История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Тогда и полковник Подлецкий повел атаку против Подцвирова с этой стороны. Казачья старшина писала „доношение“ 13 марта, а рапорт по этому поводу в Военную коллегию Подлецкий послал 31 марта, после ряда происшествий, случившихся в этот 18-дневный промежуток времени. Заявляя о поступившей к нему жалобе на Подцвирова от старшины, Подлецкий выставил новые обвинения против него. Так как Подцвиров собрал с 1462 человек по 25 коп. с души на расходы по хлопотам и устраивал „потаенные без ведома команды сборы и сходбища“, то „дабы чего худого последовать не могло“, Подлецкий нашел нужным послать ротмистру Капустину приказ об аресте Подцвирова и его товарища атамана Рыбасова „впредь до резолюции Государственной военной коллегии“. Для приведения в исполнение приказа Капустин в свою очередь послал хорунжего Григоренкова. Последний нашел Подцвирова дома, но Григоренкову Подцвиров сказал, что он не пойдет под арест, да и народ не отдаст его. И действительно, у ворот двора Подцвирова „множественно“ собралась „вся громада“: служащие и отставные казаки, казачьи дети и родственники под предводительством атамана села Пыховки Тарасенкова. Атаман велел громаде войти во двор Подцвирова, а сам потребовал у хорунжего приказ об аресте. При этом вся громада единогласно заявила, что Подцвирова они не отдадут, если бы даже полковник прислал для того роту солдат. Так хорунжий Григоренков и не мог взять Подцвирова под арест. Товарища Подцвирова, атамана слободы Красной Рыбасова, хорунжий не нашел ни в слободе Красной, ни на мельнице, и где он находился, ему об этом никто не сказал. Подлецкий и Капустин ограничились тем, что посадили „под крепкий караул“ атамана Тарасенкова, не позволившего Григоренкову арестовать Подцвирова. Все это Подлецкий сообщил в Военную коллегию, явно выставляя в невыгодном свете Подцвирова и хоперцев.

По этому поводу Военной коллегией было назначено следствие, и воронежский губернатор, по выяснении обстоятельств дела, сообщил в Военную коллегию, что просьбу об образовании хоперского полка Подцвиров подал с общего согласия и по уполномочию положительно всех хоперских казаков, за исключением старшин, и что указанные Подцвировым неправильности по нарядам хоперцев на работы подтвердились, и эти порядки им уже отменены. В свою очередь и казаки слобод Пыховки и Красной, узнавши о происках полковника Подлецкого и казачьей старшины, подали по начальству заявление, что Подцвиров имел полномочие на ходатайство об образовании Хоперского полка от всех хоперских казаков и что они, казаки, просят начальство изъять их от подчинения ротмистру Капустину и хорунжим Куревлеву и Григоренкову.

Так и не удалось коменданту Новохоперской крепости Подлецкому и казачьей старшине ни превратить делового народного представителя в бунтовщика, ни вызвать бунт в рядах хоперского казачества. А от бунта было недалеко. Скоро потом полковник Подлецкий был отстранен от должности коменданта, а в списках хоперских казаков, переселившихся на Кавказ, не значились также ротмистр Капустин и хорунжие Куревлев и Григоренков.

Согласно прошению Подцвирова, 6 октября 1774 года Военная коллегия представила императрице Екатерине доклад по вопросу об образовании Хоперского казачьего полка. Императрица утвердила только два пункта в докладе: о сформировании Хоперского пятисотенного полка, с надлежащим числом старшин, и о возвращении казакам, взамен денежного и хлебного жалованья, прежних земель и угодий.

Для приведения в исполнение указа Екатерины был послан капитан Фаминцын. Указом 27 марта 1775 года повелевалось отмежевать Хоперскому полку по 15 десятин на каждую душу мужского пола и возвратить все прежние земли взамен денежного и хлебного жалованья. Тому же капитану Фаминцыну Военная коллегия поручила также присоединить к хоперцам живших в селе Бобрах Битюцкой волости крещеных азиатов. Это были персияне, калмыки и другие азиатские народности, попавшие разновременно в Хиву в качестве военнопленных и проданные киргизам, от которых они бежали в Саратовскую и Воронежскую губернии. На запрос правительства об избрании рода жизни и занятий, они пожелали поступить в казаки и были зачислены в Хоперский полк. Потомки калмык и персиян, по свидетельству Кравцова и Толстова, и теперь живут в Суворовской и Баталпашинской станицах под фамилиями Есауловых, Михайловых, Ильиных, Асановых, Абдуловых, Шамайских и других. Июля 21-го 1775 года казакам нарезано было 188 359 десятин земли, а переписью определено следующее количество мужского населения: 116 служивших казаков, 419 годных к строевой службе, 94 отставных и 884 стариков и малолетних, а всего, следовательно, 1513 душ мужского пола. Сюда вошло 208 персиян, 80 калмыков, 6 других инородцев и 775 душ казаков-черкасов, выключенных, по их желанию, из подушного оклада.

В таком составе Хоперский полк поступил в ведение президента Военной коллегии генерал-аншефа Потемкина, назначенного новороссийским, астраханским и азовским губернатором и начальником легкой кавалерии и казачьих войск. Ордером 24 сентября 1775 года граф Потемкин утвердил полковым командиром полковника войска Донского Устинова. Первому командиру Хоперского полка знаменитый временщик приказал принять полк от коменданта Новохоперской крепости Аршиневского, переписать и осмотреть всех казаков и выбрать по штату лучших и способных к службе молодых людей. Строевой состав полка был сформирован из 15 старшин и 500 лучших казаков. По преданиям стариков, выбор полковой старшины был произведен Устиновым из всех наличных казаков по указаниям их и офицеров. В число старшин были прежде всего избраны казачьи ходатаи — казаки Петр Подцвиров и Павел Ткачев. Первого Потемкин назначил есаулом с чином армейского поручика, а второго сотником с чином подпоручика.

Так сформировался окончательно Хоперский полк, живая история о котором сохранилась как в устных преданиях стариков, так в песнях народного эпоса. В состав полка вошли в наибольшем количестве малороссы или черкасы, в меньшем великороссы, и еще в меньшем инородцы, большей частью персияне и калмыки. По казачьим обыкновениям, сами хоперцы прихватывали при случае в свои ряды всех, кто казался подходящим для них. Участвуя в войне со шведами при Петре Великом, хоперцы взяли в плен шведского офицера, оставшегося потом у казаков под фамилией Шведова. Одно семейство этих оказачившихся шведов и поныне живет в станице Григориполисской. Воюя с тем же Петром Великим против турок на Пруте, старые хоперцы составили песню об этом событии. Их потомки и теперь еще поют о том, как „царь Петр Алексеевич много сил копил для войны с недругами“ и „поход объявил под землю турецкую“, и как он потом „дарил жаловал бояр селами, подселками, а еще подарил их городом Бендерами“. После этого „он вскричал, возгласил своим громким голосом“: „кто у вас за старшего? кто царь?“ и все ответили: „православный у нас царь Петр Алексеевич!“» Народ умеет запечатлевать крупные исторические события со всеми их характерными особенностями в своей устной поэзии — в песнях.

Те же хоперцы в другой песне поэтическими красками описали переход свой с Хопра на Кавказ. «Ни свет белая заря занималася, ни красное то солнце из-за гор выкатилось». То заиграло золотистыми лучами знамя Петра Великого, на котором «золотым словом было напечатано» о походе из всех полков одному полку Хоперскому, «как идти ему под леса дремучие, и под те высокие горы снежные, под те снежные горы Кавказские».

Это историческое событие совершилось летом 1777 года, когда Хоперский полк был переселен на Кавказ. Тогда не было уже Петра Первого, а царствовала Екатерина Вторая, но на знамени Петра было «так приказом назначено». Недаром, в самом деле, ходил Петр Великий под Азов, и на Терек, и в Персию, и на Кавказ. Туда он проложил путь казачьей колонизации. Так думали старые хоперцы.

В действительности переход хоперцев на Кавказ совпадает с очень характерным по своей неопределенности периодом русской колонизации на крайнем юге. В последнюю четверть XVIII столетия как бы окончательно догорало и гасло то историческое зарево, которое 5 веков тому назад образовалось от набегов и грабежей монголов и татар, наводнявших в XIII столетия юг нынешней России. Постепенно угасли Золотая Орда, Кипчаки, Казань… Уже сочтены были суровой исторической судьбой дни Крымского царства. На Кавказе, там именно, где осели хоперцы, и вблизи тех мест, рядом с абазинцами, кочевали еще жалкие остатки когда-то грозных татарских орд. То были татарские поколения с громкими именами родоначальников Тохтамыша, Науруза, Мансура, Карамурзы и Кипчака. Так как по Кючук-Кайнарджинскому трактату с Турцией русские границы от Моздока до Азова были отмечены крайне неопределенно и в пределах этих мест кочевали татары, то здесь и надлежало провести резкую черту разграничения владений между независимыми, по тому же трактату, татарами и русскими поселенцами. Задача трудная. Русский поселенец жил оседло, а ногаец кочевал. Это значило, что татары сами переходили с места на место, перегоняли свой скот и нередко передвигали даже границы, так как скот не признавал ни Кючук-Кайнарджинского, ни других трактов в поисках кормов, а за скотом покорно шли татары. И вот разрешение этой задачи по урегулированию пограничных отношений с татарами предстояло между прочим и хоперцам.