Отрок - Евгений Красницкий

— Да что, я не вижу что ли, что сам казнишься? Рожа у тебя тогда в санях была… Думал убьешь Афоню. А ты все по уму сделал, молодец, внучек. Тебе бы только понять, что в жизни не все по книгам бывает… Поймешь еще, какие твои годы!

— Спасибо, деда.

— Кхе… Ну, что там с Нинеей?

— Не отказалась, вообще хорошо приняла.

— Но и не согласилась? — Догадался дед. — Понятно, на такое ответ сразу не дают.

— Ласковые слова тебе передать велела, хотя и попеняла тоже.

— Ласковые? Ну-ну…

— Сказала, что радуется мудрости твоих первых шагов на воеводстве.

— Это, наверно, за то, что ее уважил.

— Еще сказала, что рада правильному пониманию смысла боярского достоинства в столь юном роду, ничем, кроме воинских подвигов себя не прославившем.

— Ишь ты как! — Дед накрутил на палец ус, видимо сильно волновался, такой привычки за ним Мишка раньше не замечал. — На худородство наше указала! Ну, конечно, с ней нам не ровняться.

— И попеняла. — Продолжил Мишка. — Излишне, мол, заботимся о поддержании ее достоинства, сама, говорит, могу позаботиться.

— Ну, это она соврала! Могла бы — позаботилась. Но, понятно: надо, хотя бы для виду, поломаться, гонор показать — невместно ей перед худородными сразу же… того. Понятно, в общем. Что ж, несколько дней подождем.

— Снега падут, дороги развезет. — Напомнил Мишка. — Да и народ за тыном еще несколько дней держать…

— Честь дороже! — решительно заявил дед. — А за тыном никого держать не будем. Мужиков на выселки отправим — помогать обустраиваться, а бабы с детишками тут пересидят — на подворье, места хватит. Понастроили, ядрена Матрена, ни пройти, ни проехать.

— Бояр-то уже осчастливил, деда?

— Еще вчера. Кхе! Лука с Игнатом ничего, а Леху Рябого аж затрясло, как про свою землю, да про боярство услыхал.

— А места им указал?

— Да нет еще. Мы же и не посидели толком, как раз Афоня учудил. Отвлекли. Да и вообще, такие дела на пиру решать надо.

— На пиру? — не понял Мишка. — Важные дела по пьянке?

— Почему же по пьянке? Ты что, не знаешь, зачем князья пиры устраивают?

— Ну… По праздникам, еще для совета с дружиной, еще… не знаю.

— Собирает князь смысленных мужей. — Принялся объяснять дед. — Таких, которые не только путный совет дать могут, но и без которых княжий указ толком не выполнить. Поначалу сильно не пьют, так только, для приличия. Князь заботу свою излагает, потом слушает советы и принимает решение. Называет: кому что делать, с кого за что спрос будет.

Потом начинают пить в полную силу, а князь опять глядит и слушает. Кто не пьет — недоволен, за ним пригляд нужен, но если уж очень сильно пьет, тоже может быть недовольным. Потихоньку языки развязываются, начинают высказывать, у кого что на уме, спорят, ругаются, бывают и морды бьют. И тут такое открывается, что в ином случае никогда и не узнаешь.

А на утро бирючи указ оглашают, и бывает так, что в указе дело поручается вовсе не тому, про кого на пиру говорилось. Но указ составлен и люди все подобраны так, что противники и недовольные — всегда в меньшинстве. Дураки потом ходят и удивляются: "Ох, ну что за князь у нас, что за разумник!". А на деле-то, сами ему все и рассказали.

— Но баб-то на пир не допускают. А как же Нинея?

— Княгиня, обычно сидит, пока настоящая пьянка не началась, потом уходит. Вот и Нинея посидит, пока разговор о деле будет идти, а потом сама решит, оставаться или уходить. Ты за не нее беспокойся, она лучше нас с тобой знает: как да что.

— Ну вот, будут и про тебя говорить: "Ох, ну что за воевода у нас, что за разумник!".

— Михайла! — дед грозно нахмурился. — Я тебе говорил: уймись со своими шуточками?

В дверь просунулась голова Роськи.

— Господин сотник, дозволь доложить?

— Ну что там еще?

— Девки щенков забрали и не отдают!

— Каких еще щенков?

— Мы от боярыни Гредиславы Всеславны привезли помет трех сук от Чифа. — Принялся объяснять Роська. — Для воинской школы. А они их там тискают их, всякую дрянь в рот суют, а щенки еще и сосать-то толком не умеют…

— Погоди, погоди… — Дед замотал головой, как конь, отгоняющий мух. — Для какой воинской школы?

— Для нашей.

— Тьфу ты! — У деда начало иссякать терпение. — Да знаю, что для нашей! Щенки-то там на хрена?

— Деда, — вмешался Мишка — помнишь ты как-то говорил, что надо Прошке щенка подарить и посмотреть, как он его воспитывать будет. Талант, мол, у парня.

— Кхе… Было чего-то такое… Ну и что?

— Мы будем обучать охрану купеческих караванов. Помнишь, как Чиф засаду почуял? Всех спас тогда.

— Так ты хочешь псов на засады натаскать?

— Да, деда. Раздать каждому из учеников по щенку, пусть сами учатся и псов учат.

— Роська! — Рявкнул дед. — Кто там у девок заводила?

— Машка, то есть Мария Фроловна, она и корзинку из саней…

— Ишь ты: Фроловна… А ну, за волосья ее и сюда!

— Слушаюсь господин… — Роська растерянно умолк. — А как же… за волосья…

— Что непонятно, десятник? — Дед пристукнул деревяшкой в пол.

— Все понятно, Господин сотник, бегу!

— Так. Значит натаскать на обнаружение засад… — Дед одобрительно покивал каким-то своим мыслям.

— И еще от стрел уворачиваться, а то Чифа…

Голос у Мишки, неожиданно для него самого, дрогнул. Дед сочувственно глянул на внука, вздохнул.

— Кхе… Да, справный был пес… Ты себе-то щенка возьмешь?

— Нет, не буду.

— Что ж так?

— Второго Чифа уже не будет, а другого — не надо.

— Кхе… Ну, как знаешь… А кто же учить пацанов станет?

— Прошка. Будет кинологом Младшей стражи.

— Кем? Михайла, да сколько ж можно?

— Прости, деда. Канис — собака, логос — наука. Кинолог — собаковед.

— Собаковед… Придумают же.

Из- за двери раздался топот ног, девичий визг, в горницу влетела Машка и, споткнувшись о порог, брякнулась на четвереньки.

— А-а-а, деда-а-а! Он меня за косу-у-у…

— Молчать!!! Встать! Сопли подобрать! Волосья оправить! Живо!!!

Машка вскочила на ноги, бодро шмыгнула носом и мгновенно привела в порядок прическу. Только что "во фрунт" не встала.

"Да, сэр, хорошо поставленный командный голос и четкая формулировка приказа творят чудеса! В патриархальном обществе. А в демократическом — такое в ответ получил бы…".

— Кто разрешил щенков брать? — Прокурорским тоном поинтересовался дед?

— Им там холодно было, а я…

— Я не спрашивал: тепло или холодно! Я тебя, лахудра, спросил: кто разрешил?

— Никто. Но я же…

— Молчать! Дурищи, щенки еще молоко-то сосать толком не умеют, а вы им что в пасть совали?

— Потрошки куриные…

Дверь снова открылась и в горнице появилась мать. По всему было видно, что пребывает она в настроении самом, что ни на есть, воинственном.

— Анюта, я тебя не звал! — Попытался пресечь конфликт в зародыше дед. Но не тут-то было. Мать гордо откинула голову и совсем не скандальным, но холодным, как лед тоном, заявила:

— Я в своем доме, батюшка, могу и без зова.

— Совсем охренели бабы…

— И поэтому нас можно таскать за волосы и бить лбом об дверь? — Все тем же ледяным тоном осведомилась мать.

— Если приказано, то и об дверь!

— И за что ж такая ласка?

У матери на лице стал медленно проступать румянец. Дед, похоже, тоже начал заводиться.

— А за то, что дура беспросветная, только о баловстве и думает! Если башка ни на что больше не пригодна, то и двери ей открыть не грех. — Дед распалялся все больше. — Это еще не ласка!!! Я так приласкаю, забудет как звали, а не то чтобы не в свое дело нос совать!!! Щенков для дела привезли, а не для игрушек! Чурка осиновая, сосунков потрохами кормить. Я вот тебя саму сейчас сырые потроха жрать заставлю!

Мать выслушала дедову тираду внешне совершенно спокойно, только еще больше раскраснелась. Безошибочно вычленила из всего информационного потока рациональное звено и повернулась к Машке.

— Зачем щенков взяла? Хочешь вместе с Анной нужники помыть?

— Мама-а-а!

— Не реветь!

Мать топнула ногой.

"Блин, что значит: столичное воспитание! Прямо классная дама из института благородных девиц".

Дед, почувствовав в невестке союзника, сразу помягчал и перешел на ворчливый тон.

— Одни игрушки в голове, ну хоть бы чего-нибудь путное…

— Вот и нет! — неожиданно выпалила Машка. — Я из самострела стрелять выучилась!

"Извивы девичьей логики: где щенки и где самострелы… Блин!!! Как это выучилась?!".

Дед словно прочел мишкины мысли:

— Как это выучилась? Кто позволил… Кто учил?

— Кузька. — Тут же заложила двоюродного брата Машка. — Он новые штаны порвал, боялся, что мать ругать будет. Я зашила. А он на следующий день рубаху располосовал, и опять ко мне. Я и говорю: буду тебе все дырки зашивать, сколько не прорвешь, а ты учи стрелять. Я уже от тына в тряпку на четвертой вешке попадаю.