Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

– Ну, я здесь самый главный, – сказал Петр Ослядюкович. – А ты что за ком с горы?

– Это Яков, костромской купец, – раздался чей-то голос. – Он в плену у татар побывал. Сбежав от нехристей, добрался до Владимира. В ратном деле Яков смыслит, поэтому его поставили сотником над торгашами и их челядью с Воздвиженской улицы.

– А, слышал я о тебе, Яков Костромич! – оживился Петр Ослядюкович. – Ступай-ка сюда поближе, друже. Негоже сотнику на военное совещание опаздывать, да еще ругаться в присутствии князей, – Петр Ослядюкович кивнул на Всеволода и Мстислава, восседающих на скамье у бревенчатой стены. – Чем это все мы так прогневили тебя? Растолкуй нам, сделай милость.

– Изволь, воевода, – невозмутимо промолвил Яков и протолкался к краю стола. – Нехристи свои дьявольские камнеметы в поле выкатили, а вы, бояре, и не чешетесь! Обсуждаете замысел обороны, на стены и башни уповаете, на крутизну валов городских, токмо все это впустую. Не этим надо заниматься сейчас, на вылазку нужно идти, чтобы сжечь катапульты татарские.

– Верно молвишь, купец! – вскочил со своего места Мстислав.

Вокруг поднялся шум из многих голосов: кто-то из воевод одобрял сказанное Яковом, кто-то нет. Большинство бояр были против того, чтобы вести полки на вылазку.

Петр Ослядюкович призвал всех присутствующих к тишине.

– Вы не знаете, что сотворили татары со стенами Рязани, используя свои камнеметы, а я знаю, ибо был очевидцем этого ужаса, – продолжил Яков, повысив голос. – Бояре, мунгалы страшны не своей многочисленностью, они страшны мощью своих осадных машин. Град Владимир не устоит, когда нехристи приведут свои камнеметы в действие. Никакие стены и башни не в состоянии выдержать град из огромных камней и жар негасимого огня, секретом которого обладают мунгалы. Повторяю вам, бояре, не спалив катапульты татар, не надейтесь, что выдержите натиск Батыевой орды.

– Не стращай нас, удалец! – нахмурился Петр Ослядюкович. – Град Владимир – это тебе не Рязань! У нас тут и валы повыше, и стены покрепче, и башни помощнее. И рать у нас многочисленнее рязанской.

– Что ж, воевода, я тебя предупредил, и ты меня услышал, – сказал Яков после короткой паузы. Он обвел взглядом столпившихся вокруг вельмож в длинных богатых одеждах и мрачно добавил: – Я не пророк, но вижу печальную участь на челе у всех вас. Поймете вы правоту моих слов, когда смерть заглянет вам в глаза, бояре.

– Ладно, ступай отсель, – недовольно бросил Якову Ратибор Иванович. – Может, и впрямь грозны татарские камнеметы, однако и мы не лыком шиты!

Не прибавив больше ни слова, Яков Костромич покинул собрание воевод.

Мстислав выплеснул на Всеволода все свое накопившееся раздражение, когда они верхом на конях ехали к детинцу по пустынным заснеженным улицам засыпающей столицы.

– Не много ли на себя берет Петр Ослядюкович? – сердито молвил Мстислав. – Отец, уезжая в Ростов, велел ему быть твоей правой рукой, брат, но Петр Ослядюкович, по сути дела, встал во главе города и войска. Нам, князьям, он повеления отдает! Что хочет, то и творит. А ты, брат, потакаешь ему в этом.

– Петр Ослядюкович старше и опытнее нас с тобой, брат, – устало проговорил Всеволод. – Отец наш не зря поставил его главным воеводой во Владимире. Бояре и служилый люд охотнее пойдут в сечу не с нами во главе, а с Петром Ослядюковичем. Уразумей же это, брат.

Однако обидчивый Мстислав не унимался, продолжая твердить свое:

– Петр Ослядюкович велел вскрыть дворцовый арсенал, нарушив запрет нашего отца. Это уже преступление, брат. В том арсенале хранилось добротное немецкое и свейское оружие, за которое были уплачены немалые деньги. Волею и самоуправством Петра Ослядюковича все это оружие было роздано мужикам сиволапым, кои и пользоваться-то им не умеют.

– Это я позволил Петру Ослядюковичу взять оружие из дворцового арсенала, – сказал Всеволод. – Татар стоит под Владимиром черным-черно, брат, поэтому мы обязаны вооружить всех мужчин в городе. Зря ты точишь зуб на Петра Ослядюковича.

– Ты принял решение раздать оружие из дворцового арсенала черному люду, а со мной не посоветовался! – тут же вскипятился Мстислав. – Я гляжу, брат, ты спелся с Петром Ослядюковичем. Вернее, он вертит тобой, дурнем, как хочет! Нету в тебе твердости, брат, и никогда не было!

Подъезжая к белокаменным воротам детинца с небольшой надвратной Иоакимовской церковью, братья разругались окончательно, наговорив друг другу немало нелицеприятного.

Возле дворцового крыльца Всеволода окликнул его дружинник Ян, по прозвищу Хабал, то есть «озорник». С таинственным видом Ян отвел Всеволода в сторонку и протянул ему холщовую сумку, сняв ее со своего плеча. Всеволод, объятый недобрым предчувствием, заглянул в сумку и увидел там отрубленную голову своего брата Владимира.

– Это передали стражи, что несут караул возле Золотых ворот, – негромко и печально промолвил Хабал. – Они рассказали, что примерно час тому назад к воротной башне подскочил татарин верхом на коне и забросил эту сумку на верхнюю площадку башни, раскрутив ее в воздухе, как пращу.

Всеволод вернул сумку с ее страшным содержимым назад дружиннику, обронив глухим голосом:

– Спрячь это где-нибудь, Хабал. Спрячь понадежнее. И не говори никому об этом. – Всеволод указал пальцем на сумку. – Никому!

Молча кивнув, гридень быстро удалился, унеся с собой холщовую торбу.

Глава одиннадцатая

Агония

Обливаясь горячими слезами, Всеволод долго бродил в холодных сумерках среди голых черных лип и яблонь в дворцовом парке. Неумолимая и безжалостная действительность давила на него, наполняя трепетом и отчаянием его душу, совершенно неготовую к таким жестоким потрясениям. Мертвая голова Владимира вновь и вновь вставала перед мысленным взором Всеволода, пробуждая в нем мучительные укоры совести и чувство вины. Этот внутренний гнет был так нестерпим, что Всеволод пришел в дворцовый Дмитриевский собор и, став на колени перед алтарем, долго и страстно молился, прося Вседержителя отправить душу Владимира в рай и даровать христианскому воинству победу над злыми язычниками.

В эту ночь Всеволод лег спать отдельно от жены, сославшись на недомогание. У него и впрямь разболелась голова, а тело охватил озноб. Обеспокоенная Марина дала мужу выпить настоя из целебных трав и медовой сыты.

Ворочаясь на постели, Всеволод долго не мог уснуть. Укоры совести сменились в нем нестерпимым желанием отомстить Батыю за смерть брата. Понимая, что с той ратью, которая находится в столице, ему мунгалов не разбить, Всеволод занялся мысленным подсчетом, через сколько примерно дней его отец соберет войско для решительной битвы с Батыем.

Но где-то в глубине сознания Всеволода снедала тревога: «А ежели отец не успеет быстро собрать полки? Ежели татары уже через день-два ворвутся во Владимир?»

Всеволод гнал от себя такие мысли, твердя про себя, как заклинание: «Нет, этого не будет! Нехристям не взять Владимир… Нет, не взять!.. Господь не допустит этого».

С этой мыслью Всеволод заснул, будто провалился во тьму. На рассвете тревожный голос Марины ударил его прямо в сердце:

– Свет мой, поднимайся! Татары на приступ идут!

Всеволод вскочил с ложа, дрожащими руками натягивая на себя порты и рубаху. На его зов примчались челядинцы, неся теплую шерстяную свитку, теплые сапоги, красный плащ, кольчугу, шлем с бармицей, щит и меч. Облачаясь в воинский наряд, Всеволод сказал жене, чтобы та разбудила Мстислава.

– Мстислав уже на ногах, – промолвила Марина, стоя у окна и кутаясь в длинное покрывало. У нее было заспанное лицо, а ее длинные волосы в беспорядке свешивались на плечи и спину.

Торопливо поцеловав Марину, Всеволод выбежал из опочивальни, на ходу надевая пояс с мечом и набрасывая на плечи плащ. Челядинцы гурьбой бежали за ним следом, ожидая новых распоряжений. В дворцовых переходах грохотали торопливые шаги, мелькали огни факелов, метались по стенам темные мрачные тени…

На площади перед дворцом уже собрались дружинники Всеволода и Мстислава. Их лица были суровы. Островерхие шлемы, щиты и кольчуги воинов поблескивали металлическим блеском в рыжем свете факелов.

Ночная мгла только-только начала рассеиваться, пробиваемая у кромки неба на востоке первыми лучами восходящего солнца.

Всеволод и Мстислав бегом повели свою дружину из детинца в Новый город, стены которого уже сотрясались от падающих на них больших камней. Сигналы боевых труб звучали со стороны Медных ворот, а также возле Золотых и Волжских ворот. Натужно гудел боевой рог и со стены около Ирининых ворот. Это означало, что отряды русских ратников уже заняли свои позиции на крепостной стене, каждый на своем участке, как и было обговорено заранее.

Разыскав Петра Ослядюковича, Всеволод и Мстислав вместе с ним поднялись на крепостную стену неподалеку от Золотых ворот. Их взору предстала белая равнина, на которой стояли в ряд огромные татарские камнеметы, похожие на сказочных чудовищ. Чтобы подтащить свои катапульты поближе к стенам Владимира, татары ночью проделали широкие проходы в заградительном частоколе.