Чужое лицо - Эдуард Тополь

– Я уже дважды звонил в Москву этому Стивенсону, – сказал Мак Кери. – Но у него никаких новостей нет, а сам он выйти на этого Юрышева не может. И вообще, выходить на него напрямую опасно – можно завалить все дело. Единственное, что остается, – ждать седьмого ноября, военного парада на Красной площади. Обычно на этих парадах бывает весь Генеральный штаб. Если Юрышев будет на этом параде, Стивенсон может как бы случайно попасться ему на глаза и дальше – судя по обстановке… Но для этого его нужно вызвать из России и проинструктировать. И было бы эффективней, если б вы с ним поговорили сами.

– Н-да… Слабая возможность, прямо скажем. Как говорят русские, хуже нет, чем ждать и догонять. Ладно, я знаю редактора «Вашингтон геральд». Попробую уговорить его вызвать этого Стивенсона сюда на пару дней. А что с этим двойником-эмигрантом и его «женой»?

– По-моему, у них роман в самом разгаре, – усмехнулся Мак Кери. – Во всяком случае, они все время вмеcте, и я боюсь, как бы они не поженились всерьез. Тогда либо он откажется лететь, либо она тоже захочет остаться в России.

– Этого только не хватало! CIA в качестве сводни или бракопосреднического бюро. А что? Может быть, в самом деле нам с вами закрыть эту лавочку и стать свахами – у нас это неплохо получилось. У них уже есть визы в Союз?

– Визы пришли доктору Вильямсу четыре дня назад, и вчера он улетел во Флориду отдыхать. Но Ставинскому и госпоже Парт я еще не сказал, что есть визы, – как я им тогда могу объяснить задержку?

– Хорошо. Давайте подождем еще, ну… пять дней. Если не будет ни подводной лодки, ни сигнала от Юрышева – придется их отпустить по домам.

– Ну, госпожа Парт поедет, конечно, домой. Но вот Ставинский… Он уже похоронен, он не может вернуться к дочке с того света. К тому же с чужим лицом.

– Н-да… Действительно. Что же он будет делать?

– Придется, я думаю, заплатить ему хотя бы треть обещанной суммы как неустойку или компенсацию. А дальше пусть он сам думает.

– Но как он будет жить в Америке? Под какой фамилией? Ведь его сошиал-секьюрити номер уже закрыт. А добывать ему другой – это объяснять в ФБР, что, и как, и зачем! Елки-палки, ну и кашу мы с вами заварили! – Купер встал и со вздохом подошел к окну. Скука серого дождя была за стеклом. Там, в Москве, семь законспирированных резидентов работают в разных советских организациях на CIA. Несколько русских дипломатов и сотрудников МИДа в Москве не брезгуют брать взятки. Но он не может выпустить их на этого Юрышева – это слишком рискованно. Нет, нужно ждать. Как это поется в русской песне? «Нужно только выучиться ждать, нужно быть спокойным и упрямым…»

– Ладно, – сказал он. – Ждем до двадцать пятого числа.

18

Уже несколько раз звонил Вирджинии Марк, говорил, что скучает и хочет прилететь к ней в Вашингтон. Мужчины всегда так. Когда она была там, под боком, он целыми днями, а порой и ночами, шлялся где-то, ему не сиделось с ней дома, у него были свои дела, свои компании. А теперь он заскучал. Вирджиния нервно отвечала, что занята, что целыми днями съемки, что она вот-вот должна улететь в экспедицию, а Марк говорил, что он тем более хочет повидать ее перед отъездом, ведь они уже месяц не виделись. Последний разговор был особенно трудный, Марк наигранно бодрым голосом спросил, не завела ли она себе любовника в Вашингтоне, и Вирджиния тут же нагрубила ему – она же не проверяла его, когда он исчезал из дома с голливудскими потаскухами, которые называли себя продюсерами. Марк обиделся, Вирджиния бросила трубку. Она и сама не знала, что с ней происходит. Разум взрослой женщины говорил ей, что нельзя увлекаться этим русским камикадзе – тут нет будущего, он останется в России и пропадет там. А если и не пропадет – что ей из этого, они уже никогда не увидятся. Но совсем другое чувство заставляло ее ждать, когда он позвонит, и проводить с ним все свободное время. Жалость к нему? Нет, это уже была не жалость, а что-то совсем другое, чему и нет названия. Но предложите любой женщине встретиться с мужчиной, который сознательно идет на чудовищный, смертельный риск, – скажем, на пересадку сердца или на безвозвратный полет на Венеру, – и она скажет: «Да, я хочу его видеть», и за этим «видеть» будет гораздо большее. Может быть, потому в пещерный век женщины крепче и верней любили своих мужчин – ведь эти мужчины каждый день уходили на смертельный риск охоты на диких зверей… И еще одно, какое-то неосознанное чувство ревности руководило ею – ревности к России. Вирджиния считала себя американкой, настоящей американкой, да она и была ею. И вот появляется человек, который готов изменить ее стране, который предпочитает какую-то далекую, страшную Россию ее стране, словно бросает одну женщину ради другой.

Показать ему эту страну, заставить его если не полюбить, то хотя бы восхититься тем, чем она, американка, привыкла гордиться с детства, считая, как и все американцы, что нет в мире места лучше Америки и нет страны прекрасней…

Вирджиния набрала в «Эксоне» путеводителей по всем окрестностям Вашингтона, и они со Ставинским объезжали национальные парки, этнографические музеи, останавливались в экзотических индейских ресторанах-бунгало, в японских, китайских, французских и украинских ресторанах, ходили на концерты симфонического оркестра Ростроповича, на французский балет, в японский театр – весь мир был в Америке, все и вся приезжали сюда, на эту «крышу мира», а он, Ставинский, – отсюда?

В их отношениях еще не было того, о чем сказал Мак Кери своему шефу Даниелу Дж. Куперу, – не было постели, даже поцелуев или тех как бы случайных касаний рук, плеч, взглядов, которые возбуждают сексуальный позыв. Ставинский вел себя как брат, как сын – и это легко сломало привычную настороженность женщины к мужчине, который может и даже как бы имеет право посягнуть на тебя – все-таки они хоть и фиктивные, но «супруги»… Но это же и задевало ее женское самолюбие – вот после целого проведенного совместно дня, после прогулки по романтическому национальному парку, где они стояли над рокочущим водопадом Потомака, бродили среди осенней зелени в уютной осенней тишине, после вечернего концерта с расслабляющей музыкой Сен-Санса, – вот он привозит ее в отель, провожает до лифта и… «Спокойной ночи, Вирджиния. Какие у нас планы на завтра?» – «Еще не знаю. Может быть, с утра позвонит мистер Мак Кери?» – «О'кей, созвонимся. Спокойной ночи!»

Она уходила в свой номер, перебирая в памяти прожитый день, и нигде не могла найти то, что выдало бы в нем иное, кроме дружеского, к ней отношение. Что он – не хочет замечать в ней женщину? Или она уже не способна привлечь мужчину? Он так бредит своей Россией, он так спокойно, как путешественник, разглядывает все эти водопады, парки, скалы, рестораны – ну так пусть он едет в свою чертову Россию, скорей бы! И вообще, какого черта эти сиайэшники тянут с командировкой? Уже прошел месяц, как она торчит в этом Вашингтоне, практически ее «контракт» кончился вчера, а она еще и не летала в Россию и неизвестно, когда полетит. Она может спокойно сказать им: все, месяц истек, и она больше не может этим заниматься. И – уехать домой. В конце концов, это их дело, а не ее. Они просили у нее месяц – этот месяц истек… Да, пожалуй, она так и сделает. Завтра же утром. Позвонит этому Мак Кери и скажет. И пусть они выплатят все деньги, которые ей положены за этот месяц. А то, что не было командировки в Россию, – это не ее вина…

Но приходило очередное утро, звонил Ставинский, у него был веселый и чуть ироничный голос: «Алло, миссис Вильямс? Это ваш муж. Как вы спали, дорогая? Я думаю, не поехать ли нам сегодня за город? Погода роскошная, солнце, теплынь…» И она говорила себе: ладно, подождем еще день, но она уже врала себе, потому что ждала, что сегодня, сегодня у них со Ставинским случится что-то.

На белом, взятом напрокат «ягуаре» Ставинский приезжал за ней в отель – свежий, гладко выбритый, в хорошем французском костюме, который они вдвоем выбрали ему в «Блумингдейле», и снова, после легкого завтрака в отеле, хайвеи и сельские дороги летели под колеса их машины, и Ставинский со смехом превышал дозволенную скорость и швырял на заднее сиденье полученные от полиции штрафы – со штрафами потом разберется CIA, в крайнем случае они переведут эти штрафы в Россию, шутил он.

В отличие от Вирджинии Ставинский хорошо знал, что влечет его к этой женщине. Он влюбился в нее с первого взгляда, еще тогда, в больничной палате. Это была именно та женщина, которую с юности ищет себе каждый мужчина и почти никогда не находит, – женщина, похожая на его мать. И надо же случиться, что он встретил ее именно тогда, когда ему уже сделали пластическую операцию, когда он похоронил самого себя на кладбище в Нью-Джерси и у него нет пути назад – он должен вернуться в Россию, должен ее потерять. Тем дороже были для него все дни, проведенные с ней, тем охотнее он возил ее по ее любимой Америке, по этим кемпингам, отелям, ресторанам, паркам, сорил деньгами – порой ему казалось, что как бы через нее он отдает своей матери то, что недодал. Ведь каждый мальчик мечтает в детстве подарить своей матери целый мир – путешествия по дальним странам, роскошь и комфорт заморских стран, концерты, пляжи, выставки, дорогие рестораны.