Кисло-сладкое - Татьяна Александровна Грачева

– Ну как?

Марк неотрывно смотрел на ее живот.

– А то ты не знаешь как, – он приподнялся, чуть сдвинулся, позволяя ей сесть рядом. – Еще круче, чем тогда, и действует безотказно.

Соня потянулась за кружками, одну вручила Марку, но он покачал головой.

– Пусть немного остынет, – снова лег на кровать и тукнулся лбом в подушку.

Соня сделала несколько глотков и тоже отставила кружку. Наклонившись, погладила подушечками пальцев лопатку Марка и поцеловала ласточку на плече. В голове всплыли слова Зарины о «потрясающем генофонде и умении Марка распять на кровати». Его спина выглядела впечатляюще, словно капюшон кобры, межреберные мышцы вырисовывали четкие ямки, а позвоночник терялся в длинных валиках мускулов. Соня редко массировала спортсменов, такие мышцы утомляли пальцы и отзывались болью в суставах. Но Марка хотелось изучать хотя бы на первых двух этапах: поглаживании и растирании. Она провела пальцами от шеи к пояснице и неожиданно больно ущипнула за ягодицу.

– Ай! – Марк приподнялся, обиженно посмотрел на Соню. Ему хватило и беглого взгляда, чтобы понять: она снова сменила настроение. Её нижняя губа слегка подрагивала, а в глазах стояли слёзы. Она обернулась к окну, но глядела внутрь себя.

– Все эти годы я пыталась понять, почему ты так поступил? Может, ты и раньше любил Надю, а со мной было вроде как развлечение, или это единичный случай, просто так совпало. Главное, потом ты все равно выбрал ее. Но я все равно не понимаю. За день до этого ты играл со мной в «Ласочку», и это было так… искренне.

Марк развернулся к Соне.

– Ты о чем? В смысле выбрал?

Соня тряхнула головой, смахнула слезы.

– Уже нет смысла юлить. Я все сама видела. Утром после дня рождения Нади. Видела вас. Просто хочу понять почему?

Марк недоуменно нахмурился, опустил голову и снова вскинул.

– Видела нас с Надей?

– В постели, – поникла Соня и окончательно занавесилась распущенными волосами.

– Стоп, – Марк выпрямился. – В день рождения Нади ничего не было. Да вообще никогда ничего у нас не было. Что за бред?!

– Я сама вас видела полуголых в одной постели, – обреченно повторила Соня.

Марк несколько минут молча прокручивал в голове кадры из прошлого, воскрешая в памяти, поднимая из пыли забвения.

– Я пришел к Наде поздно. Днем был в тренажерке, телефон разрядился. Не успел ей позвонить. Потом искал ее любимые цветы – люпины. А когда приехал, застал у нее безобразную картину. Мама Нади устроила пьянку. В квартире сновали незнакомые и малоприятные на вид люди. Алкаши, короче. Было накурено и грязно. Надю нашел в ее спальне, полураздетую и отбивающуюся от какого-то мужика. Она тоже оказалась пьяной и ревела навзрыд. Я психанул, разогнал гостей. С костылями это оказалось не так-то просто, еще и драка началась, соседи вызвали полицию. Когда все успокоилось, я отвел Надю в спальню и попытался хоть немного навести в квартире порядок. Надя сначала помогала, а потом снова расплакалась. Кухню я привел в божеский вид, правда, разлил на себя вино. Пришлось застирывать рубашку. Пятно так и не отмылось.

Тогда я впервые видел Надю плачущей. Представь, в ее день рождения о ней все забыли. Ты не позвонила, я не смог, а потом тянул до вечера. Её мама устроила вечеринку в честь Всемирного дня борьбы с засухой. О дне рождения родной дочери не вспомнила. И Нелли не позвонила. Но у ее сестры хотя бы была причина. Утром позвонил муж Нелли, Алексей, сказал, что она свалилась с омшаника и распорола себе голень. Они весь день провели в больнице. Все люди, которые для Нади много значили, просто забыли о ней. Я не мог ее оставить в таком состоянии. Успокаивал как мог. Даже сейчас помню ее искреннюю обиду. Как же сильно ее ранило равнодушие. Надя только казалась сильной. На самом деле тревожная надломленная душа. И при этом она пыталась найти каждому оправдание! Даже тебе, Сонь. Она на тебя никогда не злилась, даже когда ты откровенно пренебрегала ее обществом, как тогда, в мае. Мы с ней долго говорили, а потом уснули вместе.

Соня вскинула голову, смахнула волосы.

– Но я видела вас, вы обнимались, и ты был без одежды.

– Я был без рубашки, а не голый. Когда пришел, Надя уже ходила в таком виде – в старой футболке. Поверь, в тот момент ей было не до переодеваний. Я понимаю, после истории с Олесей ты мне не доверяла, но как ты могла такое подумать про Надю? Она бы никогда тебя не предала. Для нее дружба всегда была священна, как бы это пафосно ни звучало. Да она постоянно о тебе говорила, пыталась нас свести и помирить.

Соня застыла на несколько секунд, а потом уронила в ладони лицо и обреченно произнесла:

– Господи! Что я натворила.

Марк тронул ее за плечо, развернул и прижал к груди. Соня всхлипнула и отстранилась:

– Но почему? Почему ты тогда не позвонил и не написал?

– Почему? – Марк попытался улыбнуться, но лицо скривилось в болезненной судороге. – Ты еще спрашиваешь почему? Да потому что я ненавижу твои алые босоножки!

Голос Марка сочился болью и сдерживаемым гневом. Спустя восемнадцать лет воспоминания не побледнели и не стерлись. Соня испуганно отпрянула, хотела встать, но Марк схватил ее за руку и посадил обратно. Медленно и нарочито безразлично перечислил:

– Сергей прислал мне три фотографии. На первой – его рука на твоем бедре, сжимающая край сарафана. На второй – его пальцы, нагло сминающие твою голую грудь. На третьем – ноги в алых босоножках, разведённые в стороны, в окружении пустых бутылок из-под пива. И ты еще говоришь, что это я сделал выбор?

Соня стиснула губы, подняла взгляд на Марка и снова застыла. Слезы наполнили глаза, повисли на ресницах и заструились по щекам. Ни слова, ни крика. Тихое умирание. Соня не могла пошевелиться, а внутри все разрывалось на куски. Дыхание вибрировало в груди разбуженным ульем, каждый вдох с трудом пробивался в горло и царапал глотку раскаленным песком.

Марк обхватил лицо Сони ладонями, дрожащими пальцами вытер слезы и прижался лбом к ее лбу. Соня зажмурилась и снова прошептала:

– Что я натворила, Марк? Что я натворила.

Марк прижал ее, уткнулся носом в гладкие волосы.

– Уже неважно. Уже ничего не изменить. Это прошлое, Сонь.

Она и не подозревала, что в ней столько боли и слез, словно разверзлось бескрайнее море тоски и жгучего сожаления. Казалось, слезы никогда не закончатся. Марк обнимал ее,