управление. До них оставалось шагов сто пятьдесят, не больше, и с каждым шагом теперь идти становилось все труднее. В основании черепа и в уголках глаз закололи мелкие иглы; голова наполнилась звоном.

Он почти радовался этому звону, так как он заглушал вопли людей, оставшихся в запертом здании. Сначала Гарри удивился, почему они не попытались сбежать через черный ход, но тут же увидел Гамалиэля: тот бежал вдоль стены и нес в руках что-то, похожее на человеческую голову. Если Гамалиэль здесь, то и его братцы где-то поблизости. Не исключено, что весь клан Зури явился полюбоваться зрелищем.

Но где же Киссун? Ведь это он придумал и продумал все события нынешней ночи, ставшей для него воздаянием. Он должен быть здесь и наблюдать.

Гарри брел вперед и звал Киссуна по имени, а потом перешел на бег. Странно звать человека в этом несусветном бедламе, но не Киссун ли сказал: как бы ни отличались иады от людей, сердце у них человеческое? У людей есть имена, есть прошлое. Даже у Киссуна есть прошлое, хотя он столь проникновенно говорил о радости быть никем: просто око горы, что смотрит вниз на букашек…

Змея иадов изогнулась, превратившись в огромное колесо, налегла на дом, и по стенам пошли трещины. Чем ближе подходил Гарри, тем яснее видел, что не зря они получили свое название. Уроборос — змей, пожирающий свой хвост, охвативший кольцом землю. Символ силы — равнодушной и самодостаточной силы; непреклонной, непостижимой, неодолимой.

На этот раз не было никаких галлюцинаций — ни демонов, ни отца Гесса, восстающего из осыпавшейся могилы, чтобы обвинить Гарри. Ничего, кроме кольца, сжимавшегося вокруг дома с живыми людьми. Гарри видел змею все яснее. Она словно нарочно показывала себя, желая измучить его тем, что он не может постичь ее природу и не находит ни единой понятной детали — ни головы, ни когтей, ни глаз. Лишь контур, абрис, силуэт, а внутри — мешанина, от которой начинала кружиться голова и подступала тошнота. Жесткая форма неопределенного цвета (то ли синеватого, то ли красноватого, то ли ни того ни другого), бездушная и бес страстная.