Талли - Паулина Симонс

Ее взгляд подтолкнул его спросить, может ли он проводить ее до дверей. Покачав головой, Талли сказала:

— Моя мама очень больна.

Комната Хедцы находилась с одной стороны дома, а тети Лены — с другой; свет в окнах не горел, да вся улица была темной — мало кто бодрствовал в этот час. Талли наклонилась к Робину и поцеловала его прямо в губы. Его губы были мягкими и влажными, от них пахло алкоголем и яблочным пирогом. Запах ей понравился, и она стала целовать его сильней и сильней; его губы открылись, а глаза, наоборот, были закрыты. Талли всегда смотрела на того, кого целовала. Ей хотелось понять их. В их лицах было все. Она нашла его в темноте; его губы стали нетерпеливее, поцелуй становился все более и более страстным. Она гладила его волосы, шею, плечи. Он тихо застонал, и его рука пробралась к ней под юбку и легла на ее голые ноги, на ее бедра; одна рука под юбкой, другая — у нее на груди. Под одеждой на ней почти ничего не было; стекла корвета запотели. Он стянул с нее футболку и спрятал лицо у нее на груди, а Талли гладила его по волосам и сама почти ничего не видела, ощущая только его каштановую голову на своем теле.

— Талли, что ты делаешь со мной? — шептал он, перебираясь на ее сиденье, на нее, крепко прижимаясь к ней всем телом. — Что ты делаешь?

Талли почувствовала его напряжение, его желание, его страсть, его дыхание, о, это было как раз то, чего она хотела. Она так давно не чувствовала возбуждения, не слышала запаха желания и страсти. Она громко застонала, и Робин прижался к ней еще сильнее. Она расстегнула его джинсы. Он коротко вздохнул, и Талли, умирая от желания чувствовать его внутри себя, отодвинула узкую кружевную полоску под юбкой и ввела его в себя. Робин начал было ласкать ее, но она уже заталкивала его в себя, все дальше, внутрь, вглубь.

Робин был слишком сильно возбужден, и все произошло очень быстро, Именно так, как любила Талли. Ей всегда нравилось, когда они действовали быстро и не контролировали себя. В такой машине было не слишком удобно, на заднем сиденье куда лучше, но зато это «корвет». Талли первый раз сидела в такой машине. Когда все закончилось, Талли удержала Робина на себе, нежно поглаживая его спину. «Хорошо, — подумала она и улыбнулась. — Хорошо». Так прошло несколько минут, и вот Талли похлопала его по руке.

— Мне надо идти, — шепнула она.

— О Талли… — выдохнул он.

Робин мягко отодвинулся от нее и пересел на свое сиденье. Она оправила юбку и причесалась. Робин застегнул джинсы.

— Так, значит, тебе надо идти. Ты больше ничего не хочешь? Может быть, тебе нужно что-то еще?

Талли была в затруднении. Ну как сказать ему, что за последние десять минут она получила все, что только могла от него получить, а что-то еще было за пределами его возможностей, его «корвета», и в любом случае в этом совершенно не было необходимости.

— Робин, все замечательно, — сказала она ему. — Но мне действительно нужно идти.

— Ты разрешаешь мне завтра зайти за тобой? — Робин дотронулся до ее щеки.

Талли улыбнулась. Этот оказался настоящим джентльменом. Иногда среди них попадались такие.

— Ну конечно. Приходи.

Она быстро поцеловала его, вышла из машины и убежала — вверх по тропинке, вверх по ступенькам и в дом.

глава третья

РОБИН

Сентябрь 1978 года

1

В воскресенье утром Дженнифер сидела у телефона и ждала звонка. Накануне вечером Джек сказал, что завтра позвонит, но завтра уже пришло, скоро полдень, а звонка все нет. Ожидая, Дженнифер даже не пошла в церковь Святого Марка к десятичасовой мессе.

Последние гости ушли около полуночи, и Дженнифер до двух часов ночи лихорадочно убирала комнату, прежде чем наконец легла в постель. «Как он добрался до дома?» — подумала Джен. Он ушел около одиннадцати, сказав, что ему нужно поймать такси. Но он жил неподалеку и вполне мог бы добраться до дома пешком.

Дженнифер плохо провела ночь и проснулась в половине шестого, чтобы заглянуть в гараж, пока не встали родители. Потом она начала прибирать в доме, а в половине седьмого встали мама и папа и помогли ей. Она пылесосила, вытирала пыль, начищала все до полного блеска. Потом спустилась позавтракать.

Воскресные завтраки! Как она любила моцареллу и луковый омлет, которые готовила мама; эти блюда любили все трое, вся ее семья. Но сегодня утром Дженнифер глядела в тарелку и думала о его дыхании, его дыхании на ее плечах, волосах; о запахе пива, исходившем от него, когда он наклонялся к ней и смеялся ей в ухо, и она чувствовала прикосновение его влажной от пота светловолосой гривы к своему лицу.

— Ну как, Дженни, хорошо повеселилась? — спросил Тони Мандолини.

— Великолепно, — сказала она, не поднимая глаз от омлета.

— Кто-нибудь напился или оскандалился?

И еще они танцевали. О, они танцевали под «Диких лошадей».

— Только мама, — ответила Дженнифер, стараясь казаться веселой, — но все знают, что она совсем не умеет пить, поэтому были к ней снисходительны.

— Дженнифер!

Линн шлепнула дочь по руке. Дженнифер улыбнулась.

— Да нет, все было отлично, пап, спасибо.

— Эй, весь груз подготовки лег на маму, так что благодари ее.

Тони потянулся и похлопал Линн по ноге. Они посмотрели друг на друга, и Линн сказала:

— У нас есть для тебя еще один сюрприз, Дженни.

Она вручила Дженнифер маленькую коробочку, перевязанную белым бантиком. Дженнифер перестала есть, отставила молоко, вытерла рот и, посмотрев на отца с матерью, взяла коробочку. Она знала, что там лежит. Поэтому, когда она развернула оберточную бумагу, открыла коробку и вытащила из нее связку ключей, ей пришлось собрать все силы, чтобы широко раскрыть глаза и изобразить на лице радостное удивление.

— Пап, мам, что это? Вы же знаете, у меня есть ключи.

Тони и Линн улыбались.

— Да, дорогая, но это то, что ты всегда хотела, — сказала Линн.

Это то, что ты всегда хотела, — звучало в ушах у Дженнифер, когда отец распахнул дверь гаража и показал ей огромный белый бант, украшавший ярко-голубой «камаро» последней модели, похожий на большую детскую игрушку.

«Как раз под цвет моих глаз», — устало подумала Дженнифер.

— Под цвет твоих глаз, — сказал Тони дочери.

Дальше роль покатилась как по маслу. Она крепко обняла и расцеловала родителей. Но не отправилась тут же прокатиться на автомобиле, а провела остаток утра в своей спальне, у телефона в полном молчании, в полном оцепенении.