Поэтический мир прерафаэлитов - Альфред Теннисон

LXXVII

SOUL’S BEAUTY

(SIBYLLA PALMIFERA)

Under the arch of Life, where love and death,    Terror and mystery guard her shrine, I saw    Beauty enthroned; and though her gaze struck awe,I drew it in as simply as my breath.Hers are the eyes which, over and beneath,    The sky and sea bend on thee, — which can draw,    By sea or sky or woman, to one law,The allotted bondman of her palm and wreath.

This is that Lady Beauty, in whose praise    Thy voice and hand shake still, — long known to thee         By flying hair and fluttering hem, — the beat         Following her daily of thy heart and feet,    How passionately and irretrievably,In what fond flight, how many ways and days!

Dante Gabriel Rossetti SIBYLLA PALMIFERA Oil on canvas. Circa 1865–1870 National Museums Liverpool (Lady Lever Art Gallery, Port Sunlight) Данте Габриэль Россетти SIBYLLA PALMIFERA Холст, масло. Ок. 1865–1870 Ливерпульский национальный музей (Художественная галерея Леди Ливер, Порт Санлайт)

LXXVII

КРАСОТА ДУШИ

(SIBYLLA PALMIFERA)

Под аркой Жизни, где Любовь и Страх,    Где Смерть и Тайна бодрствуют в дозоре,    Там, на престоле, в царственном убореИ с пальмовою ветвию в рукахУзрел я Красоту: в ее глазах    Мне просияли небеса и море —    Тем светом, что влечет нас в женском взореИ, как рабов, пред ним бросает в прах.

Вот образ Красоты благословенной,    Той, что я звал своею Госпожой, —         Хоть знал лишь по внезапным перебивам         В груди, по ускользающим извивам    Одежд, — за кем стремился всей душой,Кого искал на всех путях вселенной!

Перевод Г. Кружкова

LXXVIII

BODY’S BEAUTY

(LILITH)

Of Adam’s first wife, Lilith, it is told    (The witch he loved before the gift of Eve,)    That, ere the snake’s, her sweet tongue could deceive,And her enchanted hair was the first gold.And still she sits, young while the earth is old,    And, subtly of herself contemplative,    Draws men to watch the bright web she can weave,Till heart and body and life are in its hold.

The rose and poppy are her flowers; for where    Is he not found, O Lilith, whom shed scentAnd soft-shed kisses and soft sleep shall snare?    Lo! as that youth’s eyes burned at thine, so went    Thy spell through him, and left his straight neck bentAnd round his heart one strangling golden hair.

Dante Gabriel Rossetti LADY LILITH Oil on canvas. 1868 Delaware Art Museum Wilmington, DE Данте Габриэль Россетти ЛЕДИ ЛИЛИТ Холст, масло. 1868 Делавэрский художественный музей Уилмингтон, Делавэр

LXXVIII

КРАСОТА ТЕЛА

(ЛИЛИТ)

Лилит-колдунья, первая жена,    Что праотцу Господь позволил взять,    Как сатана, умела сладко лгать.Текла огнем волос ее волна.Мир постарел — волшебница юна;    Влечет ее чарующая стать    Мужчин к тенетам радужным — и глядь,Душой и телом жертва пленена.

Красны, как кровь, колдуньины цветы.    Нет храбрецов, которых дивный садНе соблазнил виденьем красоты.    Вот юноша; глаза его горят,    Склонился он, тобой навек заклят,Удавкой локон обернула ты.

Перевод В. Сергеевой

LXXXIII

BARREN SPRING

Once more the changed year’s turning wheel returns:    And as a girl sails balanced in the wind,    And now before and now again behindStoops as it swoops, with cheek that laughs and burns, —So Spring comes merrily towards me here, but earns    No answering smile from me, whose life is twin’d    With the dead boughs that winter still must bind,And whom to-day the Spring no more concerns.

Behold, this crocus is a withering flame;    This snowdrop, snow; this apple-blossom’s part    To breed the fruit that breeds the serpent’s art.Nay, for these Spring-flowers, turn thy face from them,Nor stay till on the year’s last lily-stem    The white cup shrivels round the golden heart.

LXXXIII

БЕСПЛОДНАЯ ВЕСНА

Кружится быстро колесо времен;    И словно девочка на карусели,    Вся устремясь к какой-то дивной цели,Летит, смеясь, — и ветер ей вдогон! —Весна мне мчит навстречу; но, смущен,    Молчу в ответ; томят мой дух метели    Прошедших зим, и мне не до веселий —Остыла кровь среди замерзших крон.

Взгляни: пророчит ландыш о снегах,    Цвет яблоневый, нежно оробелый, —    О Змие, что погубит плод созрелый.Не радуйся же лилиям в лугах,Не жди, когда рассыплется во прах    Вкруг сердца золотого венчик белый.

Перевод Г. Кружкова

FROM ‘FIVE ENGLISH POETS’

THOMAS CHATTERTON

With Shakspeare’s manhood at a boy’s wild heart, —    Through Hamlet’s doubt to Shakspeare near allied,    And kin to Milton through his Satan’s pride, —At Death’s sole door he stooped, and craved a dart;And to the dear new bower of England’s art, —    Even to that shrine Time else had deified,    The unuttered heart that soared against his side, —Drove the fell point, and smote life’s seals apart.

Thy nested home-loves, noble Chatterton;    The angel-trodden stair thy soul could trace    Up Redcliffe’s spire; and in the world’s armed spaceThy gallant sword-play: — these to many an oneAre sweet for ever; as thy grave unknown    And love-dream of thine unrecorded face.

Henry Wallis CHATTERTON Oil on canvas. 1856 Tate, London Генри Уоллис ЧАТТЕРТОН Холст, масло. 1856 Галерея Тейт, Лондон

ИЗ ЦИКЛА «ПЯТЬ АНГЛИЙСКИХ ПОЭТОВ»

ТОМАС ЧАТТЕРТОН

Мальчишка сердцем, зрелый муж — умом,    Скорбь Гамлета занявший у Шекспира,    У Мильтона — гордыню Князя Мира,Сквозь двери Смерти он шагнул в проем.Английского искусства новый дом,    Священный храм нетленного кумира,    В груди своей, платя бессмертью виру,Разрушил он, к погибели влеком.

Душой ты помнишь, славный Чаттертон    Витой подъем до Редклиффского шпиля    За ангелами следом; и не ты лиВел с миром бой? — им дух наш вдохновлен,Пусть облик твой в веках не сохранен,    И нет плиты надгробной на могиле.

Перевод С. Лихачевой

JOHN KEATS

The weltering London ways where children weep    And girls whom none call maidens laugh, — strange road    Miring his outward steps, who inly trodeThe bright Castalian brink and Latmos’ steep: —Even such his life’s cross-paths; till deathly deep    He toiled through sands of Lethe; and long pain,    Weary with labour spurned and love found vain,In dead Rome’s sheltering shadow wrapped his sleep.

O pang-dowered Poet, whose reverberant lipsAnd heart-strung lyre awoke the Moon’s eclipse, —    Thou whom the daisies glory in growing o’er, —Their fragrance clings around thy name, not writBut rumour’d in water, while the fame of it    Along Time’s flood goes echoing evermore.

ДЖОН КИТС

Среди толпы, где слышен плач детей    И девок визг, его тянулся путь —    Он мог на Латмос мысленно шагнуть,Где все вокруг и краше, и светлей,Но с нами шел, пока в расцвете дней    Навек в песках летейских не увяз.    Истерзан, брошен, он оставил насИ в мертвом Риме канул в мир теней.

Твои напевы, мученик-поэт,Затмиться заставляли лунный свет.    Надгробие цветами поросло,Что льнут к нему, заслыша в шуме водЗвук имени; хвалу тебе поет    Река Времен, погибели назло.

Перевод В. Сергеевой

WILLIAM BLAKE

(To Frederick Shields, on his Sketch of Blake’s Work-Room and Death-Room, 3 Fountain Court, Strand)

This is the place. Even here the dauntless soul,    The unflinching hand, wrought on; till in that nook,    As on that very bed, his life partookNew birth, and passed. Yon river’s dusky shoal,Whereto the close-built coiling lanes unroll,    Faced his work-window, whence his eyes would stare,    Thought-wandering, unto nought that met them there,But to the unfettered irreversible goal.

This cupboard, Holy of Holies, held the cloud    Of his soul writ and limned; this other one,His true wife’s charge, full oft to their abode    Yielded for daily bread the martyr’s stone,    Ere yet their food might be that Bread alone,The words now home-speech of the mouth of God.

Frederic James Shields WILLIAM BLAKE’S ROOM Oil on canvas. 1882 Manchester City Galleries Фредерик Джеймс Шилдз КОМНАТА УИЛЬЯМА БЛЕЙКА Холст, масло. 1882 Манчестерская художественная галерея

УИЛЬЯМ БЛЕЙК

(Посвящается Фредерику Шилдзу, нарисовавшему комнату, где Блейк работал и умер: Стрэнд, Фаунтен-корт, 3)

Вот комната, где смертною рукой     Бессмертный дух водил за годом год     И где, избавясь от земных забот,Был призван небом. Сумрак над рекойИ тесный переулок городской     Там, за окном, маячили; но он     К великой цели вечно устремлен,Трудился, не смущаясь суетой.

Сей шкаф — святыня. Сберегались в нем     Плоды трудов; для подкрепленья силЯвлялся из другого день за днем     Насущный хлеб (порой он черствым был),     Но Хлеб иной супругам ныне мил —Внимают Богу, внидя в вечный дом.

Перевод В. Сергеевой

PROSERPINA