Республика Святой Софии - Ольга Кузьмина

Такими же соображениями руководствовался и реальный организатор ушкуйных походов боярин Василий Данилович Машков, когда в 1378 г. оплатил строительство уличанской церкви Спаса Преображения на Ильиной улице[164]. В этой церкви была даже личная молельня боярина — Троицкая камера-придел.

В. О. Ключевский верно заметил, что «древнерусскому человеку вообразить себя на том свете без заказного поминовения было так же страшно, как ребенку остаться без матери в незнакомом, пустынном месте»[165]. Вклады «по душе», по мнению Ключевского, «входили в состав довольно сложной системы строения души, выработанной древнерусской набожностью, точнее, древнерусским духовенством. Строить душу значило обеспечить человеку молитву церкви о его грехах, о спасении его души… возможность молитвы о душе умерших, не успевших принести плоды покаяния, приводила к мысли, что и нет нужды спешить с этим делом, что на все есть свое время. Сострадательная заботливость церкви о не успевших позаботиться о себе, послужила поводом к мнению, что можно отмолиться чужой молитвой, лишь бы имелись средства нанять ее, и лишь бы она была не кой-какая, а истовая, технически усовершенствованная молитва. Привилегированными мастерскими такой молитвы были признаны монастыри. Средством для найма монастырской молитвы и служили вклады ради спасения души»[166].

Поэтому кающиеся новгородцы делали земельные или денежные вклады в монастырь или даже в несколько монастырей — для надежности. В. Ф. Андреев пишет, что «данные» грамоты «наряду с купчими относятся к числу наиболее распространенных разновидностей новгородских частных актов. Данные — это акты, фиксирующие в соответствующей форме добровольную передачу (дарение) земли и различного имущества одним собственником другому (в подавляющем большинстве случаев монастырю или церкви)»… Как правило, вклады «по душе» делались незадолго до смерти и оформлялись в виде духовной данной грамоты. Но были люди, которые заботились о посмертной молитве за свою душу заблаговременно, и тогда вклад оформлялся в виде обычной данной[167]. В зависимости от величины вклада в монастырях совершались либо ежедневные поминания и ежегодные поминальные обеды (отголосок языческой тризны), либо поминания только по праздникам[168].

Кроме того, поминовение являлось способом поддержания внутриродовых связей между поколениями, средством сохранения семейной родовой памяти, то есть частью видоизмененного в рамках религиозного творчества культа предков.

Уход в монастырь, пострижение в монахи даже перед самой смертью считались гарантом спасения души. Во время мора 1418 г. «мнозех же крестиян бог помилова своею милостию: отъидоша житья сего в аггельском чину, от архиереи маслом мазавшимся; и два посадника преставистася в том же чину: Иван Олександрович, Борис Васильевич»[169].

Отчасти именно этой верой можно объяснить большое число монастырей в Новгороде. Многие новгородские посадники, по свидетельству летописи, умерли «в монашеском чине»[170]. Заметим, что эта вера приносила большие доходы монастырям, ведь постриг предусматривал вклад в монастырь.

Стоит упомянуть еще об одном немаловажном факте. Православные люди XV в. жили в ожидании пришествия Судного дня, который ожидался в 7000 году от сотворения мира. И новгородцы не были исключением. Согласно летописи, довод о скором Божьем суде явился решающим в мирных переговорах Новгорода с Псковом: «В лето 6905… приихаша послы пьсковьскии великыи Новъгород… и биша чолом господину архиепископу великаго Новаграда владыце Иоану: „чтобы еси, господине, благословил детей своих, великыи Новъгород, чтобы господин наш великыи Новъгород нелюбиа бы отдал, а принял бы нас в старину“. И владыка Иоанн благослови великыи Новъгород, детей своих: „чтобы есте, дети, мое благословение приняле, а пьсковицам нелюбья бы есте отдале, а приняле бы есте свою братью молодшюю по старине, занеже, дети, видете последнее время, быле бы есте за один брат в крестияньстве“»[171].

Относительная близость ожидавшегося Страшного суда способствовала росту религиозности среди новгородцев в XV в. В более раннее время зафиксированные летописями поступки, проникнутые христианским духом, совершали в основном знатные горожане. Именно бояре и богатые горожане в то время получали самое лучшее образование, имели возможность читать Божественное Писание и жития святых. Наиболее впечатлительные начинали подражать святым, как и в наше время подражают книжным героям. К примеру, знаменитые новгородские юродивые XIV в. Федор и Николай были родом из боярских семей. Их поступки — это своеобразное сочетание местных традиций, которые они впитали с детства, и подражаний греческим святым.

В 1361 г. в на Торговой стороне была построена церковь Федора Стратилата на Ручью на средства Семена Андреевича и его матери Натальи. Заказчики строительстава явно были состоятельными горожанами, возможно, боярами. В планировке церкви обращает на себя внимание необычная деталь: высоко над лестницей, ведущей на хоры, было устроено небольшое полуоткрытое помещение с возвышением в восточной части. Попасть на этот широкий уступ можно было только по приставной лестнице. Возможно, он был устроен по заказу Семена Андреевича и его матери для уединенной молитвы. Это еще один пример, как мистические религиозные устремления проникали в слои образованных горожан.

До сих пор речь шла лишь о жителях самого Новгорода. В городе христианство постоянно напоминало о себе — церквями, колокольным звоном, необходимостью постоянно общаться с церковнослужителями. В сельских же поселениях новгородской земли православие было осознано как религия лишь к XIV в., когда повсеместно начали строиться монастыри, сельские церкви, и христианство пошло вширь, охватывая дальние территории. Знаменательно, что сельское сословие на Руси, сохранившее нетронутыми языческие традиции в быту, начало называть себя «хрестиане» — крестьяне только в конце XIV в. До этого времени крестьяне четко разделялись на «смердов», «сирот», «исполовников» и т. д. К XV в. все бывшее разнообразие объединяется в одном названии — «крестьяне». Это название читается в берестяных грамотах №№ 310, 540. Очевидно, что христианизация Новгородской земли проходила параллельно с ее феодализацией.

Говоря о христианизации Новгородской земли, не следует забывать о многонациональноести ее населения. Финно-угорское население приняло православие гораздо позднее славянского. Известно, что территории Водской и Обонежской пятин, то есть район формирования племенного объединения корелы, еще в XVI в. оставался языческим, о чем пишет архиепископ Великого Новгорода и Пскова Макарий в 1534 г. в письме Ивану Грозному: «Слышав… прелесть кумирскую около окрестных градов Великого Новаграда: в Вотской пятине, в Чюди и в Ижере и около Иваняграда, Ямы града, Корелы града… и по всему Поморию Варяжского моря… Еже мы прияхом от святого великого князя Владимера святое крещение — во всей Руской земли скверные молбища идолские разорены тогда, а в Чуди и в Ижере и в Кореле и во многих русских местех… скверные молбища идолские удержашася и до царстве великого князя Василия Ивановича… Суть же скверные молбища их: лес и камение и реки и блата, источники и горы и холмы, солнце и месяц и звезды и езера. И проста рещи — всей твари покланяхуся яко Богу и чтяху и жертву приношаху кровную бесом — волы и овцы и всяк скот и птицы…»[172]

Таким образом, до начала XVI в. в Водской пятине проживало обособленное финское население, чья культура в корне отличалась от православной народной традиции. Это были настоящие язычники, у которых существовал институт жрецов-арбуев[173]. Архиепископ Макарий направил в Вотскую пятину священника Илью, предписав ему собирать всех христиан и всем им «… те скверная молбища, камение и древеса, везде разоряти и истребляти в конец и огнем жещи…» В ходе крестового похода разрушались языческие храмы, вырубались и сжигались священные рощи, бросались в воду почитаемые камни, а также проводилось крещение еще не крещеных.

Но культ деревьев и камней имел под собой, в понимании крестьян, вполне реальную основу, которую невозможно было уничтожить. По верному замечанию исследователя народных культов М. В. Шорина, люди, почитавшие камни, не считали себя «плохими» христианами. «Просто народное и церковное понимание христианства сильно разнились между собой. Камни, традицию почитания которых церкви удалось прервать, как объекты „идольского служения“, попали в категорию „нечистых“. Однако искоренить поклонение камням так и не удалось, и постепенно происходит слияние древней традиции с христианским культом святых мест. Некогда языческие культовые объекты включаются в систему христианского почитания и, как правило, обрядовые действия у них исполняются в соответствии с христианской религией. Тем не менее еще в нынешнем столетии у камней совершались обряды, в которых христианство отступало на задний план… Даже в тех случаях, когда обрядность была приближена к христианским нормам, в ней сохранялись элементы, унаследованные от эпохи язычества, и прежде всего это касается жертвоприношений…»[174]