Черный ксеноархеолог - Юрий Валерьевич Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем я вообще отличаюсь от них?
Келли прав. Я дракон, а не добрый мальчик. Я – зло. Такой же грешник, просто в силу обстоятельств лишенный возможности воплотить самые темные из своих желаний. Чем грешник вроде меня отличается от грешника вроде Босса или Фазиля? В чем разница? Если просто в количестве совершенных грехов, то она непринципиальна.
«Дело не в количестве грехов, а в направленности воли. Между грешником, который бежит за грехом, и грешником, который убегает от греха, разница размером со Вселенную. Сейчас ты становишься вторым, а не первым».
Теплое чувство разлилось в моей душе после этих слов – и тьма уныния, подступившая от предыдущих мыслей, рассеялась.
«Спасибо, Гемелл. Ты и впрямь умеешь ободрить».
«Я же говорил».
«Значит, что-то все-таки можно изменить».
«Не просто что-то, а самое главное. Нельзя изменить прошлое и те его последствия, которые прорастут в будущем. А в настоящем нельзя изменить обстоятельства, не зависящие от нас.
Однако можно изменить себя».
«Ты ведь сказал, что я никогда не смогу стать таким, как прежде».
«Таким, как прежде, не сможешь. Но можешь стать лучше».
Мои руки дрожали от напряжения, удерживая артефакты, но от слов Гемелла во мне словно открылось второе дыхание. Да! Вот что я делаю сейчас. Я меняю себя.
На самом деле я все неправильно понимал раньше, когда чувствовал, что нахожусь на развилке судьбы. Мне казалось, что происходит выбор куда мне, остающемуся внутренне неизменным, направиться, к каким внешним обстоятельствам. Но развилка заключалась совсем не в этом, а в том, как я буду менять себя. В какую сторону. Каждый поступок, каждый выбор меняет нас – иногда резко и радикально, а иногда понемногу и незаметно.
Прямо сейчас дядя Филип в рубке, инженеры в отсеке Т-7, пилоты истребителей, штурмовики Космофлота и оперативники Спецконтроля, думая, что меняют внешние обстоятельства, на самом деле меняют самих себя. И я тоже. В этом мировом круговороте изменений я пытаюсь изменить себя к лучшему…
В наушнике вновь раздался голос Ванды, и мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что она сказала.
Можно возвращаться!
Сделав последнее усилие, я вытащил артефакты из реактора. Они были теплыми и вибрировали. Впервые что-то смогло повлиять на штуковины Хозяев. К счастью, недостаточно, чтобы их сломать. Повернувшись спиной к реактору, я открыл глаза и вдруг выяснил кое-что неприятное.
Яркое синее пятно словно отпечаталось на сетчатке моих глаз. Кроме него, я ничего не видел. В том числе дверь, через которую вошел сюда. Как же мне вернуться?
«Я могу ориентироваться по мышечной памяти. Позволь взять под контроль твое тело».
Я позволил, и через несколько минут Гемелл вывел меня обратно в отсек Т-7.
Перед моими глазами по-прежнему пылало синее солнце реактора. Не важно, закрывал ли я их или открывал, – я видел только это.
– Как ты? – Судя по голосу, Ванда стояла рядом.
– Ванда, я ничего не вижу… Я ослеп…
– Я помогу.
Ее голос снова звучал нежно. Я ощутил прикосновение. Она взяла меня под руку и медленно повела. Мы снова шли рядом, как много лет назад, но я чувствовал печаль. Да, сейчас Ванда называет меня на «ты», в ее голосе звучит забота, но между нами все разрушено. Боль, которую я причинил ей, отравит все наши хорошие моменты прошлого. Как предательство Келли отравило нашу дружбу.
Эйфория от ободрения Гемелла угасла. Мне удалось спасти корвет, но я не ощущал искупления или хотя бы облегчения. Скорбь вернулась. Тоска по тому, кем я был и более не являюсь. Никакие добрые дела не восстановят меня прежнего. Я не чувствовал, что изменился к лучшему. Я не стал чуть меньшим подонком.
– Как твое зрение? – спросила Ванда.
Она вела меня по коридору.
– Без изменений.
Опять захотелось сказать ей что-то, пока она такая.
«Не стоит», – заметил Гемелл, и я послушался.
Мы молча шли. Я внутренне готовил себя к тому, что останусь слепым навсегда. Это было бы достойное наказание.
Нам не пришлось идти весь путь до лазарета пешком – послышался шум каталки, мужские голоса, затем чьи-то крепкие руки уложили меня и быстро покатили. Несколько минут спустя, завезя куда-то (операционная? палата?), переложили на что-то твердое. Здесь звучали уже другие голоса, мужские и женские. Очень озабоченные. Один, представившийся доктором Зебергом, подробно опросил меня о самочувствии.
– Я ничего не вижу. Только яркое пятно пылающего ядра реактора… Почему я продолжаю его видеть?
– Термический ожог сетчатки, – сухо сказал он.
Затем окружающие начали суетиться, производя непонятные мне манипуляции. Что-то капали в глаза. Что-то кололи. Брали анализы, деловито шумели, обменивались короткими, отрывистыми репликами.
И в это время я, одинокий, слепой и не понимающий, что происходит, вдруг ощутил Его. Как будто спала завеса с иной реальности, и оттуда распространилось ошеломляющее, грандиозное переживание надмирного присутствия! Словно в пустом храме загудел орган от того, что кто-то нажал всего одну клавишу в басовом регистре. Как эта низкая нота, даже звуча тихо, привлекает все внимание, так и охватившее меня новое чувство, несравнимое ни с чем иным…
Я ощутил на себе взгляд Бога!
Взгляд, исполненный тепла и бесконечной любви. И все вдруг стало неважным: все страхи, переживания, тоска и скорбь рассеялись, как дым на ветру, и сердце замерло от священного трепета и желания продлить этот миг… Как будто я снова маленький мальчик и отец с улыбкой смотрит на меня. И так хорошо на душе…
Знаю, многие подумают: это у него просто мозги завернулись на фоне сильных переживаний. Или: это побочка от того, что ему вкололи врачи. Как скажете. Я не Гемелл, и у меня нет цели убедить вас в чем-то. Просто рассказываю о своем опыте. Но, будучи в целом зацикленным на себе и своих чувствах, я могу точно сказать, что пережитое мной тогда не сводится ни к одному из них. Это было присутствие Другого, нечто, приходящее извне, – дивное, величественное и прекрасное.
Мне пришлось ослепнуть, чтобы увидеть Бога.
Впрочем,
