Трудные дети (СИ) - Людмила Молчанова

   - Что это?

   Бумажка, в которую я весь день скрупулезно выписывала драгоценные адреса и телефоны, не удостоилась и толики внимания.

   - Это то, чем я могу помочь. Здесь адреса и телефоны домов, куда тебя могут взять работать. Сразу говорю - последний мой. Остальные забирай. Но советую начать с пятого - там дедок, за которым просто-напросто нужно выносить утки. А ты... - решила не говорить о ее странности, - В общем, такая как ты, подойдет.

   Вся ситуация начала порядком раздражать, потому что я и так сделала то, что не была обязана делать. По меньшей мере - сэкономила ей время, хотя сама убила на это целый день.

   Могла бы и поблагодарить. Устав ждать, я рывком поднялась, запахнула куртку и поудобнее перехватила пакет. Ручки уже дышали на ладан.

   - Короче все. Я ушла. А ты...Возьмись за ум, в конце концов.

   - Ты прямо так и уйдешь? - робко и едва слышно пробормотала Рита.

   - Ну да. А что, мне песню спеть на прощание? Я пою плохо.

   - Не надо петь. Я...Саш?

   Страдальчески закатила глаза и неохотно процедила:

   - Что еще?

   - Можно я...У меня для тебя подарок.

   Не в силах скрыть заинтересованности, я вздернула бровь. Вряд ли, конечно, Рита в состоянии подарить что-то стоящее - у нее ведь ничего нет - но подарки, тем не менее, я любила. Особенно получать.

   - Какой?

   Она потянулась к своей черной папке и вытащила плотный лист бумаги с карандашным рисунком.

   - Вот.

   Искусство, особенно живопись, никогда не входило в число моих интересов. И оглядываясь назад, я понимаю, что мое невежество было особенно прагматичным и твердолобым - я не только не понимала ничего в этом, но и не хотела понимать. Не сказать, что спустя годы я прониклась, но я захотела понять и изучила основы. Наверное, даже больше, чем требовалось. Но тогда - на шумном, забитом людьми вокзале карандашный рисунок на слегка измятом листе воспринимался как...шутка. С легкой брезгливостью и снисходительностью. Я искренне считала, что это такая же бесполезная вещь, как и все сувениры и картины, привозимые Оксаной из разных стран. Тем не менее, чтобы не доводить Риту окончательно, пришлось взять рисунок в руки и с вежливым интересом изучить.

   Даже ту молодую и невежественную меня он чем-то зацепил, но объяснить чем - не выходило. Это был мой портрет - в растянутой мужской майке, оголявшей плечо и часть спины, а сама я сидела на кровати, точила нож и смотрела куда-то в сторону, как будто кто-то там был. Но что-то все равно цепляло, в чем-то проявлялось несоответствие. И это несоответствие, будь я чуть менее черствой, наверняка бы меня расстроило и задело за живое.

   Рисунок мне не понравился, но Рита смотрела с такой надеждой, что я вымученно улыбнулась и поблагодарила ее. С меня не убудет.

   - Пусть он у тебя останется, - почти впихнула его ей и отошла на шаг.

   - Тебе не понравилось? - расстроенно выдохнула Рита.

   - Понравилось. Но он должен быть цветным, разве нет?

   Сумев переключить девушку на ту единственную тему, что ей интересна, я поспешила попрощаться и уйти-таки наконец.

   - Мы еще увидимся? - напоследок спросила она.

   Ни за что.

   - Все может быть, - выдавила натянутую улыбку и помахала рукой. - Пока.

   Скрывшись за дверью, я уже не думала о Рите. Она никогда не была полезным и интересным человеком. Странным и ненормальным - да, а такие качества вызывают во мне лишь скуку. Так что, вполне легко выбросив ее из головы, я поехала в свой новый дом.

   ***

   Почти двадцать четыре часа в сутки я с полной уверенностью могла чистосердечно признаться в том, что ненавижу и презираю свою новую хозяйку. Именно так - хозяйку, - о чем не забывала напоминать старая карга. Я даже ей прозвище дала - костлявая курица. Оно мне душу грело и позволяло сдерживаться после очередных старческих ворчаний, когда мне хотелось в буквальном смысле выбить ей оставшиеся зубы, а голову расколотить об стену. А так вроде мысленно повторил раз десять - в тяжелых случаях все пятнадцать, - "костлявая курица", и отпустило.

   Когда я вернулась с одним пакетом, на часах было без двух девять. И эта бабка, которая видела, что я бегу по лестнице, прямо перед моим носом принялась захлопывать дверь, и только чудом мне удалось проскользнуть в щель, стремительно уменьшавшуюся с каждой секундой. Это был едва ли не единственный раз, когда я благодарила свою худобу. Бабка сделала вид, что ничего не произошло. Невозмутимо зазвенела цепочкой, закрутила три замка на одной двери и два на другой.

   Развернувшись ко мне спиной, она шаркающей походкой направилась в свою комнату.

   - Я предупреждала вас, девушка. В девять я ложусь спать. И не шуми, будь любезна.

   Я скорчила рожу, пользуясь тем, что она меня не видит.

   - Конечно.

   Моя работодательница была одним из самых скандальных людей, встречавшихся на моем жизненном пути. Более того - от ругани и страданий других она получала явное удовольствие. А чем старше она становилась, тем меньше оставалось удовольствий, следовательно общая вредность, как единственное, что было ей доступно в таком возрасте, превратилась едва ли не в религию и смысл жизни.

   Я достаточно спокойно относилась к ее заскокам, если только они не касались меня. Проблема в том, что они касались, и почти постоянно. Эта бабка словно на прочность меня испытывала и ждала, пока я сломаюсь. Возможно, провинциальная девочка из Грязей давно бы разрыдалась и уползла из этого дома-музея, но у меня от нее лишь имя, а школа выживаемости такая, что дай бог каждому. И еще у меня было умение, которое не раз и не два помогло мне в жизни - умение абстрагироваться до равнодушия. Мне кажется, что это очень нужная штука, которой должны обучать всех, начиная с детского сада или начальных классов в школе. Уж куда как полезнее какого-нибудь изо и труда.

   Ну так вот, эта бабка, которую звали Элеонорой Авраамовной, - язык сломаешь! - придиралась и доводила меня по любой мелочи. Например, пыль. Пыль вроде бы и пыль, особого ума, чтобы вытереть ее, не надо, и в прошлой жизни мне хватало получаса. Но не здесь. Костлявая курица превращала этот процесс в своеобразную пытку, которая растягивалась на целый день.

   - Милочка, подойдите ко мне, - громким голосом прокаркала бабка. Стоило задержаться на несколько секунд и никак не отреагировать на ее эмоциональный оклик, как начинался конец света. На холериков мне исключительно везло. - Александра, вы можете шевелить пятой точкой? За что, спрашивается, я вам плачу?!

   - Я здесь, можете не надрываться, Элеонора Абрам...Авраамовна.